Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Дитрих выбежала на пирс и прижала мужа к безукоризненно оформленной груди.

— Что вам нужно от моего мужа? — она вложила в вопрос столько яду, что от него свернулось бы молоко в штате Джерси.

Агенты ответили, что она задолжала правительству США, не уплатив налог с тех трехсот тысяч долларов, что получила в Англии за работу в фильме «Рыцарь без лат».

— С какой стати я должна декларировать в Америке доход, полученный в Англии? — ошарашила она агента в свой черед.

Когда мать переходила к следующему эпизоду, голос ее звучал гневно, потом она возмущенно умолкала на мгновение, прежде чем продолжить свой рассказ.

— Тогда я волей-неволей оставила бедного Папи с этими американскими гангстерами и взбежала на капитанский мостик «Нормандии». Я умоляла капитана задержать отплытие корабля с тем, чтобы я успела позвонить президенту Рузвельту. Конечно, он задержал отплытие, хоть и проворчал что-то насчет «прилива». Тем не менее я дозвонилась до Вашингтона. Президент отсутствовал, но друг Джо Кеннеди, Генри Моргентау, министр финансов, оказался на месте. Его безмерно шокировало такое обращение со мной вскоре после получения американского гражданства, и он высказал такое предположение: налоговая инспекция получила анонимную информацию, что я навсегда покидаю Америку и увожу все деньги с собой.

— Какие деньги? — спросила я.

— Возможно, — сказал он, — информация поступила от американских нацистов, желающих отомстить вам.

Это очень похоже на нацистов! Но он мне не помог. И знаешь, что я сделала? Бросила трубку — и бегом на пристань. Там я отдала гангстерам из налоговой полиции все свои дивные изумруды, а они мне — Папи и чемоданы, и только тогда «Нормандия» вышла в море.

В других случаях мать утверждала: потеряв от смятения рассудок, она помчалась в Вашингтон, сжимая в руках сумочку с драгоценностями, и вручила свои изумруды лично министру Моргентау (вариант — президенту Рузвельту, в зависимости от того, кому она рассказывала свою историю). В 1945 году она жаловалась всем, что обстоятельства вынудили ее продать любимые изумруды, ибо у нее не было средств к существованию: все свои деньги она пожертвовала на войну с нацистами!

Когда мать вернулась в Париж, меня снова забрали из школы. На сей раз я жила с ней в «Ланкастере» Ремарк находился у себя дома в Порто Ронко и наблюдал за упаковкой своих многочисленных сокровищ, которые намеревался переправить в Голландию, а потом — в Америку. Я выполняла свои обычные обязанности, удивляясь, что новые поклонники не появляются на романтическом горизонте моей матери, и радовалась, что Бони продержался год.

Позвонил Джек Кеннеди, сообщил, что будет проездом в Париже, и пригласил меня на чашку чая. Я была на седьмом небе! Оставалось три дня на похудание и избавление от прыщей. Мать это известие не обрадовало. Она полагала, что «студенту» не приличествует приглашать на чашку чая «ребенка». Позвонила Ремарку, но тот не счел такое приглашение дурным тоном и посоветовал матери купить мне по этому случаю красивое платье. Мать смягчилась, и мы отправились в магазин детской одежды, но не нашли там платья подходящего размера. Возмущенная мать повела меня в другой магазин, где я терпеливо примеряла все, что она мне кидала. Наконец мы остановились на темно-зеленом платье из жатого шелка с белыми и красными маргаритками по всему полю, с зеленым вшитым поясом, подчеркивающим мою нетонкую талию, с рукавами-буфами. Намазав лицо ромашковым кремом, я решила, что выгляжу лучше, чем обычно, почти о’кей.

— Тебя будет сопровождать гувернантка, — заявила мать, и все мои надежды рухнули.

— Мутти, прошу тебя, не надо гувернантки. Джек подумает, что я еще маленькая, — молила я, задыхаясь от волнения.

— Или ты идешь с гувернанткой, или не идешь вообще! — стояла на своем мать.

Я тайком позвонила Джеку.

— Мне надо сказать тебе кое-что… К сожалению, со мной будет гувернантка, так что я не обижусь, если ты отменишь приглашение.

Не беспокойся. Мы завалим ее эклерами, и ей некогда будет совать свой нос в чужие дела.

У Джека всегда все выходило легко и просто.

Мы встретились наверху, в «стекляшке» кафе «Де Триумф» на Елисейских полях. Джек поцеловал меня в щеку, и ноги у меня подкосились. Он усадил гувернантку за маленький столик с мраморной столешницей, заказал ей целый поднос французских пирожных, а потом повел меня к нашему. Я засыпала его вопросами, и Джек с готовностью рассказал про все события в их большой семье. Это был чудесный день!

Снова начался наш летний исход в Антиб. Ремарк позвонил из Швейцарии и сказал, что он поедет на своей «лянче» на юг Франции и позже встретит нас в Антибе. Нас ждали те же номера, безмятежный покой и роскошь отеля. Ничто не изменилось. Меня всегда радовало постоянство. Оно придавало мне уверенность и душевный комфорт.

Даже семейство Кеннеди явилось на свою виллу отдохнуть от государственных дел и престижных школ. Впервые в жизни у меня были друзья, и я радовалась встрече с ними. Я быстро натянула купальник и, не дожидаясь новых поручений, сбежала вниз по эспланаде к скалам.

Мои друзья совсем не изменились, индивидуальность каждого теперь проявлялась еще ярче. Исключением был, пожалуй, Тедди: он стал еще ласковее. Редко кому из детей удается с годами сохранить такую ангельскую прелесть и нежность. Бобби схватил меня за руку.

— Розмари хочет вздремнуть. Пойдем с нами нырять за осьминогами. У Джо — потрясающее новое ружье, бьет под водой, как гарпун. Джо хочет его испытать. Подарок президента!

В семействе Кеннеди всегда имелись самые восхитительные новые изобретения, которые им хотелось испытать. Все неслыханное, невиданное, чего не купишь ни за какие деньги; нечто, только что воплощенное на кульмане, сразу попадало к ним.

— Осьминоги? Да они же ухватят вас за лодыжки и уволокут на дно! Нет уж, я лучше понаблюдаю за вами с берега.

— Брось! Это же средиземноморские осьминоги, они маленькие! Здешние осьминоги не нападают на людей — они сами прячутся меж камней. Надо лишь нырнуть, ухватить осьминога и поднять на поверхность. А если они метнут в тебя чернила, просто закрой глаза и всплыви. Они обвиваются вокруг руки, поймать их так просто!

— Бобби, а что, все пойдут нырять за осьминогами, даже Джек?

— Конечно, ну пойдем! Нечего бояться. Мы все время на них охотимся. Если много наловим, их приготовят на ужин.

Все вышло именно так, как он сказал. Так всегда и было, если ты следовал советам Бобби.

«Лянча» Ремарка, будто сошедшая со страниц романа «Три товарища», заурчав, остановилась. Ремарк предварил свой приезд звонком из Канн, и мать уже ждала его. Он нежно обхватил ее лицо своими тонкими руками и просто любовался ею. Мать в туфлях на низком каблуке всегда казалась маленькой, хоть вполне вышла ростом. Они с Ремарком поцеловались. Потом, взяв Дитрих за руку, Ремарк представил ее своему лучшему другу — «лянче». Ему очень хотелось, чтобы его «серая пума» поняла его любовь к «золотой пуме» и не мучилась ревностью. Моя мать пришла в восторг от его замысла: ее как соперницу представляли машине! Чтобы они получше познакомились, Ремарк пригласил обеих прокатиться по берегу.

В тот вечер, когда Ремарк появился в номере матери, он был особенно красив в своем белом смокинге, с немецким портфелем, о каком я мечтала в детстве. Ремарк вытащил из него какие-то пожелтевшие листы. Оказывается, ожидая, пока краснодеревщики изготовят рамы для его картин, он обнаружил у себя дома рассказы, над которыми работал в 1920 году, но так их и не закончил.

— Рассказы и тогда бы пошли, и сейчас пойдут, но я не смог их закончить. Мне уже недостает той изумительной смелой незрелости. Он принялся перебирать листы, и его золотые глаза поскучнели. Двадцать лет тому назад, когда шла война, я писал рассказы, мечтая об одном — спасти мир. В Порто Ронко несколько недель тому назад, когда я понял, что вот-вот начнется новая война, я думал лишь о спасении своей коллекции.