«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

рабль швыряет от разрывов. Правее, правее, и опять тишина. Вышли из-под обстрела и идем домой.

Какое радостное настроение, когда вырвешься из подобного ада! Хочется петь, кричать. Сменяю

Панкрата. Идя на малом газе, пою все, что приходит в голову. Сегодня все счастливые и довольные. Лопни, а

держи фасон!

Дома штопаем пробоины. Донесения, фотографии; мои кроки — отмечены четыре батареи,

наблюдательный пункт, все очень удачно. Штаб переносит удар южнее Монастер- жиско у Велеснюва и

просит присмотреть за главной позицией по линии Стрыпы севернее Бурканова: не заметно ли признаков

близкого отхода.

14 июля в 5 ч 45 мин выходим. Набираем 2800 м. Корабль наш несколько быстроходнее старого, и

выходит так, что высоты еще нет, а мы уже около позиций. Приходится кружить над своими. Вот и 2600 м; за

рулем сижу я и набираю последние сотни метров. Крутим около Тарнополя. Вдруг слышу: «хум! хум!». Что

такое? Опять, и даже яснее; вот уже и корабль вздрагивает. Зову Панкрата.

—

Послушай, нас кто-то обстреливает?

—

Что ты ерунду городишь? Свои-то?

Опять два удара. Я выжидаю, вот опять. Я быстро оборачиваюсь и вижу в правое окно два бело-

красных разрыва сзади и чуть ниже корабля, и очень близко.

—

А это что такое?

—

Ну так что же? Тебе-то какое дело? Ну и обстреливают, невидаль какая!

Я все-таки отвернул левее, стрельба прекратилась. Вот высота уже хорошая. Я сменяюсь и иду назад,

беру бинокль и пулемет. Переходим позицию около Денисува. Нас начинают обстреливать. Находим

виноватых и вместе с Павликом накрываем их из двух пулеметов. Обстрел сразу прекращается, перестали

стрелять и мы.

Корабль в полной тишине плывет на юг. Проходим Дворжиско, Нижниюв, выходим на реку Тудынку,

у Соко- лува поворачиваем и идем опять на север вдоль позиции. Полное молчание, молчим и мы. Облачно,

плохо видно, снимать почти бесполезно. Видимость отвратительная, ничего ценного не замечаем. Нагло, еще

над неприятелем, даем малый газ и идем к Тарнополю. У нас своя личная задача: подыскать в районе

Тарнополя аэродром и стоянку. Слева показывается немец, но, не дойдя на выстрел, поворачивает и уходит.

Обошли кругом Тарнополь, и домой. Ничего подходящего. Посадка, кофе. Донесения бледны: видели очень

мало, фотографии вышли хорошо, но облака мешают даже определить, что это. Просвечивают какие-то окопы,

видны лисьи норы, но нельзя определить пункта, где снято.

15-

го

облачно. Едем на автомобиле в Тарнополь, встречаем летчиков. Спрашивают:

—

Вы, верно, за показаниями приехали?

—

Нет, а что?

—

Да как же, вы вчера от города немца отогнали. Он уже подходил, а тут сразу повернул,

выкинул все бомбы в поле и дал тягу.

—

А, это... Ну, это пустяки. Мы думали, что-нибудь интересное. А вот у вас тут обстреливают

добрых людей, да еще из австрийских пушек.

—

Да, это бывает.

Я — в поисках галицийских лент. Кое-что нашел, но боюсь, что чересчур ярко. Это готовится подарок

сестре, которую поджидаю с Северного фронта.

16-

го

выкатываемся двумя кораблями. Берем с собою молодежь, у нас — прапорщик

Алексей Гаврилов26. Беру стрелы и бомбы. «13-й» идет в район Гниловоды, тоже берет бомбы. Мы

продвигаемся опять с севера, решаем пошарить в тылу у Бурканова. Ветер северный, буду бросать по ветру.

Набираем 3000 м, выходим у Раковца и идем на фольварк Вагу. Вага — это пункт снабжения Буркановско- го

узла, и поэтому там много всяких хороших вещей.

Народа в корабле много, потому я могу всецело заняться бомбами. Прикидываю примерно прицел,

ставлю 15 делений (норма 13, но идем по ветру). Пристрелки не делал, так как окопы проходили с боковым

ветром, и она, кроме бесполезной утраты бомбы, ничего не дала бы. Подходим к Ваге. Выбираю тяжелую.

Продвигаю кассету над люком и держу в руках веревочку. Внизу много построек: бараки, землянки, есть

окопы. Видимо, Вага готовится к обороне в случае прорыва. Видно движение обозов на шоссе к Подгайце.Вот

подошла стрелка прицела. Дернул — бомба пошла. Ляп! — в какую-то постройку! Что-то разлетелось, и все

заволокло желтым дымом (динамит). Попал хорошо, жаль, что бросил только одну. Но ничего, дальше уже

заметно много целей.

По нас часто и кучно бьет батарея из Хаток, но не попадает. Вдали увидали «13-й», его уже обложили

черными разрывами.

Внизу обозы и артиллерийские запряжки. Выбираю два почти смежных пятна. (Запряжки закрыты

срубленными деревцами, но лист засох, и они еще резче бросаются в глаза; то же самое, что страус спрятал

голову.) Бросаю. Что такое? Разрыв — отчаянный перелет. Но, правда, зацепил второе пятно. Вот еще

запряжки. Бросаю, сильно не доходя. Едва зацепил противоположный край. А в корабле возня: немец! Ну,

дело не мое. Публики много, а у меня еще три бомбы. Смотрю на уровень, пузырьков не видно. Кручу винт,

его не хватает. Поднял прицел рукой, подложил под него что-то; пузырек показался. Бросаю — промах!

Оказывается, идем со снижением, да еще по ветру.

Наши разбежались по люкам: Гаврилов — в верхнем, Костя Смирнов — в заднем, Павлик — у двери.

Подхожу тоже к двери. Оказывается, к «13-му» прицепились два «Фоккера», и мы идем на помощь. Подходим

и становимся уступом слева. «Фоккеры» поворачивают и исчезают в отдалении. Возвращаюсь к прицелу;

опять идем нормально. С «13-го» нас видят, и мы обмениваемся взаимными приветствиями. Вынимаю

подкладку, устанавливаю прицел. Вот Гниловоды. За деревней, за каменными постройками, — батарея и тут

же ящики. Бросаю. Бах! Прямо в батарею. Дым разрыва и еще какой-то посторонний. Очевидно, что-то

подорвал. Загляделся и чуть было не опоздал с последней бомбой. Зацепила только крайние дома. Туда же

пошли и оставшиеся стрелы (я все время отпускал полными горстями каждому пятну обозов и резерва).

Сверху трещит пулемет. Выглядываю: в чем дело? Оказывается, Гаврилов увидал неприятельский змейковый

аэростат и сыпет по нему. Ага, молодчина — не даром сидит наверху, значит, не трусит и в обстановке

разбирается.

Идем домой, садимся. «13-й» уже сел. Там довольны, хотя маловато видели. Дополняю им разведку,

отмечаю точно Гниловодскую батарею и еще одну около дороги из Курдвановки.

17 июля идем целой компанией. С нами брат Алексея Васильевича, уже прапорщик, Панкратьев и

штабс-капитан Македонский. Берем бомбы, идем на Монастержиско. Учу Панкратьева бросать бомбы; ставлю

прицел на 12 и выбрасываю пять штук по городу и станции. Город сразу окутывается дымом. Немного

недоумеваю, но решаю, что пожары, так как видны огни. Дым-то дым, да ведь он затянул весь город и

протянулся за него еще верст на пять. Надо бы его сфотографировать да представить в штаб. Ведь это чистый

Георгиевский крест по статусу. Там в городе горели и взрывались штабели снарядов, только что привезенных

и сложенных недалеко от вокзала. А мы не тем заняты. Вон правее города две батареи и стреляют в нас. Тут

же идет какой-то обоз. Уже два пулемета работают по ним, но обстрел продолжается. Взял пулемет, говорю

Македонскому. Он достал пулемет, и мы вчетвером — я с Панкратьевым в люк, Гаврилов в двери и

Македонский в окно — шпарим по ним. Батареи не выдержали, прекратили огонь. Беру бинокль: ага,

побежали, ну и отлично! Дальше, в Вычулках, обозы. Панкратьев уже самостоятельно кидает бомбы, во что

ему нравится.

Идем обратно. В ложбине ручья южнее Монастержиско масса обозов. Но бомб уже нет. Наши бьют из

пулеметов. Высовываюсь в люк, в руках ящик стрел. Взмахиваю ящиком поперек курса и одновременно

открываю крышку. С грустным звоном вырывается целый сноп стрел, развертывается веером и тает в

пространстве. «Стоп стрелять! На своих вышли!»