«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

Оказывается, два хороших — «Санбимы» последнего выпуска. Свеча уже в клапанной коробке и не

замасливается. Такие же есть и по 160 сил. Начинаю думать о них.

В Эскадре проведен принцип централизации. Все имущество — в громадном здании центрального

склада. Получить что-нибудь трудно, имеются какие-то очереди. Посему начинаю подбирать беспризорное

имущество, валяющееся по аэродрому, и стаскивать к себе в палатку. Набралось 12 ящиков разных винтов,

запасные части к «Вуазену» и прочее.

Грянул гром революции. Пришел приказ номер 1. Мотористы встретили все очень спокойно и

разумно. Но со строевой ротой слада нет. На второй день революции сгорел дотла центральный склад.

Имущество погибло все, в том числе одних «льюисов» под русские патроны 150 штук! Моторы целы, цел

также небольшой складик моторного класса. Винты сгорели почти все. Вот когда мой запас пригодится!

В апреле генерал Шидловский смещен, Эскадру принимает Горшков. Много тяжелых дней. Наконец,

требование дать на фронт пять кораблей. Прилетает Башко и ставит четыре 160-сильных «Бэрдмора». Лавров

собирается лететь в Микулинце. На нашем участке собирается прорыв. Я тоже прошусь в число пяти.

25 апреля Клембовский30 идет в полет на станцию Хут- сыско, бомбит ее. Но на него нападают четыре

немца и жестоко избивают корабль, хотя и сами получают по зубам. Отличный стрелок штабс-капитан

Федоров забирается на верхнюю площадку, подпускает немцев на 50 шагов и, когда уже ясно замечает голову

пилота, пускает очередь из «мадсена». Первый немец взмыл, свалился на крыло и турманом пошел вниз.

Второй клюнул носом, перешел на «пике» и так и не выровнялся. Третий подбит и планирует. Четвертый

повернул и дал тягу. Но у Клембовского избиты три мотора, и все винты в дырах. Садится около Бучача.

Соловьев перелетает в Винницу и становится инструктором в школе. Его помощник Жигайлов

принимает корабль, получает новый и думает сделать ту же комбинацию, что и я. Даю ему две установки для

160-сильного «Санбима».

18 апреля, делая дальний полет на учебном, попадаю в остатки грозы, выбиваюсь из сил и ломаю

корабль. Собственно, посадка вышла хорошая: ни малейшего толчка. Корабль уже покатился по земле. Но

правые колеса попали в рытвину, старое шасси не выдержало, и корабль буквально развалился, совсем так,

как когда-то у Алехновича в Зеге- вольде. Ночью ветер довершил остальное, и в Винницу привезли один хлам.

Начинаю раздачу винтов и меновую торговлю ими. За пару винтов выменял разбитый пулей в бою с

лейтенантом Гаммером пулемет «виккерс» и починяю его. Еще за пару получил две пулеметных дверных

установки от кого-то, у кого их было шесть. Рабочие работают из рук вон скверно. Гоню их прочь, и моторы

ставим сами. Подбираю винты к моторам «Санбим» — несколько тяжеловатые, но с чуть меньшим шагом и

большим диаметром.

Лавров улетает на фронт. 29 апреля на виду у группы истребителей Казакова на втором кругу

получает плоский штопор. Неопытный помощник не успевает выхватить вовремя из штопора или хотя бы

выключить моторы. Штопор развивается, ломается косослойная правая надкрыль- ная стойка с роликом

тросов на ней. Корабль с 3200 метров падает и разбивается вдребезги. И вот шесть гробов один за другим

медленно двигаются через город, а над ними на разных высотах гудят и кружатся не меньше десятка разных

малых аппаратов и два корабля. (Обычай летчиков летать на похоронах погибших друзей.)

Башко собирается на фронт. Готов и я. Ранним утром выхожу на пробу. Моторы ревут. Все готово.

Пошли. Скорость набежала неестественно быстро. У меня стоит впереди дар военного летчика поручика

Смирнова — чудный индикатор «Морель». Никогда не забуду этого драгоценного для меня подарка. На 85

км/ч корабль просится вверх. Я было не пускать, какой там! На 90 км/ч уже оторвался и сразу разогнался до

115—120. Пока так и веду. Не успел оглянуться, уже 800 м. Я — малый газ. А уже 900! «Сережка, дави

моторы!» И вот снижаемся; вот выравниваю и почти на 75 км/ч без плюха сажаю. Как хорошо! Пока еще не

все понимаю как следует. Но уже видно, что не корабль, а прямо орел. На радостях перецеловал всех, начиная

с Сережки и кончая всеми мотористами. Они у меня все как на подбор.

Вторая проба выясняет все. Скорость 115 и даже больше. Первую тысячу метров набираем в 7—8

минут, вторую — в 16 минут. После Башко — самая сильная машина в Эскадре и должна с полной нагрузкой

влезть тысячи на четыре свободно. Затрата бензина — около семи пудов в час.

29 мая улетаю в Ягельницу. Там Клембовский уже поставил все четыре 160-сильных «Санбима».

Меня провожает Панкратьев, и я при нем принимаю в командование отряд. В отряде развал порядочный.

Господа офицеры подраспустились, команда тоже. Потихоньку прибираю к рукам и приказываю чинить

автомобили, а то все поизломались.

Башко становится около Бучача. В штабе налаживаем вновь отношения, сильно подпорченные

остававшимися зимой кораблями. Понемногу подтягиваются еще корабли. Ко мне прилетает ротмистр

Середницкий31, к Башко — Шаров и Грек32, единственный корабль с двумя «Рено» и двумя «Руссо-Балтами».

Остальные от них отказались, так как три корабля подломались (не выдержало шасси) и сильное впечатление

произвела гибель Лаврова.

Штаб просит разработать план участия авиации в прорыве. Сажусь на «Вуазен» и лечу в Ковалювку,

где стоит группа истребителей Казакова. Казаков сравнительно недавно прибыл сюда и уже начал работу.

Группа у него состоит из нескольких отрядов, на диво подобранных. Сам он уже успел за последнюю неделю

сбить трех немцев, да и группа постаралась.

Особенно интересен последний сбитый неприятель. Личный аппарат Казакова был в ремонте, а тут

немец. Казаков садится на оставшийся для практики старый «Нью- пор» и летит. Немцы уже уходят, и Казаков

видит, что скорости одинаковы и выше ему никак не выйти. Уйдут... Тогда с отчаяния Казаков задирает

аппарат и дает очередь из пулемета. Задний немец начинает делать круг. «Ага! Состоялось!» Пользуясь этим,

Казаков забирает выше его, и со второй атаки немец сбит. Наблюдатель, черный гусар, смертельно ранен, у

летчика прострелена нога. Казаков садится рядом, бросает свой старый «Ньюпор» и на немецком аэроплане

перелетает на аэродром. Призом явился новенький аппарат с баком на 12 часов полета. Немец-летчик волосы

на себе рвал, когда узнал, что его сбили на старой «девятке».

Сегодня у Казакова собрание. Приехали французы и англичане. Они стоят где-то около

Монастержиско и Под- гайц. Встретил Бродовича. Он командует отрядом, имеет «марку» — туз червей.

(Каждый отряд имеет свою «марку» на боку аппарата: череп и кости, туз пик, голова индейца и т.п.) Заседание

меня мало интересует. Французы что-то горячо говорят о барраже. С ними кто-то спорит, что-то доказывает.

Оказывается, они вели барраж на 5—6 тыс. м, а в это время немцы ухитрились совершенно безнаказанно

сбить двух наших артиллерийских корректировщиков, бывших на 1500 м.

Сговариваюсь о том, что, вылетая бомбить, буду делать круги над Ковалювкой и ко мне вылетят

истребители. Дело в том, что немцы прислали по адресу «Муромцев» ряд угрожающих писем, и посему нам

крайне желательно иметь сопровождающие истребители. Иду домой.

К Тарнополю подходит гвардия. Лечу искать свой полк. Он еще не дошел до Тарнополя, стоит в

деревне и вечером выступит. Вечером вылетаю ему навстречу. Вижу внизу идущие части. Сажусь.

Оказывается — 2-й Стрелковый. 3-й полк впереди, верстах в трех. Взлетаю, вижу полк. Снижаюсь, делаю

круг, вижу малиновые петлицы и сажусь. Полк остановился на привал, и встреча самая радушная. Но, увы,

темнеет, и надо лететь, так как до Ягельницы почти 100 верст. Прощаюсь, даю круг и улетаю.