Семнадцать космических зорь

«И этот корабль, возможно, доверят мне», — думалось не

раз...

Тогда же мы, будущие космонавты, особенно остро почувствовали, как сильна и богата талантливыми людьми наша страна, страна моих дедов-коммунаров...

После первого знакомства началось изучение корабля. На специальных стендах мы тренировались ориентировать его по отношению к Земле. Инструкторы часто создавали нам такие условия, будто бы корабль перестал повиноваться автоматическим сигналам, и заставляли быстро сориентировать его по Солнцу в нужном направлении, включать тормозные устройства так, чтобы все сработало идеально точно и мы вручную могли бы приземлиться в заданном районе.

В те дни мы часто встречались с конструкторами и рабочими космических верфей и нередко вместе обсуждали устройство или удобство расположения того или другого прибора или агрегата. Главный Конструктор всегда внимательно выслушивал нас, и нередко в следующее посещение завода мы видели: в корабле сделано так, как мы просили.

— Вам летать... — повторял Главный Конструктор.

Мы чувствовали, что он верит нам и видит в нас первых испытателей своего космического детища. Мы проникались к нему не только все большим уважением, но и настоящей сыновней любовью. Корабль с каждым днем становился для нас все яснее, доступнее, и вскоре мы уже непреклонно верили, что в случае неисправности автоматики сами сможем управлять кораблем и он будет послушен так же, как были послушны хорошо доведенные, быстрые и надежные «МИГи».

Главный Конструктор не только знакомил нас со своим кораблем, своими планами, он постоянно интересовался нашими тренировками, спрашивал, как мы себя чувствуем, как готовимся к полету.

— Знайте, друзья, если вы начнете думать, что готовы к подвигу, — значит, вы еще не готовы к полету в космос...

Однажды кто-то из нас в шутку пожаловался: очень уж тяжело проходят тренировки в термокамере, где врачи держат высокую температуру.

— Помните, у Суворова, — сказал Главный Конструктор,— «трудно в учении — легко в бою»... Дело в том, — продолжал он, — что, когда корабль будет возвращаться из космоса на Землю и на гигантской скорости войдет в плотные слои атмосферы, его борта нагреются до нескольких тысяч градусов. Снаружи он станет огненным шаром, стремительно летящим к Земле. Я спокоен за термическое покрытие корабля. Оно не расплавится, не сгорит, не передаст эту температуру в кабину. Но космонавту нужно быть готовым ко всему...

Немножко жутковато было представить себе, что ты летишь в центре разъяренного огня и от этого адского вулканического жара тебя ограждает только тоненькая корочка, сделанная из специального состава... Видимо, Главный Конструктор почувствовал наше настроение и однажды показал нам космический корабль, только что вернувшийся из суточного полета по орбите вокруг Земли. Он был как и наш, новенький, еще не облетанный... Только термическое покрытие чуть оплавилось по поверхности, но внутри все оставалось таким же, как до старта. И мы окончательно поверили в безукоризненную надежность термической брони.

Как-то, разговаривая между собой, мы вдруг задумались над тем, что, может быть, в этой тоненькой корочке скрыта вся необыкновенно бурная, смелая и стремительная история нашей советской науки. Науки новой России, России социалистической. Еще сорок лет тому назад мы не умели делать примитивные калоши, швейные машинки выписывали у Зингера, а сегодня, чтобы вернуть из космоса живым и здоровым человека, советские ученые открыли, может быть, какой-нибудь новый элемент в таблице Менделеева и заставили этот элемент служить новой науке — космической...

Так шаг за шагом мы постигали не только устройство космического корабля, но и на ощупь, своими глазами убеждались в небывалом успехе нашей советской науки, служащей благородному и светлому делу — делу мира и прогресса во имя всех разумных дерзновений человека.

Вскоре Главный Конструктор пригласил нас на космодром. Оттуда 19 августа 1960 года в космос ушли Белка и Стрелка и, сделав восемнадцать витков, благополучно вернулись на Землю, отклонившись от расчетного места посадки всего на несколько километров.

Но не все обстояло благополучно в полетах четвероногих космонавтов.

Это случилось 1 декабря 1960 года. В тот день на орбиту вокруг Земли был выведен корабль с Пчелкой и Мушкой на борту. Уверенно и точно по расчету взлетела ракета и унесла далеко от Земли двух милых дворняжек. Через 108 минут мы думали встретить их, но в связи со снижением по нерасчетной траектории корабль-спутник прекратил свое существование при входе в плотные слои атмосферы...

Мы понимали, как тяжело было на душе у Главного Конструктора. Ведь вскоре в полет должен был отправиться кто-то из нас... Но мы знали, что для безопасности нашего полета будут предприняты все меры, хотя в грандиозном деле исследования Вселенной неизбежны непредвиденные случайности...

— Не стоит расстраиваться, — сказал один из космонавтов, тепло, по-сыновьи пожав руку Главному Конструктору. — Даже с проверенными самолетами случается. Но с нами не случится плохого: откажут автоматы — возьмем управление кораблем в свои руки!..

Глаза Главного Конструктора потеплели, он улыбнулся нам:

— Спасибо, друзья мои...

Приближался день запуска первого космического корабля с человеком на борту. Государственная комиссия отбирала Первого...

Помните у Пушкина: «Нас было много на челне»... И нас, космонавтов, тоже было много. И каждый готов был выполнить первый полет не задумываясь, не дрогнув перед той опасностью, что ждет его в космосе. И я не могу не рассказать о тех, кто был рядом со мною, — о моих друзьях-космонавтах.

^^^ТРЯД космонавтов отбирался не один день. Кто-то прибыл раньше, кто-то приехал позже. Мы постепенно знакомились, присматривались друг к другу, и первое, что мне бросилось в глаза: какие все это разные ребята! По пути, как говорят в армии, к моему новому месту службы я невольно задавал себе вопросы: кто они, мои новые «сослуживцы»? Ровня ли я им?

Когда же мы собрались все вместе, мое представление о тех, кто намеревался летать на ракетах в космос, окончательно смешалось. Да, мы все разные. Это первое и совершенно точное определение каждого, кто когда-либо видел нас всех вместе, подходит к космонавтам и сейчас, когда мы уже прожили столько дней, прошли тренировки, учебу и подготовку к полетам.

Мы не только разные по возрасту, росту, внешности, мы — разные и по опыту жизни, и по характерам, и по индивидуальным склонностям, и, конечно, по биографиям.

Но было у нас и много общего. Отличное здоровье, хорошее физическое развитие, общая подготовка, интерес к новой работе — это ли отличало нас от десятков тысяч других советских парней? Такой отряд мог быть собран после предварительной подготовки и для похода на Южный полюс, и для экспедиции на дрейфующей льдине, и для испытания новых самолетов. Наш отряд мог быть экипажем подводной лодки, бригадой монтажников-высотников на строительстве гидростанции, словом — вообще пригоден для любой работы, которая требует воли, физической закалки, знаний и преданности нашему общему делу. Но первые дни пребывания в отряде, первые спортивные встречи сразу подчеркнули индивидуальность каждого при общей для всех хорошей физической подготовке.

...На баскетбольной площадке раздался свисток тренера — начали игру. Баскетбол меня никогда ранее не увлекал, и я постарался остаться в стороне, равнодушно наблюдая за той бестолковой, как мне тогда казалось, толчеей моих коллег на маленьком пятачке, обведенном белой линией.

Но уже на первых минутах один крепыш легко переигрывал своих более высоких и лучше сложенных противников. Вскоре он стал лидером команды и на площадке то и дело слышалось:

— Молодец, Юра! Давай, Гагарин! Еще разок!