Записки «трижды воскресшего»

На следующее утро отец запряг нашу кобылу Машку.

- Ваня, поедешь со мной, поглядим, что за землю отвели под хутор, - сказал отец.

Уговаривать меня не пришлось…

За деревней дорога круто спускалась вниз: впереди был глубокий овраг. Машка понеслась с горы что есть мочи, отец, как ни старался, не мог ее удержать. На каком-то ухабе я вылетел из телеги и в кровь ободрал лицо о каменистую дорогу.

- Испугался? - участливо спросил отец. - Я и сам испугался… Экая норовистая кобыленка!… Ну ничего, сейчас умоешься в овраге, до свадьбы заживет…

Место, отведенное под хутор, мне очень понравилось. Я увидел высокие холмы, сплошь заросшие орешником, ягодником. Заросли малины и смородины заполняли и широкую [10] лощину, по которой протекала небольшая речушка, ее берега окаймляли густые ивы и кустарник. Речушка, как оказалось впоследствии, кишмя кишела пескарями и другой рыбной мелочью. С одной стороны от будущего хутора раскинулось поле, с другой - смешанный лес, загодя можно было сказать, что тут полно и грибов, и ягод.

Вскоре после того, как мы обосновались в Подгорном, прошел слух, что у нас, как и повсюду в то время, организуется колхоз.

Хуторяне сообща спешно построили конюшню для колхозных лошадей. Но когда дело дошло до собрания, на котором было предложено записываться в колхоз, из двадцати хозяйств записалось всего-навсего пять.

- Я погожу, - решил отец, - увидим, как оно будет дальше.

А дальше было вот как. Рано утром - мы, дети, еще не слезали с полатей - к нам в избу с шумом ввалилось три человека: наш хуторянин Никита Маренин, избранный председателем колхоза, и двое чужих.

- Вот, значит, приехали начальники из району, - проговорил Никита. - Разговор есть, Василий Константинович.

- В колхоз вступать будешь? - в упор спросил отца один из начальников.

- Повременю, - ответил отец.

- Чего там!… Давай, пиши заявление.

- Повременю, - повторил отец.

- Ну, в таком разе мы тебя раскулачим!

- Как это?

- А вот так! Лошадь и корову отберем, а тебя с семьей - в Сибирь!

Отец перепугался и написал заявление.

На другой день состоялось общее собрание: хуторяне поголовно вступили в колхоз имени Блюхера.

Вступили вроде не по своей охоте, но вскоре поняли выгоду коллективного труда. Во всяком случае, когда 2 марта 1930 года в «Правде» появилась статья И. В. Сталина [11] «Головокружение от успехов», после которой всем несогласным с коллективизацией было разрешено выйти из колхоза, то в Подгорном таких людей не оказалось.

…Подошло время учебы. Начальная школа была от нас в четырех километрах, в Вознесенске.

Зимой темнеет рано, и иной раз, если случалось задержаться после уроков, мы вовсе не уходили из школы, а устраивались на ночлег прямо на партах.

Наступала весна. Накануне 1 Мая, прежде чем распустить нас по домам после занятий, директор объявил:

- Завтра на лугу за школой будет массовое гулянье. Приходите вместе с родителями: услышите, как говорит и поет радио!

Ребята радостно загомонили: учитель уже рассказывал нам про это говорящее и поющее чудо - радио. Неужели завтра мы услышим его собственными ушами?

На следующее утро все хуторяне от мала до велика - разве что кроме совсем древних старух и стариков - отправились в Вознесенск. Все были по-праздничному принаряжены и по-праздничному веселы.

На лугу уже собралось много народа из окрестных деревень. В глаза бросался вкопанный в землю высокий свежеоструганный столб. На нем висел перехваченный за пояс цепью парень и делал что-то непонятнре. Все, кто был на лугу, следили за его движениями, некоторые негромко, чтобы не нарушать почтительную тишину, переговаривались:

- Парень-то - радист, сказывают…

- Да, из Алнашей приехал.

- А что это за сковородку он к столбу прилаживает.

- Какая тебе «сковородка»! Это - продуктор.

- Не «продуктор», а репродуктор. Стало быть, радио.

Между тем парень слез со столба, присел у стоявшего на земле ящика, что-то в нем покрутил, подправил. Сначала из репродуктора послышался писк и треск - и вдруг звонкие молодые голоса запели: [12]

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река…

Невозможно описать восторг, охвативший всех, кто был на лугу - и взрослых, и детей.

…Начальную школу мы с сестрой Валей закончили одновременно. Хотя она была старше меня на три года, ей не всякую зиму удавалось ходить в школу: старшей дочери Ане родители разрешали учиться, а Валю оставляли за няньку - на ее руках росли младшие дети.

В тот день мы с Валей всю дорогу из школы домой говорили о том, что на будущую осень станем учиться в Алнашах - райцентре, где была средняя школа.

- Небось непривычно будет жить у чужих людей, - сказала Валя. - А за двенадцать верст каждый день не побегаешь…

- Ничего, - возразил я. - Аня там уже две зимы прожила, как-то привыкла…

Дома отец сказал:

- Отучились? Вот и ладно, теперь пойдете работать в колхоз.

- Ясное дело, - сказал я; для нас было обычным зарабатывать летом трудодни: какая-никакая, а все помощь родителям. - А с осени станем учиться дальше.

Но оказалось, я просто не понял отцовских слов, и он сказал более определенно - будто ушат холодной воды опрокинул на голову:

- Не болтай пустое! Хватит, выучились!

- Сам подумай, сынок, до учебы ли, - поддержала отца мама, - Ведь знаешь, на трудодни дают всего-ничего, а у нас сколько ртов, посчитай-ка! Нам с отцом не прокормить вас, придется и вам впрягаться в этот воз, ничего не поделаешь…

Но тут в разговор вмешалась Аня:

- Я думаю так: Вале учеба дается с трудом, да и лет [13] ей уже много - пусть работает в колхозе. А Ваня парень смекалистый, ему обязательно нужно учиться. Я на будущий год кончу семилетку, поступлю в техникум, буду жить на стипендию, так что вам не придется меня содержать, пусть уж и Ваня кончит хотя бы семь классов да поступит в какой-нибудь техникум. Выучится - вам же помогать станет.

На том и порешили.

* * *

В Алнашах мы с Аней жили на квартире у двух хороших стариков. Плату за постой они с нас брали копеечную, зато мы, как могли, старались им помочь: то воды принесем, то напилим и наколем дровишек. Домой, в Подгорное, мы с Аней ходили по очереди - раз или два в неделю, чтобы принести кое-каких харчей.

Учился я средне, предпочтение отдавал математике, истории и географии. Преподаватель географии Владимир Васильевич Саушкин был любимым моим учителем. Спокойный, доброжелательный, душевно расположенный к каждому ученику, он казался мне роднее родного. Его уроки проходили так интересно, что мы готовы были слушать его часами. Впоследствии он стал директором школы и удостоился почетного звания «Заслуженный учитель школы Удмуртской АССР». Если бы не Владимир Васильевич, не знаю, удалось ли бы мне закончить Алнашскую школу… Но рассказ об этом - впереди.

* * *

Через год Аня уехала в Можгу и поступила в медицинский техникум. После первого курса (я к тому времени перешел в седьмой класс) она во время летних каникул ненадолго заехала в Подгорное - и мы увиделись в последний раз. Работая медсестрой в пионерском лагере, она утонула во время купания: затянуло ее в омут, и ребята не смогли ее спасти.

Это было первое большое горе в моей жизни, я долго не мог утешиться, что потерял любимую сестру. [14]

Нашей семье было не привыкать жить впроголодь, но после засушливого лета тридцать шестого года на Западном Урале наступил настоящий голод.

Той зимой мне часто приходилось пропускать занятия в школе: родители не могли дать мне с собой ни куска хлеба. Несколько раз я ходил за хлебом в Можгу, в оба конца - семьдесят километров. В городе для того, чтобы купить одну-единственную буханку (больше в одни руки не давали), приходилось по три-четыре часа выстаивать в очереди на морозе. Бывало, возвращаешься со своей драгоценной ношей - дорога идет то полем, то лесом - каждого куста боишься: вдруг там кто притаился? Не отняли бы хлеб!… И волков опасаешься, и на небо поглядываешь с тревогой: не поднялась бы пурга - собьешься с дороги и пропадешь…