Смейся, паяц!

Меньше бандитов на улицах, больше убийств в подъездах.

Всё есть, всё доступно: еда, одежда, красивые женщины, мощные телохранители, полупродажные друзья… Всё имеет цену, за всё надо платить. Даже в новых анекдотах и джинн, и Золотая Рыбка уже выполняют только предварительно оплаченные желания. Всё стоит денег, и немалых. Вот уж воистину – «Дорогая моя столица»! Но и «Золотая моя Москва» тоже соответствует: много восстановленных соборов, церквей, церквушек в новых куполах. Сейчас при этой пасмурной, дождливой погоде они не так нарядны, как под синим небом, умытые солнцем. Но пройдёт слякоть, придёт весна – закон смены времён года не сможет отменить ни президент, ни дума, ни мафия.

Весна обязательно настанет!

ШИРВИНДТ БЕЗ ДЕРЖАВИНА

В один из моих недавних приездов в Москву, зашёл в Театр сатиры к Александру Ширвиндту, которому перед этим послал для ознакомления свою пьесу. Он мне по телефону наговорил комплиментов, но сказал, что нужно поговорить лично.

– Понимаешь, Саша, твоя пьеса смешная, милая, интеллигентная… Она мне понравилась, но мы с тобой из другого века. Как она понравится сегодняшним зрителям – не знаю. Сегодня есть проблема посещения: у нас зал – 1250 мест и наверху ещё сто пятьдесят. Заполняемость, в среднем, семьдесят процентов – восемьсот мест. В любом другом театре – это аншлаг, а у нас – видны пустые места, наши актёры к этому не привыкли. Есть пять аншлаговых спектаклей, остальные до аншлагов не дотягивают – заполнять тысячу четыреста мест ежедневно – это не просто. Боюсь рисковать! Хотя, повторяю: мне твоя пьеса понравилась.

Чтобы позолотить пилюлю, протянул мне свою книжку «Былое без дум» с подхалимской надписью: «Любимому представителю любимой семьи!».

– Ладно! Раз ты не взял пьесу, я возьму у тебя интервью.

...

Общеизвестно, что породистыми бывают не только собаки – в людях порода часто проявляется ещё ярче, чем в животных. Александр Ширвиндт – прямое этому доказательство. Вызывающе красив, не по эпохе аристократичен, непозволительно умён и искромётно остроумен, он всегда в центре внимания, окружён поклонницами, о нём рассказывают, его цитируют, его обожают. В спектаклях и фильмах ему поручают роли гордых баронов, герцогов, принцев, королей или обаятельных мошенников и шулеров. Не случайно актёрам, у которых не сразу получалась роль Остапа Бендера, режиссёры подсказывали: «Играйте Ширвиндта!».

– А почему не приглашали первоисточник?

– У каждого режиссёра своё видение. Например, Михаил Швейцер взялся за «Золотого телёнка» только потому, что увидел Сергея Юркого в главной роли. Гайдай позвал меня на пробы, потом он перепробовал ещё пол-Москвы. Он и твоего брата Лёню пригласил, и он ему нравился. Но, поскольку Бендер должен быть выше всех, то для Лёниного окружения пришлось бы приглашать только маленьких артистов – думаю, это Гайдая остановило.

– Он выбрал Миронова.

– Да. Но Андрюша снимался с моей личной трубкой в зубах и с моим «тусклым блеском» в глазах, как он потом мне признался.

– Как существует «Театр Сатиры» под руководством Народного артиста России Александра Ширвиндта?

– Я – самодеятельный художественный руководитель, выбранный народом. Для меня это нелёгкая должность, я человек вяло мягкий.

– А театр, как ты когда-то сказал, это террарий единомышленников?

– Да. Но я в этом террарии прожил жизнь, поэтому меня уже не кусают. А, в общем, живём нормально. Главная проблема, как я уже говорил, – заполнение зала.

– Время такое, да и потери были у театра невосполнимые: Миронов, Папанов…

– Это два кита, на которых многое держалось. После их ухода с нашей афиши осыпалось полрепертуара.

– Скажи, сложно быть худруком, именно тебе, всю жизнь играющему роли в театрах, в фильмах, выступавшего в капустниках… Ведь «худручество» – это совершенно другая профессия.

– Конечно. Это производство, машина, которая должна двигаться без остановок. Каждый день забит до отказа. Конечно, есть и свои радости, когда выходит хороший спектакль-результат твоей деятельности.

– Но это же в ущерб актёрству. Бывает ли сожаление, мол, я просиживаю дни здесь, а мог бы!..

– Нет. Этого нет. Что я теряю? В телесериалах участвовать не хочется. Эстрада? Уже не по возрасту.

– А если бы тебе предложили что-то супер-супер-супер?

– Я уговорил бы худрука Ширвиндта отпустить актёра Ширвиндта. Уверен, он бы что-то придумал, он меня слушается.

– С друзьями видишься? Просто так, без дела?

– Сегодня просто так уже почти не бывает. Все дружеские встречи стали полуделовыми. Раньше приходили друг к другу попить водки, потрепаться, отогреться сердцем – и всё! А сегодня, непременно: «Да, кстати, старик, мне нужно чтобы ты протолкнул, порекомендовал, продвинул…»

– Увы, это болезнь времени: во-первых, рационализм, а, во-вторых, вечный бег: бежим, даже когда лежим.

– Да, к сожалению, это уже данность. Раньше мы неслись к коммунизму, теперь – к обогащению. И то, и другое – призраки.

– А теперь к тебе вопрос как к президенту Академии юмора. Но сперва вспомню о встрече с известным польским писателем Ежи Юрандотом. Он тогда сказал мне: «Мы перед вами склоняем головы: у нас много дорог, мы можем выбирать, а у вас одна разрешённая тропинка и вы по ней умудряетесь продвигаться вперёд!..».

Тогда он был прав. А как ты оцениваешь сегодняшний юмор, когда и у нас появилось много дорог?

– Сегодня все дороги заняты Жириновским и ежи с ним – их пересмешить невозможно. Тем более, что все наши признанные мастера постарели, а молодых не вижу?

– Совсем нет?

– Есть относительно молодые. В Доме Актёра готовили Новый Год, молодёжная секция, от сорока до пятидесяти пяти. А где двадцатилетние? Они есть, но занимаются другим: сериалы, антрепризы, реклама, презентации – всё то, что даёт деньги. Раньше капустник – это была отдушина. А сегодня попробуй, затащи их бесплатно ковыряться в репризах.

– Обидно, что уровень юмора и сатиры опустился куда-то ниже печени. Сейчас даже известные, уважаемые артисты и писатели выходят и рассказывают анекдоты или беспощадно критикуют качество памперсов…

– Это старость, Сашенька, старость.

– А, по-моему, это леность и вседозволенность. Тебе не кажется, что мы напрасно всю жизнь боролись с «нельзя» – оказалось, что «нельзя» давало нам много «можно»?

– Давай опять будем всё запрещать, авось, поможет?

– Ты – президент Академии Юмора, ты за всё отвечаешь, ты и действуй!

– Ну, вот, нашёл с кого спрашивать. «Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным»… Сатира – это уже не моё, она подразумевает злость. Мне ближе самоирония – это единственное спасение от всего, что вокруг.

...

Его капустникам всегда сопутствовал ажиотаж, попасть на них было трудно. Для того времени они были достаточно остры.

Приведу несколько фрагментов:

«…Наш корр. обратился к Юрию Любимову с вопросом, почему так долго не выпускают спектакль «Павшие и живые»? Любимов ответил, что спектакль задерживают по трём пунктам, из которых самый главный – пятый…»

«… Сергей Образцов родился в семье скромного академика.

Революция освободила семью Образцовых от пут капитала…»

«… Большие куклы Образцова рассчитаны на месячные заграничные гастроли из расчета семь килограмм сухой колбасы и десять банок «Сайры» в каждую куклу…»

Эти строчки из его книжки «Былое без дум». Открываю десятую страницу:

«…Звонит как-то удивительная и непредсказуемая Нона Викторовна Мордюкова, вскоре после того, как ей где-то на самом высоком уровне присвоили звание лучшей актрисы столетия, и говорит:

«Шура! Срочно выбирай день и едем в совхоз за сто двадцать километров от Москвы. Дадут сто яиц, кур, а может быть, и свинины» Я положил благодарно трубку и представил себе, как Софи Лорен телефонирует Марчелло Мастрояни и предлагает смотаться в Падую за телятиной».