Тим Бёртон. Интервью: Беседы с Марком Солсбери

Кошку, что вполне понятно — роль действительно замечательная. Я и сам не отказался бы сняться в такой роли, но это всего лишь вопрос выбора, причем это мой выбор, и такие категории, как «правильно» и «неправильно», здесь просто не уместны. Она вопила: «Голливудская система!» На что я отвечал: «Нет, это выбор художника, режиссера фильма».

Мы встретились с Мишель. Я видел не так много фильмов с ней, но наша встреча прошла хорошо: она мне понравилась. Конечно, взглянув на Мишель, не скажешь, что в ней есть что-то кошачье, некое качество, которого ожидаешь от Женщины-Кошки, просто мы поговорили, и я увидел ее в этой роли. Здесь всего лишь выбор, некое ощущение общности, ничего больше. Мишель — из округа Ориндж [65], она принадлежит к той же эпохе и тому же окружению, что и я, возможно, связь между нами возникла как раз на этом уровне. Она талантливая актриса и сыграла здорово. На меня произвели впечатление ее физические возможности — как много она способна сделать. Могла, например, взять в рот птицу, вообще отличалась редким терпением. Сотворила что-то фантастическое со своими глазами, и не для того, чтобы шокировать публику: просто глаза у героев фильма играют важнейшую роль — ведь их лица закрыты масками!

Двойственность буквально завораживает Бёртона, и фильм пронизан какой-то необыкновенной напряженностью, наполнен многозначительными мрачными диалогами и удивительно сложными характерами, чьи теневые стороны Бёртон превращает в горькую приправу. Бэтмен и Женщина-Кошка испытывают опасную тягу друг к другу, но, сняв свои костюмы и маски, все же мучительно не способны поладить.

В США маски символизируют стремление спрятаться, но когда я приходил на вечеринки по случаю хеллоуина в маске, она означала скорее некую распахнутую дверь, способ выразить себя. Когда твое лицо скрыто, это каким-то причудливым образом помогает тебе открыться, потому что ты чувствуешь себя свободнее. Люди больше раскрываются, становятся более непосредственными в проявлении своих чувств, когда защищены маской. Я подметил эту особенность нашей культуры и испытал ее на себе. Под маской появляется некое странное ощущение свободы. Может показаться, что все совсем наоборот, но на самом деле — нет.

Некоторые актеры словно обретают дополнительную энергию, когда переодеваются. Сколько бы я ни делал фильмов, не устаю радоваться, наблюдая это. Мы с Майклом постоянно перешучивались по этому поводу и иногда хохотали до упаду. Вот на тебе костюм: это похоже на шутку — просто невозможно поверить! Замечательная вещь в определенном смысле: такое нельзя воспринимать всерьез, и это прекрасно.

В одной из лучших сцен фильма Брюс Уэйн (Майкл Китон) танцует с Селиной Кайл (Мишель Пфайффер) на бале-маскараде. Оба понимают, кто на самом деле скрывается под маской, и Кайл, ранее признавшаяся, что ее тошнит от масок, спрашивает: «Означает ли это, что нам придется вступить в схватку?»

Мне кажется, актеры хорошо справились с этим эпизодом, хотя, несомненно, им потребовалось для этого какое-то время. Сцена во многом замечательная: ведь у них было столько проблем из-за их нарядов, грима и масок, такие ограничения в физическом плане — явное нарушение норм. В определенный момент они вообще перестали испытывать какие-либо эмоции, но к тому времени, когда снималась сцена бала, чувства вновь появились.

Женщина-Кошка — самый сильный женский образ в фильмах Бёртона. Ее отношения с Бэтменом-Китоном достигают такого эмоционального накала, что просто искры сыплются, — полная противоположность стереотипной любви героя Китона к Викки Вейл (Ким Бейсинджер) в первом фильме.

Кино, к сожалению, имеет свои условности. Я хочу сказать, что Женщина-Кошка — в числе моих любимых персонажей, однако отчасти правы и критики, которые говорят, что в одних моих героях больше жизни и страсти, чем в других. Но эти персонажи тоже очень важны: если бы Адам и Барбара не были несколько скучноваты, Битлджус не был бы так ярок. Схожим образом критиковали и Майкла за роль Бэтмена, но я всегда считал, что он сыграл убедительно, а это весьма непросто в контексте фантастического фильма. Эти персонажи придают картине некое скрытое качество, и я считаю их гораздо более важными, чем принято думать.

Хотя «Уорнер бразерс», невзирая на большие расходы, сохранили на студии «Пайнвуд» гигантский Готэм-сити, Бёртон решил снимать фильм в павильоне «Уорнеров» в Бербанке. Бо Уэлч, художник-постановщик фильмов Бёртона «Битлджус» и «Эдвард Руки-ножницы», был приглашен для руководства строительством нового Готэм-сити, сохранившего ощущение ада, присущее прежнему созданию Энтона Фёрста, но оказавшегося, по мнению Уэлча, более американским, чем прежний город, «более остроумным и ироничным». Фёрст после «Бэтмена» пытался осуществить несколько постановочных замыслов, спроектировал «Планету Голливуд» [66] в Нью-Йорке, но не смог из-за своих контрактных обязательств участвовать в продолжении «Бэтмена». Он покончил с собой в сентябре 1991 года, через три месяца после начала съемок «Бэтмен возвращается».

Я решил снимать фильм в Лос-Анджелесе, просто потому, что это было более разумно. Мне казалось, здесь спокойнее, если учесть, что вытворяла пресса на съемках первого «Бэтмена». Курс доллара еще больше упал, и не было никакого смысла заниматься этим в Англии. Помимо всего прочего, я хотел работать в Лос-Анджелесе потому, что здесь мог привлечь к съемкам больше своих здешних знакомых, таких, например, актеров, как Пол Рубенс. Если бы я стал делать фильм в Англии, то смог бы захватить с собой далеко не всех актеров, но главное — мне нужна была энергетика другого рода. «Бэтмен возвращается» в каком-то смысле ближе к «Битлджусу», чем к первому «Бэтмену»: у него более причудливая энергетика, в то время как первый фильм более сдержан. Но я не думал о подобных вещах, просто работал, как будто снимал обычное кино, и делал то, что хотел бы увидеть, а это, по-видимому, таит в себе некоторую опасность, если речь о настолько масштабных проектах. Люди придерутся к каким-то эпизодам и станут спрашивать: «Что это за черная хрень течет изо рта у Пингвина?» Я отвечу им: «Не знаю, но можно послать ее на анализ. Этот злобный коротышка переполнен желчью, у него внутри много чего есть, — если хотите, могу сделать химический анализ». Для меня полезно, когда зрители задают вопросы о конкретных вещах, они не позволяют мне унестись в космические дали, но люди при этом часто доходят до смешных крайностей.

На съемочной площадке все происходит случайно: очень многое может пойти не так, как было запланировано. Чаще рушится то, что намечено, чем не получается незапланированное. Вот почему на встречах с актерами и всеми, кто работает над фильмом — художником, художником по костюмам, — я стараюсь убедиться, что все смотрят на вещи более или менее одинаково. Поэтому, когда вы оказываетесь на съемочной площадке, дело обстоит так: есть реальность сегодняшнего дня — конкретные люди, то, что у нас есть, чего нет, погода, прочие обстоятельства, и нам надо выжать из этого максимум возможного. А дальше остается лишь надеяться на лучшее. Репетирую я мало. Просто прихожу на место, огораживаю площадку и заполняю ее людьми в костюмах. Ситуация все время меняется, поэтому понимаешь, что к чему, только когда все составные части собраны. Очень многое приходится решать в последнюю минуту.

Чтобы снять сцену, мне нужно в среднем пять-шесть дублей, при условии, что с аппаратурой все в порядке. Часто я делаю больше дублей, когда возникают технические проблемы или применяются спецэффекты. Обычно я исхожу из ситуации на съемочной площадке. Иногда я что-нибудь нарисую, а из этого уже возникает идея кадра. Но чаще всего я просто плыву по течению. Опять-таки актеры всегда вносят личный вклад: у каждого свой набор приемов, какие-то предложения возникнут, когда будет видно, как они выглядят в своих костюмах. Еще раз повторюсь: все утрясается здесь и сейчас, на съемочной площадке.