А. Блок. Его предшественники и современники

показывает, что изменения, которым подвергалась постепенно ироническая

тема, относятся к широко понимаемым проблемам конфликта и драматического

характера, не представляют собой простого пародирования сюжета

«лирического романа».

В каноническом составе первого тома лирики Блока мы находим не только

ряд стихотворений иронического плана, но даже и более или менее

разработанные мотивы «арлекинады», «кукольности», сами центральные

персонажи лирического романа подчас принимают балаганное обличье. Все это

связано с очень сложным отношением поэта к своим героям. В ряде случаев

имеются даже разработки отдельных сюжетных ситуаций драмы — таков,

скажем, мотив ожидания Невесты, разрешающийся в неожиданном

направлении («Говорили короткие речи…», «все кричали у круглых столов…»),

или мотив неудач Пьеро и мнимой, иронической победы Арлекина («Явился он

на стройном бале…», «Свет в окошке шатался…» и т. д.). Эти мотивы

поразительно близки в их решении к отдельным сюжетным поворотам драмы

«Балаганчик», в то же время они органически связаны с центральной коллизией

любовного романа, описываемого в «Стихах о Прекрасной Даме», с

возможностью «изменения облика» как Дамой, так и ее рыцарем. Все это в

целом обнаруживает театрально-условный характер сюжета, недоверие автора к

тому, что выход, как будто бы найденный героями, реален.

Вместе с тем в «лирическом романе» ирония все-таки играет побочную и

совершенно особую роль. Театральная героичность ею не снимается. Ирония,

гротеск только своеобразно комментируют, по-особому освещают одну и ту же,

в основе своей неизменную концепцию. Даже если Дама или рыцарь «изменят»

облик, они останутся неизменно трагическими и героическими. Все дело в том,

что ирония и лирика здесь — грани одного восприятия мира. Иначе обстоит

дело в стихотворении «Балаганчик». Здесь действие дается как театральное

представление, где происходят метаморфозы, причем воспринимают действие

два разных зрителя, мальчик и девочка, и восприятие ими одних и тех же

событий различно. Авторское восприятие уже не совпадает с восприятием

самих героев, появился объективный, со стороны, взгляд на происходящее, и

сам сюжет перестает быть игрой болезненного воображения страдающего от

своей двойственности героя. Ирония присуща и сюжету, т. е. изображаемым

событиям, и нашему восприятию героев. Появилась наметка объективного

анализа противоречивости реального характера героя. Это полностью

развернуто именно в драме «Балаганчик».

Когда говорят о злой иронии блоковского «Балаганчика», о своеобразной

разоблачительной силе этого замечательного произведения, то обычно имеют в

виду прежде всего изображение в пьесе Мистиков, доходящее до карикатуры.

Это злое осмеяние крайностей мистико-идеалистической экзальтации,

характерной для некоторых кругов буржуазной интеллигенции, выражено более

резко в так называемом «первоначальном наброске» драмы — там Мистики

называются «дураками и дурами», охватившее их настроение характеризуется

как «черная тяжелая истерия»; в момент крайней взвинченности эти персонажи

превращаются в пустые сюртуки. Прямо и грубо реализуется мысль о том, что

«сложные переживания» этих «изысканных» персонажей представляют собой

пустоту. Наличие этих героев в пьесе вызвало в свое время крайнее

раздражение недавних друзей Блока, участников московского символистского

кружка «аргонавтов»; С. М. Соловьев даже узнал себя в одном из этих

персонажей. Пародийная злость в их освещении в окончательной редакции еще

более обострена сопоставлением с образом Автора, пошляка-драмодела,

постоянно вмешивающегося в действие. Одностороннее выделение образов

Мистиков как единственного объекта блоковской иронии таит в себе

возможность умаления подлинного значения идей и обобщений «Балаганчика».

Подчеркивание Блоком внутреннего родства Мистиков и Автора широко и

углубленно раскрывает внутреннюю опустошенность, духовную нищету

разных, но внутренне взаимосвязанных граней упадочного буржуазного

сознания.

Автор активнее участвует в действии пьесы, чем Мистики. Именно он,

Автор, формулирует наиболее глупо и плоско возможную трактовку сюжета

пьесы: «… дело идет о взаимной любви двух юных душ! Им преграждает путь

третье лицо; но преграды, наконец, падают, и любящие навеки соединяются

законным браком!» Автор произносит эти слова в начале пьесы, когда Арлекин

уводит улыбнувшуюся ему Коломбину от растерянного Пьеро. Эти же слова он

говорит в конце пьесы, когда простодушная, беззаветная любовь Пьеро почти

превратила в живое лицо мрачный образ Смерти. В первом случае его

вмешательство дурацки не соответствовало происходящему, во втором

случае — начисто уничтожает возможность счастливой развязки, о которой он

говорит. Простейшее, обычнейшее событие, которое лежит в основе сюжета

пьесы, Мистиками превращается в выспреннюю ерунду, в «возвышенную

пошлость», Автором — в пошлость обычную, повседневную. На деле это одно

и то же и одинаково губительно для участников этого события — истории

несостоявшейся, нереализованной человеческой любви Мистики —

драматические персонажи в духе Метерлинка. Имя Метерлинка названо в связи

с Мистиками в черновом наброске «Балаганчика». По поводу драм Метерлинка

Блок писал: «Но где же жизнь с противоречиями и борьбой острыми и

глубокими, и где высокая драма, отражающая эти противоречия?» (V, 168).

Именно противоречия острые и глубокие, проникшие в души, в характеры

людей, изображает Блок в «Балаганчике», и именно в полном отсутствии

понимания их состоит карикатурность как Мистиков, так и Автора.

Категории «лирики» и «иронии» в эстетике Блока тесно взаимосвязаны. В

«Балаганчике» нет персонажей, на которых Блок не направлял бы оружие своей

иронии, он не щадит в этом смысле никого из них, в том числе и главных

героев — Пьеро, Арлекина и Коломбину. Их отличие от Автора и Мистиков

состоит в том, что на них направлен еще и высокий лиризм. Они по-

человечески не опустошены, потому что основу их душ составляет серьезная

блоковская лирика. Взаимоотношения этих лиц и образуют реальный

внутренний сюжет пьесы, далекий от той пошлой коллизии, которую

предлагает вниманию зрителя Автор. Сами же отношения главных персонажей

предстают поверхностному взгляду очень странными. Пьеро и Арлекин

являются соперниками в любви; их возлюбленная, Коломбина, в начале

действия предпочитает Пьеро Мистикам, готовым молиться ей как

долгожданной избавительнице — Смерти, но при первом же появлении

Арлекина покидает Пьеро и уходит с Арлекином. Однако любовь Арлекина

превращает ее в картонную куклу, духовно убивает ее. Образ живого человека

(в черновом наброске Коломбина называется просто Машей), превращаемого в

картонную куклу, в нечто мертвенно-механическое, господствует в образной

структуре пьесы. Картонной куклой эту простую девушку делает и религиозно-

мистический, «дурацкий» экстаз Мистиков. Картонным персонажем предстает

она также и в той шаблонной пьесе о любовном треугольнике, которую

сочиняет на глазах у зрителя Автор.

Простая и глубокая мысль Блока раскрывается во всем построении пьесы.

Особенно важна с этой точки зрения вторая половина пьесы. В

театрализованной сцене маскарада персонажи повторяют в разных вариантах

темы основных действующих лиц. Тему искренней, но односторонне

мечтательной, возвышенной любви Пьеро зло пародирует маскарадная пара

средневековых любовников. Дама-маска механически произносит последние

слова возлюбленного, ее, по сути, нет как человека, она только предмет