Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Самая большая нелепость во всем этом, похоже, заключалась в том, что Сэди и Цыганка предположительно целых полтора года носили в себе свой маленький секрет, в своем готовом к лжесвидетельству сердце. Обе не только не рассказали другим участникам “Семьи” о нем, но даже не излили душу адвокату Мэнсона, хотя обе говорили в зале суда о своей любви к Чарли и о готовности умереть ради него.

“Так почему же они не рассказали об этом “истинном” мотиве? Да потому, что он еще не существовал. Его сфабриковали совсем недавно”.

Что же до алиби Мэнсона — он якобы провел обе ночи, уединившись со Стефани Шрам в каньоне Дьявола, — то “разве это не кажется странным? Все помеченные знаком “X” рабы Мэнсона говорили об этом в ходе слушаний о мере наказания, и лишь тот самый человек, Стефани Шрам, с которой Мэнсон якобы проводил эти ночи, показала, что его с нею не было?”

Затем я перешел к вопросу, следует ли применить смертную казнь к четверым подсудимым.

Как мне кажется, наиболее сильным аргументом в пользу высшей меры наказания является фактор сдерживания, предотвращения новых преступлений: применение смертной казни может дополнительно сохранить человеческие жизни. К несчастью, по закону Калифорнии обвинение может говорить лишь о возмездии, но не о сдерживании.

“Эти убийства, леди и джентльмены, не были типичными. Подсудимые объявили обществу настоящую войну и в ходе ведения этой войны совершили невыразимые зверства. Если преступники, совершившие подобное, не получат кары в виде смертной казни, тогда типичный убийца первой степени заслуживает лишь десяти дней заключения в окружной тюрьме”.

Фитцджеральд привел довод, что казнь подсудимых не вернет к жизни павших от их рук семерых человек, но, “если мы продолжим ту же логическую линию, никто и никогда не будет наказан за любое преступление: ведь наказание виновного не стирает того факта, что проступок имел место”. Например, “не стоит наказывать совершившего поджог преступника, поскольку его наказание не отстроит уничтоженный пожаром дом заново”.

В Калифорнии смертная казнь не может применяться к лицам семнадцати лет и моложе. Фитцджеральд постоянно говорил о трех подсудимых девушках, как об “этих детях”, и мне пришлось напомнить присяжным, что Лесли двадцать один год, Сьюзен двадцать два и Кэти — двадцать три. “По любым меркам, они уже взрослые и несут полную ответственность за свои действия”.

В отношении мнения защиты о невменяемости трех девушек я напомнил лишь о том, что доктор Хочман — единственный психиатр, обследовавший каждую из трех, — заявил в своих показаниях, что они отнюдь не невменяемы и никогда ими не были.

Доктор Хочман показал, что все три способны пойти на убийство, отметил я. “Он не сказал, что любой из нас может замыслить убить человека и выполнить этот замысел. Между тщательно обдуманным, безжалостным убийством и причинением смерти по неосторожности, из самозащиты или ради защиты других, лежит огромная пропасть. И никому не удастся убедить меня, леди и джентльмены, что все мы способны убивать незнакомых нам людей без всякой на то причины, как это сделали три девушки на скамье подсудимых.

Чтобы повторить их деяния, требуются люди с особым типом личности. Требуется человек, ни во что не ставящий жизнь окружающих.

Верно, Уотсон, Аткинс, Кренвинкль и Ван Хоутен совершили убийства по приказу Чарльза Мэнсона, но правда также и в том, что они ни за что не послушались бы подобного приказа, если убийство уже не бежало бы по их жилам, уже не входило бы в их систему. Мэнсон просто сказал им: сделайте то, на что вы способны”.

Более того, не существует никаких, ни малейших улик в поддержку предположения, что Мэнсон насильно заставил Уотсона и девушек убивать ради него. “Фактически, улики показывают, что они пошли на убийство с готовностью, с удовольствием. Кажется, эту готовность выражали почти все члены “Семьи”. Вспомните о показаниях Кэтрин Гиллис. Вспомните, как Сьюзен Аткинс бросила Хуану Флинну: Мы отправляемся замочить нескольких гребаных свиней”. Разве похоже, чтобы эти слова были сказаны кем-то, кто лишь с большой неохотой подчинился приказу?”

Мэнсон приказал совершить убийства, но Уотсон и три девушки лично выполнили приказ, “потому что им этого хотелось. Ошибиться невозможно. Если убийство было им противно, они попросту могли отказаться, ничего более от них и не требовалось".

Я погрузился в исследование мотивации девушек. “Как и у прочих представительниц женской части “Семьи”, у них имелся один знаменатель на всех. Очевидно, что глубоко внутри каждой укоренилось сильное неприятие, антипатия, резкое чувство отвращения по отношению к обществу, к собственным родителям”. Каждая из трех выпала из окружения еще до знакомства с Чарльзом Мэнсоном; каждая принимала ЛСД и другие наркотики до их первой встречи; каждая отвергла собственную семью прежде, чем увидеть Мэнсона впервые.

Глядя прямо в глаза присяжной по имени Джин Роузленд, у которой, я знал, имелись две дочери-подростка, я произнес: “Не следует путать подсудимых с девушками, живущими по соседству с вами. Эти три девушки на скамье подсудимых отреклись от своих семей и от общества, оборвали все родственные связи и затаили обиду на окружающих еще до того, как познакомились с Мэнсоном.

Фактически, именно поэтому они в итоге оказались рядом с ним — потому лишь, что еще до того сознательно и намеренно порвали все нити, что привязывали их к родным и близким, к обществу в целом. Вот в чем причина.

Сам Мэнсон послужил только катализатором, той движущей силой, что обратила уже теплящееся в них отвращение и ненависть к обществу и людям, его составляющим, в насилие".

У меня было предчувствие, что Максвелл Кейт может привести в самом конце слушаний один последний довод, который я постарался назвать и опровергнуть самостоятельно. “Вам наверняка уже приходила в голову мысль, что, какими бы испорченными и безнравственными ни казались эти три девушки, по сравнению с Чарльзом Мэнсоном они выглядят и близко не настолько опасными и порочными; значит, давайте тогда приговорим Мэнсона к казни, а этих девушек — к пожизненному заключению.

Единственная проблема подобного подхода заключается лишь в том, что девушки только выглядят лучше рядом с крайней порочностью Мэнсона. Следуя подобной логике, если бы Адольф Гитлер был соответчиком Чарльза Мэнсона, то Мэнсону следовало бы дать пожизненное заключение из-за присутствия рядом с ним, на скамье подсудимых, невероятного злодея Адольфа Гитлера”. Вместо того чтобы сравнивать трех девушек с Мэнсоном, сказал я присяжным, следует внимательно взвесить деяния каждого из подсудимых порознь и определить, заслуживает ли содеянное наказания в виде смертной казни. Затем я перешел к разбору этих действий, начав с Мэнсона; один за другим я перебрал доводы, говорящие, скорее, в пользу смертной казни, чем пожизненного заключения.

Один вопрос, наверное, задавал себе каждый из присяжных — и теперь я произнес его вслух: почему никто из подсудимых не чувствует раскаяния? Ответ прост: “Мэнсон и его соответчицы любят убивать. Вот почему они ни в чем не раскаялись. Как говорил здесь Пол Уоткинс, “смерть заводит Чарли”.

Я подошел к концу выступления.

“Теперь адвокаты защиты хотят, чтобы вы дали подсудимым отдохнуть. Но разве эти люди дали отдохнуть своим семи жертвам?

Теперь адвокаты защиты хотят, чтобы вы дали их клиентам еще один шанс. Но разве эти люди дали своим семи жертвам хоть единственный шанс?

Теперь адвокаты защиты хотят, чтобы вы проявили милосердие к их клиентам. Но разве эти люди сжалились над своими жертвами, когда те просили их о пощаде?”

Затем я напомнил присяжным, что девятью месяцами ранее, во время voir dire, каждый из них сказал мне, что может подать голос за применение смертной казни, если сочтет такую кару правомерной. Я повторил: "Если смертная казнь хоть что-нибудь значит в штате Калифорния, если только это не два пустых слова, тогда она более чем уместна в данном случае".