А. Блок. Его предшественники и современники

учение Соловьева, Трубецкой, однако, вынужден вместе с тем признать, что сам

Соловьев упорно цеплялся за свои религиозно-монархические построения: еще

в 1896 г. Соловьев опубликовал в либеральном «Вестнике Европы» статью

«Византизм и Европа», которая «… вызвала сенсацию в качестве

торжественного исповедания неограниченной монархии на страницах

либерального журнала»30. В «Трех разговорах» (1899) Соловьев приходит к

выводу, что «целостная», «синтетическая» общественная структура в виде

«теократического» государства неосуществима. Однако крах общественных

утопий не вынуждает Соловьева к отказу от идеи «синтеза» в более широком

смысле. Соловьев проповедует близость нового монгольского нашествия,

прихода антихриста и конца мира. Выходит так, что лучше пусть погибнет мир,

но осуществится «общественный синтез», хотя бы и вследствие мировой

катастрофы. «Теократия» была только путем к такому «высшему синтезу»

(«царство божие») — раз она неосуществима, тем хуже для мира. Высший

«синтез» в виде «царства божия» все равно должен состояться. Догматическая

прямолинейность не покидает Соловьева до конца дней, приобретая теперь уже

черты безумия.

Финальный кризис Соловьева обнаруживает несостоятельность не просто

отдельных сторон системы, но всего мировоззрения философа в целом. В

последнее десятилетие более откровенно выявляется также истинное значение

«синтеза» в общей метафизике Соловьева. Оказывается, прежде всего, что

чисто вспомогательную роль в построениях Соловьева играет слияние

материального и идеального начал, «духа» и «плоти». Чувственно-земное,

материальное, плотское принимаются Соловьевым лишь постольку, поскольку

они неизбежны в жизни людей, истинный «синтез» состоит в их преодолении,

спиритуалистическом преобразовании. Говоря точнее, Соловьев трезво

предлагает использовать силу земных начал для религиозных целей. Разбирая

основополагающее для метафизики Соловьева учение о любви, тот же Евг.

Трубецкой сопоставляет цикл статей «Смысл любви», «Жизненную драму

Платона» (1898), личные беседы философа и приходит к выводу, что Соловьев

полностью отвергал половую любовь в обычном смысле слова, настаивая на

том, что ее сила должна быть использована для религиозно-духовного

преображения человека, для подготовки «царства божия». Либеральный ученик

и здесь вынужден говорить, что никакой «цельности человеческого существа»

не получается, а напротив, из-за такого изуверства «… обостряется антагонизм

30 Трубецкой Евг. Миросозерцание Вл. С. Соловьева, М., 1913, т. 2, с. 14.

духа и плоти и усиливается их раздвоение»31. Так же как и в области

общественных взглядов, подобная непоследовательность, мнимость «синтеза»,

наиболее явно выступающая в 90-х годах, отнюдь не вынуждает Соловьева к

отказу от его основной идеи. Напротив, именно в 90-х годах Соловьев и в

стихах и в прозе в особенно вызывающей форме проповедует необходимость

метафизического «синтеза». Ведь и сама «половая любовь», необходимая и в то

же время монашески преобразуемая в «синтезе», по Соловьеву, должна вести к

«царству божьему».

Быть может, с наибольшей законченностью самую суть своего учения

(каким оно предстает в финальный, кризисный период) Вл. Соловьев выразил в

письме к Л. Н. Толстому от 28 июля — 2 авг. 1894 г. Говоря об «общем смысле

мирового и исторического процесса» и о «последовательности его стадий»,

основу их Соловьев видит в том, что «дух действительно фактически

овладевает материальною жизнью» и достигает таким образом «высшего

совершенного состояния»32. Целью письма было доказать Толстому природную

и историческую необходимость «воскресения Христа». Система Соловьева

предстает, таким образом, как модернизированное богословие. Последователи

Соловьева совершенно закономерно усматривали корни его учения о «синтезе»

в христианской догматике: «… дух его философии — дух исконного греко-

восточного православия… идеи “цельного знания”, “свободного

всеединства” — внушены святоотческой мыслью»33. Сам Соловьев еще в

раннюю пору настаивал на том же — что его учение о синтезе «… безусловно

тождественно с догматическими определениями Вселенских соборов V –

VII веков…»34. Поэтому, конечно, не случайна для Соловьева идея «теократии»,

организации «идеального» религиозно-самодержавного государства. Крушение

этой идеи в 90-х годах переживается Соловьевым болезненно или даже

трагически: он понимает, что терпит крах также и более общий его замысел

«синтеза», создания «цельного человека» и «царства божьего на земле».

Поэтому-то в конце жизни Соловьев вещает о предстоящей катастрофе, конце

мира. В отличие от своего учителя, последователи полагают, что основы учения

Соловьева вполне совместимы с современным буржуазным жизнеустройством.

Так, Евг. Трубецкой отрицает «теократию», как крайность, и заменяет ее

«мирнообновленческим» переделыванием наличных российских порядков;

Вяч. Иванов самую идею «теократии» толкует как «соборность», совместимую

с буржуазной демократией, и т. д. Полубезумное отчаяние Соловьева в конце

жизни чуждо его ученикам — они стремятся приспособить соловьевство к

современности, обрабатывая его в духе буржуазно-либеральных,

«прогрессивных» идей. До предела в этом смысле доходит С. Булгаков, —

соловьевство, с его точки зрения, «… представляет собою не что иное, как

31 Там же, т. 1, с. 618.

32 Письма В. С. Соловьева, Пб., 1911, т. 3, с. 39 – 41.

33 Флоровский Г. Новые книги о Вл. Соловьеве — Известия Одесского

библиограф, общества, вып. 7, 1912, т. 1, с. 238.

34 Соловьев Вл. С. Чтения о богочеловечестве, с. 209 (примеч.).

философскую христологию, соответствующую потребностям современного

сознания»; поэтому, по С. Булгакову, соловьевство в большей степени, чем

официальная церковность, может и должно содействовать «… торжеству

демократии и социализма»35.

Религиозно-богословский общий замысел системы Соловьева в последний

период с крайней резкостью обнаруживает свои общественно-охранительные

тенденции. Может быть, поэтому с особой отчетливостью тогда же выступает

параллелизм христианской системы Соловьева с атеистическими

философскими построениями его западных современников, скажем Ницше. У

35 Булгаков С. Без плана. Вопросы жизни, 1905, № 3, с. 393, 401.

Уже после окончания этой книги (август 1964 г.) мне довелось прочитать

статью З. Минц «Поэтический идеал молодого Блока» (Блоковский сборник.

Тарту, 1964). В этой статье странным образом игнорируются или не замечаются

те элементы драматизма или, попросту говоря, внутренней несостоятельности,

которые присущи соловьевской концепции «синтеза». З. Минц толкует «синтез»

таким образом, словно у Соловьева действительно имеет место органическое

слияние «материального» и «идеального» начал, «духа» и «плоти». Совершенно

упускается из виду специфически спиритуалистическое, богословское задание

Соловьева; З. Минц явно хочет «реабилитировать» Соловьева, на деле же она

его необыкновенно упрощает, сводя на нет трагические элементы в поэзии и в

общей позиции Соловьева. Так, по поводу стихотворения «Мы сошлись с тобой

недаром…» говорится о стремлении Соловьева «реабилитировать землю», о

том, что «земная жизнь может истолковываться и как источник радости…» (там

же, с. 191) — без учета того особого задания подчинить земное

спиритуальному, о чем шла речь выше. Но ведь в самих стихах земные начала

характеризуются как «черная глыба», «темный корень», «сумрачное лоно».

Неужели З. Минц не слышит трагического звучания этих слов? Стихотворение

реально написано не о «радости жизни», но о трагическом соотношении