Я был драгдилером Rolling Stones

Анита всегда испытывала любопытство к нацистской атрибутике. Это проявилось, в частности, когда она купила Брайану полное нацистское обмундирование. И конечно, она была в совершенном восторге, когда Кит рассказал ей об этой машине.

— Просто фантастика, фантастика, — повторяла она. — Да, это машина для настоящего мужчины. Можешь себе представить, какие лица будут у людей, когда ты будешь проезжать мимо в настоящей нацистской штабной машине?

Машину отогнали к механику в Восточный Лондон, чтобы он полностью перебрал двигатель и отремонтировал кузов. В результате на сиденьях теперь покоились новые кожаные накидки, сама машина была перекрашена в хаки, двигатель и коробка передач были полностью модернизированы. Счет пришел на две тысячи, однако автомобиль выглядел просто великолепно. Он был около пяти с половиной метров в длину, длиннее и больше «роллс-ройса», и у него был складной верх, который можно было опустить и сложить (как и делали оккупанты, когда махали из машин приветствующим их толпам). Кит только восхищенно вздохнул, когда я выкатил на нем из гаража, и мы поехали на квартиру, которую он снимал вместе с Миком на Честер-Сквер, в Белгравиа.

— Это самая красивая машина в мире, — сказал он. — Брайан и Мик наверняка просто не поверят своим глазам.

Хотя Кит никогда прежде не водил машин с ручной коробкой передач, он настаивал на том, чтобы я начал учить его управлять «мерседесом» немедленно. Основные принципы он ухватил за несколько минут, и мы помчались на скорости 110–120 км/час в Мэйфэйр. Только здесь мы с Китом могли спокойно пить пиво в пабах без боязни быть узнанными.

После нескольких кругов по Честер-Сквер мы, словно Адольф Гитлер и Мартин Борман, отправились покорять Лондон. Я чувствовал себя как на карнавале. Люди на тротуарах застывали и восхищенно смотрели сначала на машину, а потом на знаменитого музыканта, управлявшего ею. Когда поклонники выкрикивали его имя, Кит покровительственно взмахивал рукой. Так мы доехали до «Сэндс», шикарного ресторана на Бонд-стрит. Там мы остановились и попили кофе с сандвичами.

— Потрясающая машина, — восхищался Кит, — от нее просто сносит крышу.

К несчастью, его восторг был недолог.

Когда он вновь сел за руль и сразу же врубил первую скорость, двигатель заскрежетал, и даже после того, как он выжал сцепление, это все равно продолжалось. После пары неудачных попыток он попросил меня помочь.

— Я уж думал, ты никогда не попросишь, — сказал я, садясь за руль.

Однако меня тоже ждала неудача. Очевидно, заклинило тормоза.

Кит запаниковал.

— Черт, Тони, нужно убираться отсюда. Если меня кто-нибудь тут увидит… — И затем, прежде чем я успел сориентироваться, что происходит, он добавил: — Попробуй его починить. Тони, я пас. — И, поймав проезжавшее мимо такси, уехал.

Я вызвал механика, и он починил тормоза. Позже вернулся Кит и подвез меня от Белгравиа до моего дома в Килбурне. Мы ехали по Эджвар-роуд с привычной для Кита скоростью в 90 км/ч. Пока ехали, он научился переключать скорости и трогаться с места, после чего понял, что, в общем, этой машиной управлять ненамного сложнее, чем автоматическим «бентли».

Но вот остановить огромный «мерседес» было куда труднее, чем «бентли», и мы проехали два светофора на красный свет, после чего врезались в багажник машины, мирно стоящей в третьем ряду.

Я предвидел возможность аварии, поэтому изо всех сил уперся ногами в пол и остался невредимым. Кит тоже был цел.

— Долбаный придурок! — орал он. — Какого хрена он здесь остановился?!

— Кит, — проговорил я, сдерживаясь, чтобы не перейти на повышенные тона. — Парень просто стоял. Столкновение целиком на твоей совести.

— Тогда лучше улаживай все сам, Тони. У меня сейчас нет времени.

Он поймал такси и уехал, а я остался посреди запруженной дороги наедине с разбитым нацистским «мерседесом» и разъяренным водителем «кортины». Кое-как мы договорились, но машину, конечно, пришлось отдать в починку. Заново ремонтировали ее целый год. Это происшествие ясно показало мне, как отличался по характеру Кит от Брайана. Брайан нуждался в людях. Ему требовалось постоянно собирать вокруг себя друзей, чтобы быть уверенным в том, что он им нужен. Кит же был в этом смысле железным человеком. Он использовал многих, но ни в ком не нуждался. Однажды мы с ними говорили о смерти Тары Брауни. Кит высказал мнение, что некоторые люди слишком ранимы, и у них просто такая судьба — умирать молодыми.

— Так что ты, дружок, не доживешь до тридцати, — ухмыльнулся он, обращаясь к Брайану.

— Знаю, — хмуро и серьезно отозвался Брайан, и мы с Китом смутились.

Когда Роберта посадили в тюрьму, многие из его друзей-знаменитостей поняли, как не хватает им нерегулярных наркотических вечеринок в его квартире в Мэйфэйре. Они обращались ко мне, спрашивая, где можно найти ребят, торгующих марихуаной и кокаином, и я им объяснял. Вскоре я сам начал почти постоянно торчать с Брайаном, Китом или Джоном Ленноном. Я опасался, что Джон может пойти по стопам Брайана и в итоге позволит наркотикам управлять своей жизнью. Он звонил мне почти ежедневно и просил помочь достать наркотики. Я же сам для себя недавно решил, что постараюсь не превращаться в дилера. Однажды он очень агрессивно стал настаивать, чтобы я достал ему героин. Он даже послал за ним ко мне своего шофера. Я был настолько раздражен таким нажимом, что взял у водителя сто фунтов и вручил ему взамен банку с двумя измельченными таблетками аспирина.

«После этого, — подумал я, — он перестанет донимать меня раз и навсегда».

Однако на следующий день Джон вновь позвонил, прося следующую порцию.

— А как вчерашняя? — спросил я.

— О, даже не знаю, — ответил он. — В общем, я почти не получил никакого кайфа.

Мы остались с ним хорошими друзьями. Джон даже хотел, чтобы я сфотографировал группу для обложки книги «The Beatles Get Back». Но большую часть времени я все-таки проводил с Китом и Брайаном. Мы все были лондонцами, и мы отличались от провинциальных «Битлз» даже внешним видом и чувством юмора.

Я был очень обеспокоен тем, что происходило с Брайаном из-за наркотиков. Он ненавидел музыку, которую его просили играть для нового альбома, ненавидел Аниту за то, что та бросила его, но больше всего ненавидел Кита за то, что тот ее увел. В июле у него случился нервный срыв, и он две недели провел в больнице под присмотром сиделки. Когда он вышел из больницы, то, казалось, немного пришел в себя.

— Я понял, что задумали Кит и Мик, — сказал он. — Они хотят доказать всем, что они лучше меня и что они больше вообще не нуждаются во мне. Вот почему они даже не слушают песен, которые я пишу, спорят с любым моим предложением и отвергают все мои идеи. А мне нужно больше работать самому, потому что иначе они и правда добьют меня.

Однако выздоровел Брайан ненадолго. 30 октября на очередной сессии суда он с глубоким облегчением узнал, что суд признал его невиновным в хранении кокаина и метедрина. Затем, как советовали адвокаты, он признался в хранении минимального количества индийской конопли и в том, что позволял друзьям курить у себя дома наркотики. В итоге судья, несмотря на предыдущий случай с Джаггером и Ричардсом, приговорил его к девяти месяцам, и Брайана в полицейском фургоне отвезли в тюрьму Вормвуд-Скраб.

Конечно, его освободили на следующий же день под залог в 750 фунтов, однако это уже не могло исправить ситуацию. Теперь он имел все доказательства, что его паранойя — это реальность: его и вправду хотят засудить. Когда он предстал перед судом, трое психиатров сошлись на том, что он действительно «крайне запуганный юноша» («со склонностью к самоубийству», по мнению одного из них). Заключение в тюрьме было заменено штрафом в тысячу фунтов и тремя годами условно.

Он праздновал свое освобождение, высыпав в рот горсть таблеток. Его даже не заботило, что это кислота, амфетамины, — все, что угодно, лишь бы действовало. Спустя сутки он пришел в клуб в Ковент-гарден с одной из своих многочисленных девушек. Его дружно приветствовали и поздравляли с освобождением. Местная группа, выступавшая на сцене, предложила ему поиграть с ними, и он согласился. Он взял контрабас и начал играть на нем, одновременно постукивая по нему ботинком с пирамидальной пяткой, пока не разбил инструмент в щепки. Однако Брайан был настолько под кайфом, что продолжал играть на невидимом инструменте, извлекая из него прекрасную музыку, слышную лишь ему одному.