Юность, опаленная войной

Уже темнеет. "Рама" улетает. Мы выдвигаемся на пятьсот - восемьсот метров в открытое поле и приступаем к рытью окопов. Надо спешить, и командиры поторапливают нас. Мы с Краковяком копаем по очереди. Наш окоп - сверху узкий, а снизу широкий - мы утепляем снопами соломы. Теперь можно и отдохнуть. Однако командир взвода думает иначе. Тех, кто закончил свою работу, он посылает помочь солдатам из обоза рыть укрытия для лошадей.

С запада нарастает тяжелый гул самолетов - это на очень большой высоте приближается к переправе авиационная армада. Противовоздушная артиллерия с правого берега Вислы открывает заградительный огонь. Мы с Краковяком пробуем подсчитать число самолетов, доходим до шестидесяти четырех, а Хе-111 и Ю-88 все прибывают. Они делают разворот на большой высоте и приступают к своей разрушительной работе.

В это время уже становится совершенно темно. Зенитки прекращают стрельбу. На небе загорается множество осветительных ракет, при таком свете можно было бы даже читать. Но нам не до чтения.

Бомбы летят на переправу и на те немногочисленные уцелевшие дома, в которых мы укрывались во время облетов разведывательной "рамы". Кругом все трясется и колышится. Комья земли падают на голову, и мы плотнее закрываемся плащ-палатками. Время от времени серии небольших фугасных бомб тарахтят, как пулеметные очереди. Этот адский концерт продолжается до утра. Однако усталость наша так велика, что мы валимся с ног и, несмотря на бомбежку, засыпаем.

Наконец выглядывает солнце. В его свете догорают пепелища деревень, подвергнутых бомбардировке. В воронках с серыми от тротиловой гари краями стоит вода. Солдаты передают по цепочке тяжелые, острые осколки.

- Если бы кто-нибудь из нас получил такой, то Женьке со своими санитарами было бы нечего делать...- замечает кто-то меланхолично.

Перед заходом солнца выступаем, чтобы сменить на позициях советских солдат. Сначала идем батальонной колонной, позднее, когда появляются советские проводники, перестраиваемся в ротные. Некоторое время двигаемся по шоссе. Неожиданно враг обрушивает на нас несколько артиллерийских залпов. Близкие взрывы на мгновение ослепляют, но вскоре снова наступает тишина - немцы стреляли, вероятно, на всякий случай. В колонне чувствуется нервозность: выстрелит где-нибудь одинокая пушка, а солдаты уже падают в придорожную канаву. Довольно часто трещат пулеметы.

Советский проводник останавливает нас за небольшой высотой, а сам, забрав с собой офицеров, уходит к передовой. Мы припадаем к мокрой земле. Никто не разговаривает, даже не курит. Над ближайшими лугами стелется туман. На небе появляется красная луна, а здесь, на земле, темноту ночи то и дело распарывают трассирующие пули и снаряды.

- Первый взвод, встать! - раздается голос нашего сержанта.

Идем гуськом за советским проводником. Если загорается ракета, мы припадаем к земле, как только она гаснет, поднимаемся и идем дальше.

Перед нами тихо плещется Пилица, по которой длинной лентой прямо до противоположного, занятого врагом берега тянутся лунные блики. Через каждые десять шагов кто-нибудь из наших бойцов занимает позицию. Вот из тени кустов выходит советский солдат и указывает позицию для ручного пулемета.

- Сменяйте,- дотрагивается до меня командир взвода.

Остаюсь с Краковяком и советским солдатом. Над самой рекой, в неглубоком окопе, лежит за пулеметом его товарищ.

- Друзья, дайте закурить,- шепотом просят русские. Не колеблясь вынимаю пачку офицерского табака.

Они в восторге от хорошего табака. Краковяк, который скручивает цигарку последним, прячет начатую пачку себе в карман.

Устанавливаем свой пулемет в указанном месте. Солдаты с красными звездочками на пилотках передают нам патроны, несколько ручных гранат и объясняют улыбаясь:

- Наш участок обороны относительно спокойный. Кроме артиллерийских обстрелов и пулеметной трескотни, здесь ничего не слышно.

И вот мы с Краковяком одни. Перед нами освещенная луной река, а за ней таится смертельный враг. Мы чутко вслушиваемся в темноту. Немцы довольно часто освещают местность ракетами. Вот кто-то с правой стороны выпускает очередь из автомата. Через минуту стрельба повторяется.

- Зенек, дадим очередь,- предлагаю я.- Нам оставили много патронов, можно и не экономить...

- Стреляй!

Крепко прижимаю приклад к плечу. "Та-та-та-та..." - строчит пулемет.

- Постреляли, и хватит, а теперь за работу. Мы должны оборудовать солидную огневую точку, а то для двоих здесь тесновато,- решает Краковяк.

- Хорошо. Ты начинай, а я подежурю у пулемета. Потом поменяемся.

Так, работая по очереди, мы к утру сумели оборудовать окоп. Несколько раз в течение ночи пас проверяют офицеры. Некоторые задерживаются подольше. Посмотрят в сторону вражеских позиций, закурят самокрутку и перед уходом напомнят:

- Хорошо смотрите. Не спите. Завтра нужно подготовить данные для ночной стрельбы.

С рассветом отходим на сто - двести метров в глубь обороны. На переднем крае остаются только дежурные расчеты пулеметов и противотанковых пушек, огневые позиции которых находятся в нескольких десятках метров от реки.

Приезжает полевая кухня. Мы чистим оружие и расширяем искусную сеть окопов и ходов сообщения, запасных огневых позиций. Через несколько дней кропотливой работы некоторые участки окопов даже прикрыты сверху. Все это хорошо замаскировано.

То, что нам сказали советские солдаты, передавая позицию, вскоре подтверждается. Правда, гитлеровцы каждый день методично обстреливают нашу оборону, особенно ее передний край, но особого вреда нашим позициям они причинить не в состоянии. Да и находятся на переднем крае только дежурные расчеты.

На третий день пребывания на плацдарме назначается на дежурство наш расчет. К дежурству мы тщательно подготовились: я накопал на недалеком поле целый вещмешок картошки, а Зенек приготовил топливо - набрал сухих, как порох, сучьев. Вечером мы все это забираем с собой па позицию у Пилицы.

Ночь прошла без особых происшествий, а утром взвод уходит и мы остаемся одни. Я завтракаю ячневой кашей, которую нам принесли, а Краковяка каша не устраивает. Он выбирает несколько кусочков консервированного мяса и принимается готовить более вкусный завтрак.

- Сейчас сварю картошку, хорошо поем, а потом и подежурить можно...приговаривает он.

"Бум!" - откуда-то со стороны вражеских позиций бьет одинокое орудие. Над нашими головами с сатанинским воем пролетает снаряд и разрывается на недалекой возвышенности, поднимая столб дыма и песка. Мы прячемся в окопе.

- Гады...- цедит сквозь зубы Краковяк. "Бум!" - снова свист, глухой хлопок - и все замирает.

- Не взорвался. Побольше бы таких! - радуется Зенек.

В течение нескольких минут ждем очередного гитлеровского "подарка".

- Ну, вроде кончилось,- облегченно вздыхает Зенек и предлагает: - Я пойду за водой, а ты почисть картошку.

Пока я на дне окопа чищу картошку, он возвращается с водой и мы разводим огонь. "Бум-бум!" - снова бьют орудия.

- У, проклятые! - ругает Краковяк немцев.

На этот раз снаряды проносятся где-то высоко и разрываются в воздухе. Облачка черного дыма показывают места взрыва. Мы недоуменно смотрим, куда это так ожесточенно стреляют немцы, и видим вдалеке солдата, который спешит к лесу, в район обороны нашего батальона. Снова грохочут орудия. Солдат бежит зигзагами по картофельному полю.

"Если добежит до кустов, где начинаются траншеи,- мысленно загадываю я,то спасен". Добежал! Радуюсь так, как если бы это мы с Зенеком благополучно перенесли огневой шквал. Краковяк снова разводит огонь. Котелок с картошкой мы вешаем над пламенем. Солнце поднимается все выше и приятно греет лицо. Глаза слипаются.

- Давай тушенку, и можешь спать,- милостиво соглашается Зенек.

- Но ведь она не наша...

- Если бы ее хозяин был голоден, он давно бы за ней пришел. Открывай смело - картошка сварилась. Возьми мой нож.