Прошлое с нами (Книга вторая)

В лесу, позади, где я оставил колонну, громыхнул орудийный выстрел, один, потом еще один... Люди бросились к оружию, шоферы заводили двигатели. Прибежал оставленный в колонне лейтенант Карпов, начальник связи полка, за ним — старший политрук Острейко из политотдела бригады, исполнявший вместо Брагилевского обязанности заместителя командира полка по политчасти. Острейко сообщил, что стреляли наши танки; подошли, не остановились по требованию дежурного орудия. 2-я и 5-я батареи приведены в готовность к открытию огня.

В следующую минуту выяснилось, две «тридцатьчетверки» — взвод разведки одной из частей 24-го ТК возвращался из с. Старое — обнаружили в темноте колонну. Танкисты утверждали, что первый выстрел произвело дежурное орудие. Острейко решительно отрицал, указывая на ствол головного танка, еще не остывший.

Стрелять по колонне только потому, что она появилась там, где не было час назад никого, даже на ничейной территории — предосудительно. Но меня занимало не столько недружественное поведение танкистов, сколько то, что выхлопные трубы «тридцатьчетверки» расположены выше, чем у тягачей.

Танки крайне неохотно двинулись к заводи, танкисты упрямились, их торопили свои дела. Трудно толковать с экипажем, когда люки закрыты. «Тридцатьчетверку» за скобы не удержишь. Но и упустить такой шанс было бы совершенно непростительно. Люк открылся, но ненадолго. Загудели двигатели, капитан задней «тридцатьчетверки» приказал головной двигаться, та повернула к берегу. Капитан с бранью повел за мной оба танка к заводи. «Тридцатьчетверки» перетащили через рукав орудия обеих батарей вместе с тягачами и все штабные машины, прибывшие со мной.

Командир взвода управления штаба полка лейтенант Лада (вместе с отделениями разведки еще перед сумерками проникший на Банков остров) сообщил, что противник не обнаружен. До Днепра около двух километров. Никаких признаков пребывания нашей пехоты, ни прямых, ни косвенных Лада не нашел. В темноте это, пожалуй, и неудивительно, но вот что странно, танкисты опровергли сведения майора 309-й СД. По их словам, за рекой нашей пехоты нет и не было. Силы противника состоят из подразделений, которые удерживают на западном берегу реки отдельные пункты.

С этими данными я прошел остров из конца в конец. И вот у моих ног плещутся днепровские волны. Тишина. Позади едва слышен гул двигателей. Батареи занимали позиции.

На западном берегу взлетают немецкие ракеты, то ближе, то дальше. И вдруг стук зенитных автоматов. Над водной гладью красочно рассеялась трассирующая очередь. В двух сотнях шагов под кряжистыми дубами взвод управления занял командный пункт 1850-го ИПТАП. Развернута стереотруба, установлены телефонные аппараты для связи с батареями. Деревья служили укрытием от наблюдения и наземных разрывов.

До уреза воды не более трехсот шагов. Я сидел в автомобиле с подсвеченной картой. На ней — пометки, сделанные вчера командиром бригады и представителем командующего — сегодня. Только теперь начали вырисовываться истинные масштабы операции по форсированию реки Днепр. В темноте рокочут волны, и слышится что-то знакомое в чередовании звуков, то приглушенных, будто они исходят из глубины, со дна, то переливчато-звонких, как трубный глас.

Днепр! Много рек, омывающих наши земли, несут к нему свои воды, несут покорно и неторопливо, так же, как тысячу, сто тысяч лет назад. У крутых берегов звенели казачьи сабли, грохотала пальба. Днепр — колыбель славянства, могучая река, воспетая в песнях и былинах, стержень нашего единства и независимости.

Я не первый раз слышал шум днепровских волн. Ровно два года назад 231-й корпусный артиллерийский полк, в котором я проходил службу, вел пристрелку рубежей на западном берегу реки. В то время соединения 5-й армии Юго-Западного фронта отходили. Существовала опасность того, что противник опередит наши части.

Времена изменились, теперь я готовился к форсированию Днепра — водной преграды шириной без малого километр. Конечно, у меня был некоторый опыт. Средь бела дня моя 4-я батарея 595-го ИПТАП РГК форсировала реку Воронеж, под ураганным огнем в двух километрах от переднего края. С ней же и другими подразделениями мне трижды пришлось преодолевать Дон, покрытый зыбью бурунов, и зимою скованный льдом Тихий Дон, затем Северский Донец, Оскол, Девицу, Удай, Ворсклу, Потудань. И в большинстве случаев с помощью переправочных средств. Сейчас ничего нет, в моей планшетке — частное боевое распоряжение и пятидесятитысячная карта. Вот черта — исходный рубеж форсирования, очерченный овалом район открытых огневых позиций там, за рекой, и цифры: начало форсирования, срок готовности к открытию огня. И больше ничего... Точно в указанные сроки... «обеспечить... переправу личного состава, вооружения, боеприпасов со всем необходимым для занятия боевых порядков и ведения огня...»

Форсирование реки в истинном масштабе — это целый ряд мероприятий: сосредоточение батарей в исходном районе на острове; развертывание и маскировка; организация наблюдательных пунктов; сооружение плотов; оборудование погрузочных аппарелей; ведение разведки; сбор сведений о противнике на участках высадки и в районе назначенных огневых позиций.

Время ограничено. Командир осуществлял все подготовительные мероприятия и управление подразделениями посредством частных приказаний, адресованных штабу полка, политотделу, заместителю. В совещаниях нет необходимости. Эти должностные лица участвуют на разных этапах подготовки и форсирования, как индивидуальные исполнители. Но прежде, еще до той стадии, когда боевой приказ воплотится в действии подразделений, командиру необходимо создать в собственном воображении законченный макет переправы:, на кого возлагается поддержание воинского порядка в районе сосредоточения; служба разведки и наблюдения; поиски и заготовка строительных материалов; доставка их на строительную площадку; обработка и строительство; оборудование берега; последовательность погрузки подразделений; связь и т. д. Командир должен вникнуть во все детали деятельности подразделений, он согласует, устраняет помехи, требует новых и новых усилий и торопит, торопит, иначе не уложиться в сроки, указанные в частном боевом распоряжении.

Пехота, так же как и специалисты-саперы, весьма часто представляет упрощенно важные и даже решающие аспекты подобных мероприятий. Связал плот из деревьев — один, два, три — по числу орудий. Готово! Что еще? Осталось только подать команду на погрузку... и... давай. Но вот, предположим, какие-то дяди нашли и заготовили материалы, даже соорудили плот и доставили на участок форсирования... Артиллерист спрашивает себя, каким образом переместить орудие с суши на воду? Как? Вес орудия полторы тонны, на двух колесах, шины узки, автомобильные, вязнут в илистом песке, подмывает течение, колеса погружаются вглубь... а паром ведь на плаву... нужно приутопить ниже поверхности воды, подвести под колеса, либо поднять орудие на высоту одного метра, как поднимают патронные цинки перед тем, как опустить в повозку. Темень, вода ледяная. И орудийный номер... живой человек, звучная громогласная команда не избавляет от страха и робости... он вполне сознает, да, воинская дисциплина, долг требуют, орудийному номеру известно, он согласен оставить укрытие и окунуться в ледяную воду... но только не первым... он всего лишь рядовой, один из семи в расчете, и привык работать вместе с остальными, в одиночку у орудия ничего не сделаешь, он бессилен. А когда орудийные номера заняли свои места? Стелятся трассирующие очереди, грохочут разрывы, плот качается на воде, ныряет то один угол, то другой, окатывает волна раз за разом платформу... Ну-ка... попробуй... накати!..

Но... «раки зимуют» не у погрузочной аппарели, не на середине течения и не у того берега. И потом груз, масса металла, лафет, ствол. Орудие — это комплект, к нему полагаются боеприпасы, минимум четыре ящика, приборы, затем шанцевый инструмент, затем ЗИП, затем люди, затем... И все это скользит, сорвется вот-вот за борт. Все это нужно разместить, приторочить, заботиться и следить за всем. Орудие предназначено к ведению огня немедленно, после высадки на противоположном берегу.