Ельцин

Во время своего второго президентского срока Ельцин, как и прежде, посылал окружающим противоречивые сигналы относительно своих планов баллотироваться еще раз. Его версия иногда отличалась от версии его помощников. Чаще всего Ельцин утверждал, что исключает возможность третьего срока; помощники же снижали категоричность его заявлений, говоря, что нельзя исключать никакие возможности. В октябре 1997 года Госдума сделала запрос в Конституционный суд о законности избрания Ельцина еще на четыре года. Хотя согласно статье 81 основного закона никто не имеет права занимать президентский пост более чем два срока подряд, юристы Ельцина рассудили, что на первый срок он был избран до ратификации конституции, поэтому имеет право баллотироваться еще раз. 5 ноября 1998 года судьи вынесли решение в пользу Думы, постановив, что по существу имеется «отсутствие неопределенности». Второй срок Ельцина начался в 1996 году, и он не имеет права баллотироваться снова по истечении этого срока летом 2000 года. Ельцина это устраивало: «Для себя я давно ответил на главный вопрос — о том, что в 2000 году я не буду участвовать в президентских выборах» [1564].

Вопрос о третьем сроке был скорее теоретическим, чем практическим. Ельцин эффектно поклялся жене, что кампания 1996 года будет последней, и никогда не давал повода думать, что намерен нарушить свое обещание [1565]. Слабость здоровья, изобилие неудач во время второго срока, непростительно низкий рейтинг в опросах общественного мнения только укрепляли его в этом решении. Но пока Ельцин был Ельциным, всегда оставалась возможность того, что он передумает. И так продолжалось до самого конца. В середине декабря 1999 года, за две недели до передачи власти Путину, Ельцин потряс своего давнего руководителя кремлевского протокола Владимира Шевченко вопросом: «Ну что, идти или не идти на третий срок?» Шевченко полагает, что таким образом Ельцин пытался как-то свыкнуться с мыслью об утрате власти и что к тому времени президент уже все решил [1566]. Никто не может сказать наверняка. После решения Конституционного суда удержать власть можно было только тем способом, за который в 1996 году ратовали Коржаков и его сторонники: ввести военное положение, отложить назначенные президентские выборы, распустить Госдуму, отменить гражданские свободы и т. п. Физическая и политическая слабость Ельцина делали этот сценарий едва ли возможным. Поэтому и Ельцин, и его родные, и политическая команда исходили из того, что он уйдет в отставку и в августе 2000 года, через четыре года после его второй инаугурации, в Кремль войдет новый президент.

До этого времени Ельцину предстоял период, богатый событиями. Предвестники послекризисной нормализации не успокоили оппозиционеров, которые, несмотря на безуспешную попытку 1993 года, продолжали требовать импичмента президента. Статья 93 новой конституции выстроила перед желающими сместить главу государства полосу препятствий куда более сложную, чем это было в 1993 году. Теперь единственным законным основанием для этого являлись «обвинения в государственной измене или совершении иного тяжкого преступления». После решения о выдвижении обвинения по инициативе не менее одной трети думских депутатов палата должна была назначить специальный комитет по расследованию поведения президента; две трети от общего числа депутатов должны были проголосовать за решение о смещении; преступность действий президента должен был подтвердить Верховный суд, а Конституционный суд — установить верность самой процедуры; после этого решение должен был утвердить Совет Федерации.

Госдума учредила комитет по импичменту в мае 1998 года. Первые обвинения комитет выдвинул 7 сентября. К февралю 1999 года Ельцина обвиняли по пяти пунктам: разрушение Советского Союза путем подписания Беловежского соглашения; убийства во время разгона Съезда народных депутатов и Верховного Совета в 1993 году; превышение полномочий путем ввода войск в Чечню; преднамеренный развал армии и проведение «геноцида русского народа». 13 и 14 мая коммунист Виктор Илюхин, прокурор по профессии, зачитал обвинения на заседании Думы и призвал поддержать их. Во время слушаний по вопросу геноцида Илюхин «ошарашил многих… заявив… что от правления Ельцина погибло бы меньше русских, если бы он не окружил себя еврейскими советниками» [1567]. Обвинения были связаны преимущественно с первым сроком Ельцина и не учитывали такие факты, как то, что Беловежское соглашение было одобрено российским парламентом того времени, что россияне избрали Ельцина на второй срок и что законность самой Госдумы была признана на том же самом плебисците 1993 года, на котором одобрили ельцинскую конституцию. Либеральные и центристские депутаты для защиты Ельцина были готовы лишь на заявления, что из-за непродуманных действий парламента и без того плохая ситуация станет еще хуже. Импичмент «может привести к полному хаосу», подчеркнул один из депутатов. «Нам что, мало глупостей, которые совершает сам президент? Мы хотим добавить свой, парламентский вклад в дестабилизацию российской демократии?» Конституция, добавил он, не позволяет свергать главу государства «за слабость и неспособность, как таковые. И это справедливо: страна должна иметь такого президента, какого она выбрала», если только он не совершил тяжких преступлений. Сфабрикованные громогласные обвинения, перечисленные в думском документе, не являются для этого достаточным основанием [1568].

Как только процедура импичмента началась всерьез, Ельцин, всего несколько месяцев назад списанный в покойники, перехватил инициативу. Не выпуская Госдуму из поля зрения, он в марте и апреле стал выжимать из своих неважных карт все, что было возможно. Он назначил Виктора Черномырдина своим личным представителем по югославскому кризису, послал несколько военных кораблей в Средиземное море и в телефонном разговоре с Биллом Клинтоном предложил ему встретиться для переговоров на борту российской подводной лодки, которую он готов был выслать специально для этого случая. Американцы отклонили это предложение, внушающее беспокойство даже с учетом знания характера русского президента [1569]. Когда в июне бомбардировки НАТО принудили сербов к принятию условий альянса, Ельцин дал добро на отправку двухсот российских военных из Боснии в Косово. Это единственное после окончания холодной войны одностороннее применение силы в Европе, осуществленное Москвой, вызвало раскол в стане НАТО между американским главнокомандующим Уэсли Кларком, который хотел помешать русским, и британским командующим наземными войсками Майклом Джексоном, встревоженным рисками такой попытки. «Я не буду ради вас развязывать третью мировую войну», — заявил он Кларку [1570].

В области внутренней политики Ельцин 19 марта уволил руководителя кремлевской администрации, бывшего офицера КГБ Николая Бордюжу и назначил на его место Александра Волошина. Волошин был лицом гражданским, имел опыт работы в бизнесе, в том числе и с Березовским. В Кремле считали, что Бордюжа не понимает остроты политического момента и с большей готовностью прислушивается к Примакову, чем к президенту. Бордюжа попытался убедить генерального прокурора Юрия Скуратова уйти в отставку. Сначала Скуратов согласился, но потом изменил свое решение, после чего Совет Федерации трижды использовал свое конституционное право и отказывался одобрить отставку генпрокурора. Тогда Кремль прибегнул к компромату самого грязного толка и санкционировал показ по российскому телевидению видеозаписи, на которой прокурор был запечатлен в постели с двумя проститутками. 2 апреля Ельцин отстранил Скуратова от исполнения обязанностей. Хотя в течение года генеральный прокурор так и не был уволен, у него оказались связаны руки, и он не мог вести дальнейших расследований [1571].