За каждую пядь земли...

Мы ждали. До немецкой колонны, опять начавшей движение, оставалось не более полутора километров. Обстановка неожиданно изменилась — враг наступал развернутым фронтом, а не в колонне. Такой вариант не был предусмотрен Воротниковым.

— Товарищ полковой комиссар, разрешите доложить новое решение на бой... — обратился он ко мне и предложил такой план. Артиллеристы производят огневой налет по противнику, когда его головные подразделения приблизятся к километровому рубежу. Это, безусловно, расстроит его боевой порядок. С 700–800 метров стрельбу начинают противотанковые орудия и гаубичные батареи, которые стоят на открытых позициях. И только затем с расстояния 300–400 метров огонь открывают танковые пушки, а по сигналу начинается атака.

Я одобрил решение командира полка, а он немедленно передал по телефону соответствующие команды подразделениям. Затем мы перешли к артиллеристам. Стали наблюдать. Грозный гул танков нарастал. Они двигались [61] по шоссе и по обе стороны от него в колоннах подразделений. Мы следили, не отрываясь от стереотруб и биноклей, как заученно четко перемещаются пока на средней скорости танки и бронетранспортеры. По ним никто еще не произвел ни одного выстрела, и гитлеровский офицер, видимо, выжидал.

Прислушиваюсь к разговору командиров полков — Воротникова и Тесленко. Они оживленно обсуждают то, что видят.

— Впереди — танки Т-IV, за ними и на флангах — уступами легкие Т-II и Т-III, — говорит Воротников.

— Это же их танковый клин! — восклицает командир артполка.

— Да. Это клин. Тот самый, о котором так много говорили мы в академии...

И действительно, немцы двигались именно в таком порядке. Танки своей броней создавали впереди как бы непробиваемый щит, за которым укрывались подразделения мотоциклистов, пехота на бронетранспортерах, артиллерийские и минометные подразделения.

— Как у тебя с боеприпасами, Володя, — спросил Воротников командира 43-го артполка майора Тесленко (я хорошо знал, они дружили и были близки домами).

— Два БК есть.

— А у вас, товарищ капитан? — обратился Воротников к командиру дивизиона 152-миллиметровых гаубиц, приданного полку.

— У меня тоже два.

— Хорошо. Жить можно. Начинайте, други, пора! — приказал майор Воротников.

— Первый и третий дивизионы, к бою! — дал команду на огневые позиции капитан. — Первой батарее, цель номер один, по танкам, прицел... угломер... снаряд.... огонь!

Я следил в бинокль за немецкими танками. Они шли спокойно, слегка покачиваясь на неровностях поля, безжалостно подминая гусеницами колосящуюся пшеницу. Густая пыль тяжелой тучей поднималась за машинами, скрывая от глаз все остальное.

Вдруг среди головных танков вскипела земля, вверх поднялись огромные столбы огня и грунта. Один танк, как бы уклоняясь от близкого взрыва, начал задирать гусеницы и падать набок. Затем шлепнулся на обе гусеницы, задымил, а потом ярко вспыхнул. [62]

— Дивизионом, «Лев-1», три снаряда — беглый огонь! — закричал капитан, назвав номер участка заградительного огня.

Начала работу и вся артиллерия дивизии. Дорога и поле вокруг покрылись густой сетью разрывов. Артиллеристы вели подвижной заградительный огонь внакладку. Т-IV, а за ними и все остальные танки перешли в атаку на предельной скорости, стремясь прорваться сквозь сплошную стену разрывов. По ним дружно ударили пушки батареи воентехника 1 ранга Васильева. Немецкие танкисты открыли ответный огонь и устремились туда, где в засаде стоял заслон Васильева.

От прямых попаданий бронебойных снарядов противотанковых пушек и орудий гаубичной батареи уже горели и кружили на месте несколько немецких машин с подбитыми гусеницами. Яркими факелами пылали мотоциклы и бронетранспортеры.

Командир немецких танкистов, видимо, что-то напутал, не зная обстановки, и решил свернуть боевой порядок в походную колонну. Под огнем нашей артиллерии и минометов танковые подразделения врага начали скучиваться, тесниться к шоссе, строиться в колонны. Тут уж майор Воротников не упустил свой шанс. Три разноцветные ракеты, взвившиеся в небо над нашим НП, дали сигнал к танковой атаке. Батальоны с трех сторон устремились к шоссе, ведя огонь на ходу, расстреливая вражеские бронированные «крепости». Вместе с артиллеристами наши танкисты буквально давили мотоциклы, бронетранспортеры, успевшие уже встать на передки артиллерийские орудия.

В небе показалась большая стая фашистских бомбардировщиков. Они пронеслись довольно низко над шоссе, но вряд ли летчики разобрались, что к чему, в этой каше и вновь взмыли в небо. Не помог и второй заход. Потом от общей группы самолетов отделилось звено. Снизившись до бреющего полета, немецкие асы еще раз попытались определить, где свои, а где чужие. Но бомбить танки так и не решились. Сделав еще круг над полем боя, «юнкерсы» ушли восвояси. А яростная схватка продолжалась. Майор Воротников, уже не скрывая волнения, курил папиросу за папиросой, ожидая докладов. Их не было, хотя все мы, а он в первую очередь, понимали, что победа близка. На шоссе, на пшеничных полях горели в основном фашистские танки, бронемашины, мотоциклы. [63]

Перед позицией противотанковой батареи, которая прикрывала дорогу в том месте, где она уходила в лес, а также помогала группе танков Васильева, горело уже около десяти немецких машин. Однако силы нашего заслона по сравнению с той массой танков, которая напирала на его позицию, все же были слишком малы. От прямого попадания вражеского снаряда погиб расчет одного из орудий. Были потери и в других расчетах. Но батарея продолжала поединок. Вдали от ее меткого огня взрывались бензовозы, горели автомобили с каким-то имуществом.

Чадящий, удушливый дым от горевших хлебов застилал все вокруг. Видимость резко упала. Мы с трудом отличали свои танки от чужих. Однако видели, что КВ и Т-34 под командованием воентехника 1 ранга Васильева творили настоящие чудеса. Маневрируя вдоль шоссе, они вели огонь бронебойными снарядами, загоняя вражеских танкистов под прицел противотанковых батарей, которые расстреливали их с предельно близких дистанций. Пытаясь вырваться из этой западни, несколько фашистских танков и бронетранспортеров рванулись к лесу, но быстро скатились под откос, повисли на стволах вековых дубов.

Правофланговый батальон капитана В. Г. Богачева зашел в тыл гитлеровцам и ударил из всех пушек вдоль колонны. Танковые роты старшего лейтенанта Ф. Моточки, лейтенанта Н. Осокина и правофланговая группа под командованием заместителя политрука Б. А. Прокофьева погнали фашистов к лесу, круша их огнем из пушек и пулеметов, подминая гусеницами.

— Вот теперь, пожалуй, и мне пора, — сказал майор Воротников и приложил ладонь к козырьку фуражки. — Разрешите, товарищ полковой комиссар?

— Ни пуха ни пера! Счастливо, Михаил Андреевич! — пожелал я.

Крикнув, как принято, «к черту!», он выбежал из окопа и забрался в свой Т-34. Командирский танк вместе с сопровождавшими его четырьмя тридцатьчетверками устремился к вражеской колонне.

Что такое даже пять танков в умелых руках мастеров маневра и огня, я убедился тотчас же. С появлением этой пятерки на поле боя поднялся, как говорится, дым коромыслом. Один за другим замирали подбитые вражеские танки, вспыхивали бронетранспортеры. Командир [64] полка уверенно вел группу к голове немецкой колонны, туда, где в неравном бою из последних сил дрались артиллеристы и танкисты группы Васильева. Судьба боя решалась сейчас там.

Гитлеровцам удалось поджечь три из шести Т-26 васильевской группы. От батареи противотанковых пушек осталось всего два орудия. У одной тридцатьчетверки разбило трак гусеницы, и Васильев, ведя огонь и маневрируя, пытался заслонить ее экипаж, чтобы дать ему возможность устранить неисправность.

Но танк самого Васильева вскоре был подбит, а потом и подожжен. Командир группы получил смертельное ранение и скончался. Только после боя товарищам удалось извлечь из танка его полуобгоревший труп. Могилу для героя вырыли у того самого шоссе, где он и его подчиненные стояли насмерть...