От Самары до Сиэттла

24 января 1918 г. мои родственники собрались у нас, чтобы отпраздновать день рождения моего сына. Моя квартира располагалась на втором этаже и занимала примерно треть его. Под нами находилась квартира моей матери и наша контора. Оставшиеся две трети уже были заняты “Коммунистическим клубом”, он разместился в больших комнатах, которые раньше служили для приёмов.

В середине вечера меня вызвали вниз. Там были две девушки, которые предоставили мандаты от Советов на заселение в квартиру моей матери. Они хотели переехать на следующее утро. Я спросил их, претендуют ли они также на имущество моей матери? Они были пристыжены и сказали, что им нужны только комнаты. Тогда я сказал, что нельзя же ожидать, что моя мать сможет переехать за одно утро из квартиры, где она прожила сорок лет, и попросил на переезд три дня. Одна из девушек заявила, что она уже заплатила за жильё и намерена переехать завтра. В конце концов, они согласились подождать и ушли.

Я пошёл в нашу пекарню и предложил испольнительному комитету перевести в комнаты матери их бухгалтерию, объяснив причины своей щедрости. Они были счастливы и решили переехать на следующее утро. Наши гости перенесли матушкину мебель наверх. К двум часам ночи всё было закончено, и в 7 утра мои бывшие рабочие начали перевозить и устанавливать свою мебель на новом месте.

На третий день девушки явились вновь и были выдворены комитетом. Они обратились ко мне за помощью. На что я ответил: “Вы выселили мою мать, рабочие - вас. Что же я, обычный человек, могу сделать для вас?” Так закончился этот инцидент.

Примерно в это же время, в феврале 1918 г. наш технический отдел ещё оставался в наших руках и был последней частью нашей собственности. Наш мукомольный завод был отобран ещё в ноябре 1917 г., а наши имения были разорены еще раньше, летом того же года.

Согласно советскому декрету, рабочие образовывали контролирующий комитет из трёх человек на каждом предприятии, но это якобы делалось для защиты производства. Когда рабочие увидели, что я не противоборствую им, они немного успокоились. И начали задавать мне вопросы, касающиеся дела. В конце концов, я обратился в городской комитет и сказал, что возможны два варианта: или рабочие сами будут вести все дела, а я умываю руки и полностью отхожу от дел, или же рабочий комитет остаётся формально, а все дела буду вести я по своему усмотрению. В последнем случае я буду стараться делать всё, чтобы платить зарплату в прежних размерах, если это будет позволять прибыль. На общем собрании рабочих я повторил эти предложения.

Несколькими днями позднее ко мне в контору пришли представители рабочего комитета с улыбками и поздравлениями, сообщив, что решено оставить меня на посту управляющего. Я мог вести дела так, как делал это в последние пять лет. Я знал, что два члена рабочего комитета были против этого решения, и мне захотелось немного потрепать им нервы.

Далее состоялся такой диалог:

Итак, теперь я снова возглавляю наше дело?

Да, конечно, господин Неклютин.

Я могу принимать решения, так же как я делал это в прошлом?

Да.

Хорошо, тогда с этой минуты вы все уволены.

Лица у них вытянулись, и повисла тишина. Я продолжал: “Я не знаю, насколько успешно пойдут наши дела теперь, и сможем ли мы получать деньги для зарплаты. Но по постановлению Временного правительства каждый рабочий, оставшийся без зарплаты, должен получать ежемесячное пособие в соответствии с его общим стажем”. Их лица просветлели, а я продолжал: “Сейчас у меня нет денег для того, чтобы выплатить вам зарплату за 5-10 месяцев, но я постараюсь что-нибудь сделать. Вот мой план: начиная с сегодняшнего дня, каждый рабочий будет получать повременную оплату. Каждый рубль дохода будет делиться на три части: одна часть будет возвращаться в дело, другая будет выплачиваться рабочим, а третья - пойдет мне, так как сейчас я содержу пять семей. Рабочий комитет должен подписать соответствующее соглашение, так как это защитит нас от вмешательства в наши дела Советов. Ваше слово, джентльмены!”

Они в знак согласия так трясли мою руку, что чуть её не оторвали. Но я просил их держать всё это в тайне и молить Бога, чтобы пекарня опять начала приносить хороший доход. После этого наше предприятие заработало очень хорошо, и зарплата начала выплачиваться исправно.

Но в апреле 1918 г. ситуация стала безнадежной. Все банки и предприятия были захвачены, многие из них не работали, нередко оборудование разворовывалось. В такой ситуации городской совет по экономике, который возглавлял Куйбышев, обратился к Обществу инженеров за помощью в восстановлении производства. Инженеров заставляли делать это, взывая к их патриотическому долгу. Мы обсудили эту проблему в нашей Ассоциации заводопромышленников. После нескольких собраний мы решили предложить наши управленческие возможности для восстановления промышленности. Меня опять выбрали для переговоров с советом по экономике.

Когда я поговорил с Куйбышевым, он предложил мне подать в совет наше предложение. На заседании совета присутствовали двадцать рабочих.

Я выступил с такой речью: “ Шесть месяцев назад каждый из вас полагал, что частный собственник - главный враг, поэтому экспроприация собственности решит все проблемы. Это было сделано, но производство остановилось, оборудование или разрушено, или разворовано. Сейчас вы понимаете, что нуждаетесь в помощи технических специалистов. Я предполагаю, что позднее вы поймёте, что управленческие и административные способности тоже нужны для производства. Мы предлагаем вам помощь безо всяких условий”.

Когда я это говорил, то заметил, что отношение к нам меняется от ненависти к интересу, а затем слушатели уже старались вникнуть в каждое слово. Когда я закончил, то думал, что получу поддержку от совета и ожидал, что Куйбышев поставит вопрос на голосование. Я был таким наивным! После моего выступления Куйбышев отрубил: “Не может быть никаких соглашений с буржуазией!” - и закрыл заседание.

В конце марта группа солдат явилась на квартиру моего брата Владимира и представила мандат на заселение. Владимир был инвалидом войны, он обратился в ассоциацию ветеранов за помощью, но всё, чего он добился, была отсрочка выселения на три дня. Становилось очевидным, что скоро очередь дойдет и до моей квартиры, которая располагалась недалеко от дома Владимира. Мы всё обсудили и решили, что у нас нет шансов избежать выселения. Я решил упаковать вещи заранее, мои родственники помогали нам.

Однажды вечером мы сидели у Владимира за чаем. Раздался звонок, на пороге появился парень, по одежде похожий на моряка. Он хотел знать, освобождается ли квартира? Я спросил его, в чём же дело? Ответ его был удивительным. Он заявил, что представляет организацию, которая спасает ценные вещи от немцев на территории, которая может быть ими оккупирована. А также эта организация борется с контрреволюционерами. И добавил, что, к несчастью, пока не нашёл никаких контрреволюционеров в Самаре. Так как он был вежлив, мы пригласили его к столу. Он удивился, что мы веселимся даже в такой ситуации, под угрозой выселения. Потом спросил, не возражаем ли мы, если его команда проведёт одну ночь в квартире, при этом займёт только одну комнату. Он обещал, что его “ребята” будут вести себя тихо. Мой брат согласился, предупредив, что латышские стрелки скоро займут весь дом.

На следующий день мы продолжили собирать свои вещи. “Ребята” вели себя тихо, как и было обещано. На третий день командир этого отряда встал у входной двери. Латыши приехали на грузовике. Командир открыл дверь, обругал их и вызвал свою команду с оружием. Немедленно открылась дверь, и матросы выкатили пулемёт ко входу. Другой пулемёт был выставлен в одном из окон второго этажа. Латыши ретировались. Мы решили бежать в дом наших родственников Киселёвых. К ночи наши квартиры были пусты, а “ребята” так там и остались.

ЗАХВАТ САМАРЫ БЕЛОЧЕХАМИ