Жизни для книги

Первую брешь в этом сонном царстве книжной обломовщины пробили три приказчика, работавшие в фирме Фену: Полубояринов, Березовский и Карбасников.

Фену был еще жив, когда эти энергичные люди из приказчиков стали хозяевами и каждый открыл свое дело.

Полубояринов взял в свои руки учебники, Березовский — военную литературу (издание Погосского) и впоследствии издание «Разведчика», а Карбасников — общую литературу. Оставшись без руководителей, фирма Фену вскоре захирела и была куплена Сувориным, а приказчики выросли в богатых издателей, и двое из них (Полубояринов и Березовский) стали вскоре даже монополистами каждый в своей области: Полубояринов овладел учебниками, а Березовский обслуживал всю русскую армию.

Учебная книга была безумно дорога, часто плоха качеством и малодоступна. Чудовищный барьер был воздвигнут между жаждущими учения и учебной книгой.

К общим затруднениям по проведению книги в жизнь тут были прибавлены свои специальные тяжкие препоны.

Если в битве за книгу приходилось бороться с общими условиями русской жизни — с мракобесием, косностью, боязнью просвещения, то здесь приходилось бороться еще с организованным синдикатом, организованной монополией книгоиздателей и привилегированных авторов учебников.

Дешевого, доступного, здорового и нужного учебника не было.

Учебники были безмерно дороги, недоступны по цене, сосредоточены в немногих руках. Нераздельно и самовластно царила небольшая кучка лиц, объединенная однородными интересами и не допускавшая малейшего проявления инициативы и жизни в своей среде.

Царили и властвовали издательские династии, при которых состояли излюбленные авторы учебников. Полубояринов один властвовал десятки лет в начальной школе. Около 30 лет все учебники были у него в руках и в ходу были только его учебники. Салаев чуть ли не 100 лет был таким же монополистом в средней школе: хороши или плохи были его учебники, но учебники были только его. И главное они были безмерно дороги.

Дороговизна книги создала налог на учение. Весь русский народ был обложен налогом в пользу немногих.

В средней школе при плате в год за учение 50 рублей ученику приходилось за школьные книги платить в год от 15 до 25 рублей.

Так же обстояло дело и в начальной школе.

Ни одна отрасль труда не давала такого невероятного процента прибыли.

Книга, которая стоила издателю 15–20 копеек, продавалась по 1 рублю — 1 рублю 20 копеек.

На кого же ложился бременем этот налог? На бедного, забитого, безграмотного, жалкого, темного, полуголодного крестьянина. Главною тяжестью ложился он на «кухаркина сына».

Так обстояло дело вверху, а внизу, для крестьянской массы, работал Никольский рынок в лице своих народно-лубочных издателей.

Манухин, Леухин и Преснов, как три кита, поддерживали на себе всю русскую грамотность, а подальше от них ковырялись в своих маленьких лавочках издатели второй и третьей категории — Морозов, Яковлев, Абрамов, Шарапов, Глушков. Общими силами они обслуживали всю сермяжную Русь. На первом плане здесь, конечно, стояла дешевизна. Книги продавались от 75 копеек за сотню. Книга в 2, 3 и 5 копеек была уже товаром подороже, а книга ценою в 10 копеек считалась уже почти дорогой.

Этот крестьянский рынок обслуживался тоже очень тесным кружком лиц. Если бы не было Никольского рынка, то 100-миллионная масса русского крестьянства осталась бы совсем без печатного слова. Даже синодальные издания (псалтырь, святцы, часовники и славянская азбука) распространялись торговым аппаратом Никольского рынка.

Песенники, оракулы, сонники, «соломоны», священная история и «Потерянный рай» Мильтона в переделке — все выпускалось Никольским рынком. Им же издавалась для народа азбука ценою в 1, 2 и 3 копейки, самоучители русской грамоты в 15 копеек, начальные рассказы из русской и священной истории, начальная арифметика и пр. Все это весьма низкого качества. Так или иначе, а самое деление книжного рынка на две части представляло собой вопиющее зло, от которого терпела вся страна. Привилегия и монополия создавали застой в издательском деле и парализовали свежие силы новых авторов, которые должны были продираться через колючую изгородь официальных «одобрений».

Предстояло одно из двух: или покорно опустить голову и плестись по проложенным тропинкам, или пробить брешь в этом заколдованном царстве и освободить русскую книгу и русский учебник из цепких лап монополии. В своей личной деятельности я выбрал второй путь, хотя и знал, что всякое новшество в этом заколдованном кругу будет встречено змеиным шипением, а может быть, и змеиными укусами.

Ведь зло было не в одном узком вопросе о забронированной монополии учебников. Зло — шире. В забронированности книги вообще. В запрете, который лежал у нас на книге как проводнике просвещения. И с этим злом надо было вести борьбу.

Что я застал в этом царстве рутины, кумовства и твердокаменной казенщины? Почти при каждом ведомстве был свой «комитет», который рассматривал всю учебную литературу и «допускал» или «не допускал», «одобрял» или «не одобрял», «запрещал» или «дозволял». Учебник, только «дозволенный», не имел никаких шансов на успех — надо было, чтобы ведомство «одобрило» книгу, и тогда судьба ее определялась вполне: издатель мог рассчитывать на барыши, а автор — даже на богатство.

Какие же были ходы и пути для получения «одобрения»? Их было множество, но все они вели через «заднюю дверь». Одни издатели «умели», другие «не умели» нащупывать «заветную дверь». Многочисленные анекдоты свидетельствовали, что рецензенты книг бывали «податливые» и «непреклонные», «добрые» и «каменные» и что были способы воздействия, чтоб данная книга не попала на рецензию к человеку «каменному», а была отдана «благодушному».

Особенно безнадежными считались случаи, когда члены «комитетов» сами были авторами учебников и «комитету» приходилось «одобрять» или «не одобрять» другой, конкурирующий учебник. Конечно, в этих случаях конкурент из чувства приличия не брал на себя рецензию чужой книги, но его сослуживцы и друзья по «комитету» отлично понимали, что «одобрение» соперника могло разорить Ивана Ивановича, и «из чувства приличия» не вредили «родному человечку». «Приличие», таким образом, соблюдалось во всяком случае.

Такие же трудности стояли на пути каждого нового учебника и в том случае, если новый учебник мог повредить высокопоставленному чиновнику-автору, тоже выпустившему свой учебник. Так, попечитель учебного округа Баранов много лет считался почти монополистом по части хрестоматий для начальных школ. Служебное положение его создавало неприкосновенность а его учебникам. При ближайшем знакомстве с положением дела я увидел, что от выпускающего учебники издательства шла как бы тропинка, протоптанная в министерства или чиновниками, или особыми ходатаями, сделавшими из министерских «одобрений» свою профессию. Особенно силен был в этих делах Полубояринов, который приходил в министерство народного просвещения, как к себе в лавку.

Но всему на свете бывает свой предел. Общий ропот в печати и в обществе сделал то, что издатели-счастливчики и, так сказать, первенцы министерства должны были потесниться и наглухо запертая дверь министерства чуть-чуть приоткрылась и для всех прочих. Этим воспользовалось и наше Товарищество, и два-три чрезвычайно удачных опыта с изданием учебников (Вахтерова, Тулупова) сделали то, что прежним поколениям и не снилось. Наши учебники стали расходиться в неслыханном количестве, и первая брешь в монополии учебной литературы была пробита. Это, конечно, вызвало негодование в застоявшемся болоте привилегированных авторов и излюбленных издателей. На нас посыпался целый град обвинений в неблагонамеренности и даже в потрясении государственных основ. Но дело было сделано, и надо было идти дальше.

С 1895 года явилась возможность приступить уже к грандиозному по тому времени изданию «Библиотеки самообразования» [45].

По истории, философии, экономическим наукам и естествознанию нами было издано 47 книг. С 1899 по 1905 год было издано 33 учебника. Кроме того, в 1905 году положено начало коллективной работе по изданию книг для народа и учебников для народной школы. С дифференциацией школьноучебного материала такая коллективная работа была признана наилучшей формой выработки учебников и в особенности книг для объяснительного чтения.