Юность, опаленная войной

- Чтобы через десять минут вы были с чистым подворотничком и в начищенных сапогах,- говорит уже спокойным голосом офицер.- Я отведу вас к командиру батальона.

- Слушаюсь!

Поворачиваюсь кругом и бегу чистить сапоги и пришивать подворотничок, который я приготовил ко дню вступления на родину. У меня дрожат руки от волнения и страха: мне предстоит впервые встретиться с майором Дроздовым, да еще объясняться, почему я не выполнил задания. "Может быть, меня посадят под арест?" - мелькает в голове тревожная мысль. К тому же я криво пришиваю подворотничок, перешивать его у меня уже нет времени, так как появляется командир и мы направляемся в штаб батальона.

Следую за хорунжим на расстоянии нескольких шагов. Будто осужденный, тяжело передвигаю ноги и упираюсь взглядом в его тщательно начищенные сапоги. Лес вокруг наполняется шумом возвращающихся подразделений. Слышится позвякивание котелков.

Приближаемся к штабной землянке. Около нее нервно ходит какой-то подпоручник и жадно затягивается дымом толстой самокрутки. Из землянки доносится чей-то голос, явно оправдывающийся. Мой хорунжий вступает в разговор с незнакомым мне подпоручником.

- Видишь ли,- жалуется подпоручник,- эти чертовы лошади налетели на противотанковую пушку. С ними-то ничего не случилось, а вот одного солдата из прислуги поранили. Не сильно, больше шуму наделали, ну и вызывает теперь командир батальона.

- Кажется, у него уже кто-то есть на исповеди?

- Да. Командир роты станковых пулеметов. После этой тревоги, наверное, многим сегодня достанется: старик зол, как оса. А ты чего сюда пришел?

- Видишь этого парня? - Хорунжий показывает на меня пальцем.- Котлов, говорит, мыть не буду. Это мой писарь, партизан, а интеллигента из себя строит. Полевая кухня опрокинулась, и суп из одного котла вылился, а в другом, как назло, каша пригорела. А этот, видишь ли, в армию вступил не для того, чтобы котлы чистить. Ты слышал что-нибудь подобное?

От командира батальона выходит поручник и бормочет что-то под нос.

- Вацек, стой! - окликает его мой хорунжий.

Но Вацек не останавливается. Машет обреченно рукой и идет дальше.

Перевожу взгляд на подпоручника. Он одергивает мундир и поправляет ремень. Какое-то мгновение колеблется, еще раз поправляет пояс и несмело приподнимает заслоняющую вход плащ-палатку.

Теперь уже начинает нервничать мой хорунжий. Он смотрит на меня с укором, и в его глазах можно прочитать, что вот, мол, его писарь является виновником предстоящей бури в, спокойном до этого хозяйственном взводе. Я обдумываю план защиты и возможно более достоверного объяснения своего поступка. Но каждый из вариантов имеет какие-то недостатки.

Из землянки выходит подпоручник, а за ним появляются майор и поручник. Майор - командир батальона, поручник - его заместитель по политико-воспитательной работе. Командир хозяйственного взвода энергичным, парадным шагом подходит к майору.

- Гражданин майор, писарь отказался выполнить приказ.- И объясняет ему, что произошло.

Наступает мертвая тишина. Грозный взгляд майора останавливается на моей фигурке. Кажется, я слышу, как сильно стучит мое сердце. Ноги становятся деревянными и дрожат в коленках.

- Подойди сюда,- слышу я обращенные ко мне слова майора.

С трудом двигаюсь с места. Подхожу и рапортую. На мгновение бросаю взгляд на своего хорунжего. Лицо командира взвода ничего не выражает. Заместитель командира батальона улыбается.

- Ты ефрейтор, а где твоя нашивка? - спрашивает майор на ломаном польском языке. Я не знаю, что ему ответить.- Так котлов не хочешь чистить? продолжает он.- Но войну выигрывают не только винтовкой. Работа повара - это тоже почетная обязанность. Черпак на войне так же нужен, как и винтовка. Попробуй повоюй без еды.

Он замолкает и бросает на меня хмурый взгляд, в котором я, однако, замечаю искорки тепла. У меня немеет язык. Хорунжий переступает с ноги на ногу и тоже молчит. Только заместитель командира по политико-воспитательной работе чувствует себя непринужденно, а его лицо светится улыбкой. Это открытое, добродушное лицо придает мне смелости, и я пробую объясниться.

- Гражданин майор, я действительно хочу воевать и... не могу смириться с мыслью, что вместо этого я должен скрести котлы от пригоревшей каши.

- Я же вам сказал, что войну выигрывают не только винтовкой. Это вам еще не ясно?

- Гражданин майор, может, от него будет больше пользы в батальонной разведке? - вмешивается поручник.- Я был сегодня у разведчиков, им не хватает одного пулеметчика...

- Подождите-подождите, но так нельзя. В таком случае все повара уйдут с кухни.

Стою по стойке "смирно", но если бы мог, кинулся к заместителю командира с благодарностью.

- Но, гражданин майор, в разведке от партизана будет больше пользы, чем на кухне. В хозяйственный взвод мы можем направить какого-нибудь пожилого солдата, а таких ведь в нашем батальоне достаточно.

- А ты умеешь стрелять из пулемета? - спрашивает командир батальона.

- Так точно, гражданин майор! - отвечаю я не задумываясь.- В партизанском отряде я был первым номером пулеметного расчета, стрелял из немецкого пулемета. Кроме того, знаю много других типов...

- В порядке, в порядке,- прерывает меня майор.- Сегодня же перевести его в первый взвод роты подпоручника Казимерчака. Это все. Выполняйте,- обращается он к хорунжему. Мой командир кивает мне головой: "Идем", но майор останавливает нас и говорит на прощание: - Вот плохо, что каша пригорела. Так делать нельзя. После тяжелых учений солдаты должны получать вкусную еду. А ты, партизан,- грозит он мне пальцем,- помни: войну выигрывают не только винтовкой. Каждый солдат должен делать то, что ему прикажет командир... Ну, идите, а нашивки пришей, чтобы товарищи видели, какое у тебя звание.

Последние приготовления

После передачи дел в хозяйственном взводе, уже в сумерках, являюсь в четвертую роту. Согласно распоряжению командира батальона меня направляют в первый взвод, который выполняет функции внештатной батальонной разведки. Хотя довольно поздно, везде кипит работа. Подразделения готовятся к маршу. Домики из жердей стоят уже без крыш. Снятые плащ-палатки приторочены к вещмешкам, которые ровными рядами лежат вдоль аллейки.

Командир взвода, старший сержант, знакомит меня с моим будущим вторым номером - рядовым Зеноном Краковяком. Затем мы вдвоем направляемся к старшине за пулеметом. По дороге, пользуясь случаем, я внимательно присматриваюсь к товарищу, с которым мы теперь будем составлять одно целое - расчет ручного пулемета.

Оружейный склад уже запакован на повозке. Ищем старшину роты, чтобы получить у него пулемет. Краковяк тем временем расспрашивает меня о семье, о прохождении военной службы - вообще обо всем. Впрочем, похожие вопросы задаю и я. Он загорается, узнав, что я из партизанского отряда, и с интересом спрашивает:

- Как было там, в лесу?

Я обещаю ему рассказать об этом в другой раз, когда будет больше времени.

Краковяк родом из Тарнопольского повята. В 1941 году был призван в ряды Красной Армии и в том же году получил ранение в левое бедро. Потом госпиталь, запасной полк, строительный батальон и снова запасной полк. Когда он узнал, что в СССР формируется польская армия, то добился перевода в наши войска. Месяц назад получил письмо из дому. Родители писали, что брата и сестру немцы отправили на принудительные работы в Германию.

- У меня со швабами,- заключает он рассказ,- свои счеты, и от нас теперь зависит, как быстро мы расквитаемся с ними.

- Побыстрей бы только началось. Половина твоей семьи уже свободна, а моя далеко отсюда, во Влодзимеже. Но там все еще фашисты. Живы ли мать с моей маленькой сестрой? - вздыхаю я.

- Ничего, скоро и твой Влодзимеж освободим. Немцы так драпают, что нам придется поторопиться, чтобы успеть за ними. Мы можем выступить в любую минуту. Я немного разбираюсь в этом. Пробная тревога закончилась, но упаковка манаток важнее, чем сто таких тревог...