Записки «трижды воскресшего»

В тот день, как и во все предыдущие, небо представляло собою кромешный ад. Едва наша группа штурмовиков появилась над передовой, все вокруг зарябило от огненных трасс зенитных снарядов, там и тут вспыхивали шапки разрывов. Казалось просто невозможным благополучно миновать этот клубящийся, клокочущий хаос: штурмовики неизбежно запутаются в широко раскинутой перед ними смертоносной сети, которую неустанно закидывали с земли «эрликоны» и зенитки среднего и крупного калибра… [129]

Но так только казалось. Уже много раз прежде прорывались мы сквозь такие сети с минимальными потерями - тут все решало мастерство пилота.

Вот и теперь резко бросаю машину то влево вверх, то вправо вниз, потом - наоборот, то есть непрерывно меняю положение относительно линии полета. Все ведомые повторяют за мной каждый маневр, а истребители прикрытия, идущие сзади, поднялись повыше, чтобы меньше подвергаться обстрелу зенитной артиллерии, которая сосредоточила весь огонь на Илах. Так и пробиваемся в заданный район. И вот цель уже близка, но тут нас поджидают «фоккеры», они сразу же, не теряя времени, ринулись на нас.

Воздушные стрелки дружным огнем совместно с «лавочкиными» отразили первые атаки. Тогда немцы, стремясь оттереть истребителей от штурмовиков, увлекли их на высоту и там завязали бой.

- Командир, - докладывает Миша Горбунов, - «лавочкины» ведут бой на высоте, а к нашей группе приближаются четыре «фоккера».

Я смотрю на землю. Там танки противника (их не менее шестидесяти) совместно с пехотой контратакуют наши войска.

Все во мне закипает от ярости. Даю команду:

- Приготовиться к атаке! Стрелкам отгонять «фоккеров». После первой групповой атаки замыкаем «круг» одиночных самолетов. - По внутренней связи добавляю, обращаясь к своему воздушному стрелку: - Миша, не зевай! Смотри, чтобы во время пикирования и на выводе снизу не подкрался «фоккер».

- Не беспокойся, командир, - как всегда, спокойно и уверенно отвечает Михаил. - Не прозеваю.

- В атаку за мной! - Перевожу самолет в крутое пикирование, ловлю в прицел пять сгрудившихся танков. «Рано… Еще чуть-чуть… Пора!» - Нажимаю кнопку огня - реактивные снаряды срываются с балок, через две секунды [130] из бомболюков горохом сыплются ПТаБы - противотанковые бомбы.

На выводе слышу, как у меня за спиной заработал пулемет Горбунова. Разворачиваюсь влево с набором высоты и вижу, что два «фоккера» пытаются атаковать последнюю пару Илов. Их атаку отбили воздушные стрелки и два «лавочкина», устремившиеся сверху на выручку.

Штурмовики замкнули «круг» одиночных самолетов: каждый выдерживает дистанцию 400 метров от впереди летящего и прикрывает его своим огнем от атак истребителей противника. Впрочем, немцы, наученные горьким опытом, избегали атаковать Илы, когда они выстраивались в боевом порядке «круг».

Вдруг я увидел, что один из Илов, должно быть, подбитый огнем зениток, прекратил маневр, а потом отвернул от строя и со снижением пошел в восточном направлении. Радио его молчало. За ним вслед сразу же бросилась пара «фоккеров», но его выручили «лавочкины», и пилоту, повидимому, удалось сесть где-то за лесом.

Пять фашистских танков пылают внизу, а мы делаем второй заход: штурмовики один за другим с ревом проносятся над полем боя, поражая цель из пушек и пулеметов…

Еще одна - последняя - атака. Боеприпасы полностью израсходованы, цель уже не видна из-за дыма и пыли.

Командую:

- Я - «21-й», кончаем работу, сбор группы!

Выполняю отворот вправо, потом - влево с набором высоты в восточном направлении. На этой петле все самолеты группы, догнав, пристраиваются ко мне.

- «Беркут», я - «21-й», работу закончил, - докладываю я.

«Беркут» - это позывной генерала Толстикова - командира штурмового авиакорпуса 3-го Украинского фронта, находящегося на наблюдательном пункте переднего края наземных войск. [131]

В ответ слышу:

- «21-й», я - «Беркут». Работали отлично. Всем объявляю благодарность!

Как обычно, отвечаю за всю группу:

- Служим Советскому Союзу!

С чувством исполненного долга возвращаемся домой: хорошо помогли нашим ребятам из наземных войск. Единственно, что меня заботило, - это судьба подбитого самолета.

Вернувшись на свой аэродром, выяснил, что с боевого задания не вернулся экипаж майора Золотухина. Я надеялся, что ему удалось совершить вынужденную посадку на нашей территории и он скоро появится в полку.

Но в полку через два дня появился только его воздушный стрелок И. А. Поганов. Он рассказал нам, что случилось с экипажем.

Майор Золотухин был ранен еще при подлете к цели. Одновременно вышло из строя переговорное устройство. Золотухин, превозмогая боль, на первом заходе держался в строю и нанес удар по врагу. На повторном заходе он вел самолет без противозенитного маневра - в машину попал второй снаряд и повредил правую плоскость. Золотухин вышел из строя группы и, теряя высоту, полетел на восток, к дому. На высоте примерно метров 300 самолет внезапно перевернулся через правое крыло и рухнул на землю вместе с летчиком. Стрелка же в момент переворота выбросило из кабины, он успел раскрыть парашют и благополучно приземлился на территории, занятой нашими войсками…

* * *

Окруженная в Будапеште вражеская группировка располагала большим количеством артиллерии и минометов. В задачу авиации входило подавление минометного и артиллерийского огня противника, мешающего продвижению наших наземных войск.

Когда начались уличные бои в Будапеште, нам приходилось [132] наносить удары по точечным целям, иной раз это был какой-то определенный перекресток, отдельный дом, а то и часть большого здания, если оно служило прибежищем для фашистов. Об этом становилось известно путем личного контакта командиров авиационных полков с командирами и штабами стрелковых, танковых и артиллерийских частей. Участие в уличных боях требовало от нас, штурмовиков, поистине снайперского удара; прежде чем нажать на кнопку «сброс бомб», пустить в ход реактивные снаряды или открыть огонь из пушек и пулеметов, надо было полностью удостовериться, что не ударишь по своим.

В ожесточенных кровопролитных боях наши войска освободили восточную часть города - Пешт и вышли на Дунай на всем его протяжении. Продолжались упорные бои в западной части города - Буде и на внешнем кольце окружения.

Мне было поручено в составе звена нанести бомбоштурмовой удар по железнодорожной станции в Буде, где, по данным разведки, шли какие-то разгрузочные работы. Для этого решили использовать трофейные 250-килограммовые бомбы: пусть враги испытают их на собственной шкуре.

И вот мы уже над городом. Пешт, уже несколько дней как освобожденный, виден как на ладони: тут прекратились пожары, еще недавно сильно нам досаждавшие, потому что дым и копоть поднимались до шестисот метров, ухудшая видимость и мешая нашей работе.

Вижу очень красивое здание венгерского парламента, для нас, летчиков, это - прекрасный ориентир. Мысленно прокладываю линию на северо-запад от этого дворца, в двух километрах от него - моя цель, но Буда по-прежнему горит, и во мгле пожарищ земля видится смутно.

Снижаюсь до 900 метров, внимательно вглядываюсь. Так и есть: под нами железнодорожная станция, можно различить два длинных состава без паровозов, несколько [133] автомашин и людей, разгружающих вагоны. Подаю команду:

- Приготовиться к атаке! - и почти сразу же: - В атаку за мной!

Перевожу самолет в пологое пикирование и теперь уже ясно вижу: из вагонов на военные грузовики перегружаются какие-то ящики, похоже, что это боеприпасы.

Высота 500 метров, пора… Бросаю бомбы и вывожу машину в горизонтальный полет.

Внезапно мой самолет подбрасывает с такой силой, что я ударяюсь головой о фонарь кабины - да так, что темнеет в глазах. Мне показалось, что в самолет попал снаряд и сейчас он развалится на части. Но нет, полет продолжается нормально. Я развернулся в сторону Дуная и смотрю на цель, чтобы зафиксировать попадание наших бомб и результаты налета.