А. Блок. Его предшественники и современники

Поэма производит впечатление полемики с Блоком: Белый как бы берет

финальный образ блоковской поэмы, без всяких блоковских контрастов,

противопоставлений, в качестве идеального образа абсолютного и уже

заданного в истории (как ее понимает Белый) человеческого совершенства, и

развертывает его далее через всю поэму, как бы соотнося с ним и проверяя им

все последующее в поэме. Получается нечто прямо противоположное

блоковской концепции; возникающая здесь идейно-художественная полемика

может быть невольной, непредумышленной, — если так, то она тем более

показательна и должна означать, что Блок и Белый в самом существе своих

художественных индивидуальностей представляют собой полярные

противоположности, раз получилось такое «противостояние».

В поэме Белого «синтез», гармоническое душевное состояние человека, с

одной стороны, задано в явлении Христа, и вместе с тем оно как бы заново

добывается в историческом развитии человечества. Дело не в том, что Белый

изображает только идеально-конструктивные схемы; суть тут сложнее: он

подчиняет подобным схемам все свое поэтическое повествование и,

соответственно, всю историю, вплоть до современности. Белый не избегает

изображения страдания, несовершенства, драматических коллизий сознания.

Более того — так как его изобразительность далека от пластичности и даже

противостоит ей, так как Белый особо склонен к картинам душевной смуты,

расщепленности сознания, то наиболее выразительны у него как раз образы

ущерба и страдания, как душевного, так и телесного. В начальных главах поэмы

рисуется земной путь Христа, его крестное страдание и смерть. Тут Белый

прибегает к своеобразной истерически-взвинченнои точности изображения и

экспрессивности, граничащей с натурализмом. Это нимало не противоречит

общему «синтетическому» заданию Белого: все дело тут в субъективизме, в

умозрительном характере самого этого задания, стремящегося подчинить себе и

конструктивно обработать материал действительности и душевной жизни. Нет

оснований заподозрить личную человеческую и художественную честность

Белого: он по-своему принимает революцию и хочет ее понять. Поэтому, в

какой бы косвенной, извращенной форме он ни изображал человеческое

страдание, он очевидным образом ищет выходов из него. Беда писателя — в

радикальной извращенности его художественного мировоззрения в целом, от

которой он не только не хочет избавиться, но, напротив, активно ее отстаивает и

как мыслитель, и как художник. И как раз по внутренней логике этого

противоречивого мировоззрения получается так, что у «синтетического»,

«гармонического» философа в художестве наиболее яркими (даже можно

сказать так: отталкивающе-яркими) получаются картины душевного и

телесного ущерба. Дело тут в том, что в конечном итоге настаивание на

умозрительном «синтетическом» преодолении действительности означает, что

художник остается во власти дурной действительности, буржуазного мира,

буржуазных противоречий, им изображаемых. Отсюда — и натуралистический

экспрессионизм художественного изображения, внешне как будто

противоречащий «синтетическим» заданиям. По существу же все это вполне

соответствует замыслу: распятый, мертвый, натуралистически отталкивающий

Христос нависает над миром, над историей, впавшей в расщепление, в ущерб,

который далее должен быть преодолен в «синтезе» воскресения:

Было видно, как два вампира

С гримасою красных губ

Волокли по дорогам мира Забинтованный труп.

Для традиционно-религиозного восприятия это, конечно, не только

отталкивающая, но и кощунственная картина. Для самого же Белого это

«синтетическая революционность» стиля, искусство, ведущее к «гармонии».

И чем острее такая отталкивающая картина духовного и телесного

разложения старого мира, тем неизбежнее, по Белому, единственно возможным

ответом на нее становится грядущее воскресение:

Эти проткнутые ребра,

Перекрученные руки,

Препоясанные чресла —

В девятнадцатом столетии провисли:

— «Господи,

И это

Был —

Христос?»

Но это —

Воскресло…

В дальнейшем в поэме описывается, как из «прежней бездны безверия»

возникает «мировая мистерия» духовного возрождения, воскресения. В поэме

Белого 24 главы; в девяти первых описываются жизнь и смерть Христа. Только

что приведенная цитата — из 10-й главы. Описанию «мировой мистерии»

воскресения в космическом масштабе посвящены главы 11 – 14. Это

воскресение — субъективный, внутренний процесс духовного возрождения,

пробуждения «синтетических начал» в мертвецах старого мира, встающих из

«бездны безверия». Описывается в своем роде «революция духа». Далее, в

15-й главе, от космических масштабов автор переходит к России: здесь

выясняется, что «революция духа» происходит в России, и она-то и

обусловливает социальную революцию:

Россия,

Ты ныне

Невеста…

Приемли

Весть

Весны…

В главах 16 – 19 описывается уже более конкретно русская революция;

здесь есть и сатирический портрет «очкастого, расслабленного интеллигента»,

твердящего пустые общие места «о значении Константинополя и проливов», и

«домовой комитет», и, наконец, «тело окровавленного железнодорожника» —

жертвы революционных событий. Своего рода «шапкой» над всеми этими

эпизодами стоят слова из 16-й главы о том, что «все, все, все сулит

невозможное»; здесь даже «паровики, убегающие по линии», твердят: «да

здравствует Третий интернационал». Едва ли возможно сомневаться в

искреннем желании поэта по-своему принять революцию и понять ее, — на

общем фоне тогдашней реакции буржуазного крыла литературы на

революционные события такого рода вещи давали повод зачислять Белого,

наряду с Блоком и Есениным, в «изменники». Однако подлинны? смысл всего

этого построения опять-таки реализован в композиции и в образной структуре

произведения и постигается только через них. Мы видим, что поэма Белого

построена как бы «обратным ходом» по сравнению с «Двенадцатью», — то, что

в блоковской поэме было финальным эпизодом, имеющим совсем особый

смысл в общем идейном построении, здесь решительно доминирует над всей

композицией; львиную долю места в целом занимает прямо образ Христа, и

отсюда «раскручивается» весь внутренний сюжет. Сама революция оказывается

эпизодом в «мистерии» воскресения. Поэтому-то социальный ее аспект

появляется только на фоне общей мифологической истории крестных мук

Христа…

В главах 20 – 21 снова появляется натуралистически экспрессивный образ

трупа; описывается — по непосредственной логике сюжета — жертва

революции. Однако описание явно соотнесено с теми развернутыми картинами

умирания и тления Христа и нависания тлеющего трупа над миром, погрязшим

«в бездне безверия», которые занимали так много места в первой половине

поэмы. В общем композиционном построении поэмы это соотношение явно

играет важнейшую смысловую роль. В 22-й главе поэтому закономерно

появляется «пещера безверия»; оказывается, что смысл происходящего —

преодоление телесного, материального начала в человеке, синтетического

просветления его в духовной «гармонии»: «от нас отваливаются тела, как

падающий камень». Мифологически-религиозные, соловьевские образы

«синтеза», распространяемые на всю революционную Россию, поэтому

появляются в 23-й главе:

Россия,

Моя, —

Богоносица,

Побеждающая Змия…

В финальной 24-й главе делаются выводы по всей поэме, обобщается смысл

целого. Этим смыслом оказывается распространение «синтеза», духовного

возрождения, «революции духа» на всех людей: