Юность, опаленная войной

Построение на завтрак. Мы стоим в две шеренги. Идет утренняя поверка. Дежурный докладывает старшине о численности личного состава, а тот проверяет котелки и ложки. Проходит перед строем и посылает нескольких солдат мыть посуду.

- А где ваша ложка? - обращается он ко мне.

- Еще не получил, гражданин старший сержант.

- Писарь, принесите сюда ложку!

Через минуту писарь вручает мне деревянную, красиво расписанную ложку. Оказывается, она имеет большие преимущества: даже самую горячую пищу ею можно есть без опасения, что обожжешься.

После завтрака, во время построения на занятия, старшина представляет меня как вновь прибывшего командиру роты. В командире я узнаю подпоручника Алерса. Он здоровается со мной как со старым знакомым и расспрашивает об остальных раненых. Рота марширует на занятия, а мы с Алерсом садимся на лавке около его землянки и беседуем. Его интересуют подробности пребывания в госпитале, а меня - жизнь в роте. Наша память невольно возвращается к партизанским временам...

- Эти вояки,- говорит он,- в основном и пороха не нюхали. Причем большинство из них старички, у которых за плечами только горечь скитальческой жизни. Родом они из Западной Украины и Белоруссии, много силезцев и жителей Поморья, которые убежали от службы в вермахте. Теперь ты понимаешь, почему их нельзя погонять по-настоящему. Сразу запыхаются, закашляют и один за другим потянутся к Женьке. Такое войско не по мне...

- Что значит "потянуться к Женьке"?

- Да, ты ведь не знаешь. Это батальонный фельдшер... Он дает освобождение от занятий, и "отцы" вместо обучения убирают территорию. Иногда ходят собирать картошку. Ведь должны же они что-то делать...

- А молодых солдат разве нет?

- Двадцати - тридцатилетних очень мало. В других ротах вообще-то есть, но это в других...

Нашу беседу прерывает дежурный сержант. Он подходит строевым шагом и докладывает:

- Гражданин подпоручник, командир батальона майор Дроздов просит вас к себе.

- Хорошо, иду! - Алерс смотрит на меня и как бы в оправдание добавляет: Вероятно, Антон собирает командиров в связи с завтрашней стрельбой. Как вернусь, еще поговорим...

Провожаю его взглядом до тех пор, пока он не исчезает среди деревьев.

- Знакомы? - слышу сбоку.

На расстоянии нескольких шагов от лавки, на которой я сижу, стоит старшина роты. Вскакиваю и вытягиваюсь по стойке "смирно".

- Так точно, гражданин старший сержант, еще по партизанскому отряду,отвечаю я.

- Присядем. Мировой он парень. Любит армию. Не терпит растяп. Копер по гроб жизни его не забудет.

- Я, вероятно, тоже. Ой и задавал он нам работы! Во время обучения, прежде чем приказать, сам показывал, как надо делать, но зато потом требовал точного исполнения.

- Ребята боятся его, но и любят, Если только что-нибудь не досмотрю... Именно такого командира солдаты уважают, в огонь и в воду за ним пойдут. Ну, идем. Ты ведь должен получить оружие. А стрелять-то умеешь?

- Будьте спокойны, гражданин старший сержант. Неудобно хвастаться, но стреляю я метко. Именно подпоручник научил меня этому.

Входим в землянку, где находится ротный оружейный склад. Как только зрение привыкает к темноте, я различаю оружие, ровными рядами разложенное на плащ-палатках. Одна около другой лежат длинные винтовки с привязанными к шомполам тонкими штыками. Около стены стоят два ручных пулемета. Рядом лежат несколько десятизарядных СВТ. За ними ППШ - предмет особой зависти партизан- и еще какое-то оружие, бережно прикрытое несколькими номерами "Звыченжимы". Поднимаю одну из газет и замираю от восхищения, увидев снайперскую винтовку. "Такая бы мне подошла",- думаю про себя. Однако старшина не обращает внимания на мой восторг и приказывает расписаться за обыкновенную винтовку, противогаз и приборы для чистки оружия.

- Может быть, ту, с оптическим прицелом, гражданин старший сержант? несмело прошу я.

- Многого хочешь,- отвечает старшина.- Такие винтовки получают только лучшие стрелки, и то лично от командира роты. Не привередничай. Бери, что дают, и беги чистить.

- Так точно,- отвечаю я. Поворачиваюсь кругом и выхожу, задевая концом длинного ствола за низкий потолок землянки.

- Осторожно, а то мушку собьешь,- слышу я вдогонку.

Сажусь на мох и медленно начинаю чистить полученную винтовку, однако думаю при этом о той, с оптическим прицелом. Откуда-то из-за поворота до меня доносится пение:

Из-за гор и рек мы вышли на берег...

Прерываю работу и вслушиваюсь в мелодию незнакомой мне маршевой песни. Пение доносится все ближе, все отчетливее. Хорошо различаю слова, полные тоски по родной стране.

Да, там, за линией фронта, нас ждут. По ночам всматриваются в даль в поисках вспышек артиллерийских выстрелов - предвестников приближающейся свободы. "Когда мы придем туда?" - задумываюсь я под впечатлением солдатской песни.

Из клубов поднимающейся пыли появляется рота. Солдаты идут стройными рядами, с оружием за спиной. Пот стекает с их лиц, но, несмотря на это, поют они лихо. Это ничего, что под глазами у них морщины и большинству более сорока лет. В их поступи чувствуется сила и вера в победу. Песня обрывается, раздается сигнал трубача, призывающий на обед.

Обед вкусный, и никому не мешает, что в одном котелке перемешаны оба блюда. Наиболее привередливые подбираются парами. Один получает две порции супа, другой - две порции второго.

После обеда наступает тихий час, а затем мы чистим оружие. Несколько солдат под руководством старшины готовят мишени для предстоящих стрелковых занятий. После третьего или четвертого дня пребывания в роте делаю важный для себя вывод: не стоит отдавать оружия на проверку раньше назначенного срока, так как командиры выполненную работу оценят на двойку и винтовку придется чистить заново. Когда закончится время, отведенное согласно распорядку дня для чистки оружия, капрал наверняка скажет:

- Ну, рядовой, очень хорошо...

Вечером возвращается портной Копер. Он приносит половину вещмешка "лепешек" - так солдаты называют большие деревенские вареники с пшенной кашей или фасолью. Оказывается, что в поисках швейной машины портной забрел в деревню.

- Швейную машину нашел, только в первую очередь должен обшить ее хозяина, а потом начну шить для офицеров! - возбужденно сообщает он.- Сегодня за то, что скроил пиджак, получил полмешка "лепешек".

Он угощает ими всех по очереди.

Из гражданской одежды у меня каким-то чудом сохранилась поплиновая рубашка, которая прошла со мной через два госпиталя. Когда я узнаю, что Копер собирается и завтра в деревню, то не колеблясь предлагаю:

- Выменяй на "лепешки".

- Хорошо. Красивая рубаншка, жаль ее, но как хочешь. "Шмуль бецуль" - и продана. Скажи мне,- меняет он неожиданно тему,- как гитлеровцы поступают с евреями?

Я рассказываю ему о еврейском гетто во Влодзимеже. Копер, а рядом с ним и другие солдаты слушают сосредоточенно. Об установленном оккупантами "новом порядке" они знают только из политико-воспитательных занятий. Я смотрю на портного и вижу, как стекленеют у него глаза. Слова застревают у меня в горле...

Снова объявляют построение. Мне кажется, что "Рота" звучит сегодня особенно возвышенно.

Укладываемся спать. Над лесом разносится сигнал трубы - тяжкий солдатский день подошел к концу. Засыпаю под тихие, размеренные шаги часового, которые слышны за тонкой стенкой. А перед глазами у меня стоит новенькая снайперская винтовка...

Пригорелая каша

Просыпаюсь я задолго до подъема. Кончился сон о великолепной винтовке. В правой голени чувствую ноющую боль - это дает о себе знать рана. Начинает светать. До подъема, вероятно, еще часа два. Поворачиваюсь на другой бок, чтобы немного поспать, однако сон так и не приходит. Мысленно я переношусь за линию фронта, в родной дом. Что там делает мать, сестра, которая, вероятно, уже сильно подросла? А может, немцы их куда-нибудь вывезли?..