Записки прапорщика

Пошел.

Народу человек пятьдесят.

- Расскажите, что офицеры замышляют?

- Почему вы ко мне обращаетесь? Я ведь тоже офицер, - указал я на свои погоны.

- Мы вас знаем. Вы долго были среди нас. Правда ли, что кадровые офицеры не хотят свободы?

- Неверно, товарищи. Были отдельные недовольные, но это везде бывает. А в массе офицеры, безусловно, за свободу.

- А почему до сих пор комитета не создали?

- Комитет будет создан. Если задерживается его создание, то лишь потому, что новый командир знакомился с полком, потом была присяга...

- Долгое ли дело комитет собрать?

- Думаю, на днях он будет собран.

- Мы вас просим заявить на офицерском собрании или командиру, что мы никаких контрреволюционных действий не допустим. Солдатский глаз зорок - мы видим, что вокруг творится. Мы будем работать на совесть, раз не будет грубости и мордобоя. Мы хотим заявить требование - наши ребята связались уже с делегатами других полков, - чтобы начальником дивизии назначили другого. Пусть назначают Музеуса...

Вечером Ларкин рассказал, что во всех командах и ротах идут тайные собрания, намечают офицеров, которых можно выбрать в полковой комитет. Из кадровых никого не включают - не верят. Думают, в комитете хорошо будут работать Ущиповский, Калиновский и я.

- Война скоро окончится? - неожиданно спрашивает Ларкин.

- Когда немцев побьем.

- Не побьем мы их, Дмитрий Прокофьевич. Австрийцев еще туда-сюда, а немцев не побьем. Кому охота теперь умирать, когда свободу получили и землю возьмем у помещиков? Да пошлите вы меня теперь в роту, я там дня одного не пробуду - сбегу.

- А что, другие тоже так рассуждают?

- Не говорят, но про себя каждый так думает. Слава тебе, Господи, дождались светлых дней, а тут тебя под расстрел поведут! Надо мириться.

* * *

15 марта в полк приехал генерал Яковлев, командир корпуса. Война тянется около трех лет, а я вижу командира корпуса первый раз.

Офицеры рассказывают, что Яковлев страстный любитель музыки и всю войну просидел в штабе, играя на скрипке.

Кажется, доигрался. Носятся слухи, что на его место назначают генерала Огородникова.

В этот же день состоялось общее собрание, на котором был избран совет - пять солдат и пять офицеров. Офицеры: Мухарский, Ущиповский, Боров, Калиновский и я. От солдат 2-й роты Васютин, энергичный унтер-офицер, бывший слесарь на одном из тульских заводов. Харин, старший моей команды по сбору оружия. Васильев из 3-й роты, пресимпатичный парень, рязанский крестьянин. Игнатов от 14-й роты, бывший приказчик, весельчак, с признаками галантерейности. И от 6-й роты Смирнов, бывший учитель.

Первое заседание комитета посвящено вопросу, чем наш полк должен отметить революцию.

По предложению Смирнова решили учредить в одном из университетов стипендию имени 11-го полка. Деньги отчислить от прибылей полковой лавочки, хозяйственных сумм полка (а их у нас до ста тысяч рублей) и, кроме того, пустить подписной лист среди офицеров и солдат для сбора пожертвований.

Апрель 1917 года

В ближайшие дни наш полк должен сменить финляндцев, и штаб из Олеюва перейдет в Лапушаны.

Из Тарнополя идут слухи, что там в первые дни революции убит начальник гарнизона, растерзано несколько комендантских адъютантов. Сильно досталось некоторым командирам специальных частей за их жестокое обращение с солдатами.

Начальник Финляндской дивизии, генерал Сельвачев, подобно нашему Протазанову, обхаживает полки, выступает с речами на тему о революции. И здоровается с солдатами за руку.

Такое поведение генерала вызывает у солдат восторженное отношение к командиру, и финляндцы при встрече с нашими особенно подчеркивают положительные качества своего начальника дивизии. Наши солдаты в свою очередь наматывают себе на ус и еще энергичнее начинают требовать замены начальника дивизии генерала Шольпа - Музеусом.

Смена высшего и старшего состава идет по всему фронту. В 14-й дивизии сняты несколько командиров полков по требованию солдат. В эту дивизию на должность командира полка выдвинут Савицкий, который в связи с этим ходит фертом. Быть командиром полка - мечта всей жизни Савицкого. Однако полковой комитет категорически воспротивился его назначению.

Бедный Савицкий!

Хохлов, командированный три недели тому назад на должность командира 16-го полка, неожиданно снова появился у нас.

Формальной причиной для отвода Хохлова было его резко отрицательное отношение к полковому комитету, а также обращение к своему денщику на "ты".

Прибыл Музеус. Еще более поседевший, сутулый, с толстой палкой-тростью. Обходя полки дивизии, в своем обращении к солдатам он называл их по-прежнему "братцы", "орлы", "псковцы". Требовал сохранения дисциплины, выполнения распоряжений, обещая со своей стороны делать все возможное, чтобы жизненные условия солдат не ухудшались.

Солдаты хорошо настроены к Музеусу и верят ему. Особенно ценят в нем, что он не принимает к слепому исполнению распоряжения высшего начальства. Музеус всегда взвешивал полученные распоряжения, анализировал их и, если сомневался в их целесообразности, вносил предложения о пересмотре или о присылке дополнительных сил, чтобы можно было наверняка провести операцию успешно.

Казалось бы, смена высшего начальства должна была отрицательно повлиять на дисциплинированность наших частей. Однако этого нет, солдаты независимо от приказов подтянулись, понимая важность происходящих событий. Больше порядка в районе расположения полка, больше чистоты в хатах, землянках, кухнях, чем до революции. Нет бывшего до того времени ворчания по адресу чечевицы. Даже кашевары подтянулись. Один из кашеваров 2-го батальона изобрел новый рецепт приготовления чечевицы. Он добавлял в котел с чечевицей шестьсот граммов очищенной соды - получалась великолепная разваристая каша.

Протазанов на одном из общих обедов с офицерами заявил, что дня через три мы оставим Олегов и перейдем в Лапушаны. Из 13-го Финляндского полка к нему обратился прапорщик Крыленко за разрешением сделать доклад общему собранию солдат и офицеров полка по текущему моменту.

- Этот прапорщик, кажется, социал-демократ, - говорил Протазанов, - и генерал Сельвачев о нем отзывается весьма одобрительно.

На другой день, накануне Пасхи, ординарцы полка сообщили, что в шесть часов вечера роты должны прибыть к штабу на митинг. Протазанов, присутствовавший при подходе рот сам распоряжался расстановкой людей как можно скученней, чтобы оратора можно было хорошо слышать всем прибывшим на митинг.

В сопровождении прапорщика Миленина из здания штаба полка вышел подпрыгивающей походкой маленького роста, с проседью, в кожаной тужурке, с погонами прапорщика незнакомый нам человек, взял под козырек и прыжком вскочил на стол.

В глаза бросилась маленькая фигура этого человека, забрызганный грязью кожаный пиджак, грязные стоптанные сапоги и нервное подергивание рукой стека. Прежде чем начать говорить, прапорщик снял фуражку и пригладил левой рукой растрепанные на затылке волосы.

С первых же слов Крыленко приковал к себе всеобщее внимание. Он говорил о том, что мы присутствуем при событиях всемирно-исторической важности. Революция всколыхнула миллионы людей в тылу и на фронте. К революции приковано внимание всего мира. От хода этой революции зависят судьбы и жизнь многих миллионов. Мы на фронте, перед нами находится враг. Мы слышим выстрелы, несущие смерть. Это враг явный, и этому врагу мы противопоставляем наши винтовки и пушки. Это враг открытый, честный, который прямо говорит и делает то, что в его интересах. И его действиям мы противопоставляем свои действия. Но у революции не один только этот враг. Есть другой - не окопавшийся в глубоких окопах, не защитивший себя проволочными заграждениями, более опасный по причине своей скрытости. Этот второй враг - сторонник монархии, сторонник реставрации старого режима. Он всюду. Он сейчас не выступает открыто, он придавлен грандиозностью совершившейся революции, он потихоньку собирает силы, скрытно мобилизует своих приверженцев, чтобы всадить нож в спину революции, как только представится случай.