Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Перед вечером кончили. Завтра, если доски продадут, то, должно быть, пойду в Вешки покупать часы. С черным циферблатом… за семьдесят рублей… да…

Собрание. Общее хуторское и двух бригад колхозников. Еще раз спрашивают:

– Будешь в колхозе работать?

Сегодня решительный день по хлебозаготовкам. На чем дело кончится?

В тишине и будто мартовской слякоти дремлет ночь. Густеет туман, и оттого темней.

Сельисполнитель летает по дворам с одной песней:

– На собрание!

…Ночь. Между облаков зеленеет половинчатый горбоносый месяц. В бригаде гомон и шум, слышу голос Серикова:

– На собрание идти с ломами, с лопатами, с тростями. Прямо с собрания пойдем искать.

Тихо и редко срываются снежинки. Глухая стукотня идет в домах. Молодые не ладят со стариками: напряженное время.

В «Большевистском Доне» прочитал: «Да здравствует вторая пятилетка!»

Завтра, должно быть, пойду в Вешки покупать часы. Наверно, в скором времени буду работать в Кружилинском совхозе. Без дела надоело. А без денег – и вовсе.

У меня планы: выписать на 33-й год газеты и журналы.

По дороге едут две подводы с людьми. На одной из них веет красный флаг. Передней подводой правит молодой парень. Предколхоза из кучи людей кричит ему:

– Пацан, чеши быстрей! Ну? Скажи своему Громку: едет правление, всех кверх дном!

Парень в испуге бьет уставшую лошадь, еле бежит.

И действительно, в Средний Громок на двух подводах поехало «безжалостно расправляться с классовым врагом» восемнадцать человек. Что будет назавтра?

Пашка «Беляк» ловко прихитрился. Есть нечего, так он залез к дяде Висару в хату, сбухал три пирога. На пирожках с картошкой захватила его Масевна, жена Висара.

– Ты чаво, вражина, делаешь?

– А тебе чего надо? («Беляку» пятнадцать лет.) Пирожки ем, не видишь?

– Мы чаво ж, обязаны?

– Обязаны! Вы молчите, а то я все скажу. Я знаю, по скольку раз вы мололи! У кого хлеб брали? Дед-то не с трактором, а колхозным сторожем! Не с ним воровали хлеб? Так вот, помалкивай же!..

Отец хочет занять у Ивана В. двадцать рублей и своих доложить пятьдесят…

А что, если купишь часы, а на работу не поступишь? Я думаю на днях сходить еще раз в Кружилин и точно узнать насчет должности хронометражиста.

За мое отсутствие в доме случилась перемена: нас обыскивали. В куренях издолбили пол, печку (грубу) ломали, ничего не нашли, потому что его нет! Искало человек двадцать.

В хуторе мертвая тишина. Вечером, как правило, собрание. Оскомину набили эти собрания. Смутное время, много народу сидит в тюрьме, на каждого дело.

Обозами беспрерывными плывут облака, зеленеет искристый месяц. Плывут невеселые дни, а сам все ждешь какого-то радостного, большого события в личной жизни…

Ветром по хутору прошлась новость: у Мишки Лося в землянке нашли чувал «меляноиуса» и полчувала проса. Сам Лось сейчас сидит в тюрьме. Как-то на собрании он говорил:

– У меня ищите хоть пять лет – не найдете.

А теперь все наизнанку вывернулось. Кроме этого, у Лося нашли какие-то ремни, лемехи от плуга, лопаты и все сегодня увозили со двора.

Лосю не поздоровится теперь. Его сосед «Петлюра» с ума сошел, в больнице лежит.

Берут в руки единоличников…

К людям подходит печальный гость – голод. От одного этого слова по спине мороз дерет. Свою безжалостную руку он незаметно просовывает во дворы, в семьи колхозников, единоличников.

Голод. Что это значит? Я думаю, что верховная власть до такой срамоты не допустит колхозников. За воров, у кого вскрыли ямы, говорить не приходится, они свое заслужили. Но есть колхозники – труженики – невиновные, а голодают. Что-то неладное. Какой-то огромный перелом. Что будет дальше?

Ночь. С Ерика тянет ветер. В хуторе мертво, как в дикой степи. Изредка, не то от неволи, не то с голоду завоет собака, и снова покой и тишина. Не слышно песен, и игрища не стали собираться: суровый отпечаток недовольства лег на молодежь.

В половине четвертого к нам пришел сельисполнитель, разбудил меня:

– Вставай, в бригаду зовут! Одевайся теплей – должно быть, патрулем назначат…

В комнате бригады тихо. Спят несколько человек; кто на лавке, кто на грубе.

На столе желтела керосиновая лампа, дремал за кучей бумаг Козин Иван.

Вскоре вошел один из штурмовой бригады и крикнул ему:

– Давай патруля!

– Вон, – указал на меня Козин.

– Идем!

Вышли из бригады. Незнакомый человек сказал мне:

– В вашу обязанность входит смотреть за двором Лосева Михаила.

На хуторе орали петухи, в штаб сзывали людей. Бабы выходили со слезами…

Позвали «на чай» и нашего деда с бабкой. Дали срок в полсуток. «Если за этот срок не внесете 18 центнеров зерна – выселим!» И так всех.

Вчера в десять часов вечера в школе было собрание двух хуторов. Из края приезжал представитель, помощник краевого прокурора. На собрании он прямо заявил: «Ваш район, и в частности ваш колхоз, план хлебозаготовок, установленный крайкомом ВКП(б) на 1 января 1933 года, сорвал. Крайком дал вам срок до десятого. Если ваш колхоз в этот период не выполнит оставшиеся по плану 1700 центнеров хлеба, вы будете выселены в северные края. За тем я и приехал, чтобы предупредить, чтобы вы после на партию и Советскую власть не обижались!»

От керосиновых ламп стало еще темней. Люди молчали. «Ну говорите, что ж вы!»

Из колхозников никто не выступил. В президиуме выработали обещательное постановление. Колхозники молча подняли руки «за».

Целый день провел над изготовлением модели трактора. Успел прочно сбить раму и оформить четыре коляски кругового рычага. Но, наверное, приостановлю свое дело, чтоб нервы до конца не расстроить…

Незаметно сели сумерки. Сельисполнитель известил: на собрание. Кроме этого, желающие могут идти на суд в Базки. Судить будут известно за что: за воровство хлеба…

В Среднем Громке нашли три ямы. В одной было тридцать пудов. Администрация говорит, что если не выполним к десятому – выселят.

В час ночи пришла с собрания бабушка. Старик спал тихо, как мертвый.

– Дед, вставай.

– Чиво такой?

– Иди скорее в бригаду, там такая заварилась… страсть божия… Сериков, как бешеный. Добивался, добивался от каждого слова – как хватит счетами об стол – щепки полетели:

– Что вы молчите, подлецы? Знайте, во-первых, я вас покладу, потом сам ляжу. А вот эту (он показал на Васину жену) сейчас идите и выкиньте ее из хаты, выкиньте в чем есть, остальное везите в сельсовет, сейчас же!

– Куды я денусь с детьми-и-и…

– Замерзай! нам не жалко!.. Предупреждаю, если кто ее пустит на квартиру – его выкинем!

Шесть сельисполнителей пошли приводить приказ в исполнение.

Через час Васины дети ревели на снегу. Их у него, как мошкары, и все один другому пить не подадут.

…Морозная, лунная, с зеленым отсветом ночь глотала детский рев и плач, а легкий ветер разносил по хутору жуткую тревогу.

Сериков перед потупившимися людьми бил о стол кулаком:

– Бедняки! Что ж вы молчите? Среди вас живут кулаки… Мы еще пять дворов выкинем вот так же. Безжалостно расправимся с классовым врагом! Взяла слово беднячка, соседка Саньки Филатова:

– Я вот скажу: один раз Сашка убирался ехать за картошкой в Семеновский, а возвращался с хлебом…

– Добре…

Высказывались и другие. Люди вязали друг друга. Вечером в Базках судили Дашуху. Она давала подписку, что у нее хлеба нет, а потом нашли в яме – дали десять лет.