Ленин. Социально-теоретическая реконструкция

По поводу характера Владимира Ильича Анна Ильинична однажды заметила, что, хотя у него был темперамент, в котором смешивались черты сангвиника и холерика, он уже в детстве был «разумным мальчиком». К своему тюремному опыту он также отнесся настолько рационально и прагматично, что несколько лет спустя, уже будучи в ссылке, «поучал» попавшего в тюрьму младшего брата, как можно избежать полного физического истощения и болезней. Среди советов, данных Дмитрию в письме Владимира к матери от 7 февраля 1898 г., можно прочитать следующее: «Нехорошо это, что у него уже за 2 с половиной месяца одутловатость какая-то успела появиться. Во-первых, соблюдает ли он диету в тюрьме? Поди нет. А там, по-моему, это необходимо. А во-вторых, занимается ли гимнастикой? Тоже, вероятно, нет. Тоже необходимо. Я по крайней мере по своему опыту скажу, что с большим удовольствием и пользой занимался каждый день на сон грядущий гимнастикой. Разомнешься, бывало, так, что согреешься даже в самые сильные холода, когда камера выстыла вся, и спишь после того куда лучше. Могу порекомендовать ему и довольно удобный гимнастический прием (хотя и смехотворный) — 50 земных поклонов. Я себе как раз такой урок назначал — и не смущался тем, что надзиратель, подсматривая в окошечко, диву дается, откуда это вдруг такая набожность в человеке, который ни разу не пожелал побывать в предварилкинской церкви!» [139] Даже под влиянием казни старшего брата Владимир не превратился в «одержимого» бунтаря. В его мышлении совершенно не было места для мистики. Полицейские преследования не деформировали его личности, он воспринимал их как плохую погоду. Эту уравновешенность он сохранил и в тюрьме.

Ульянов покинул тюрьму 14 февраля 1897 г. и вскоре отправился в путь в далекую Сибирь. Путешествие в Шушенское, место его ссылки, длилось несколько недель. Никаких серьезных жалоб не возникло, больше того, он был очень доволен местом ссылки. [140] 2 марта 1897 г., отдыхая по дороге к месту назначения на железнодорожной станции «Обь», Владимир Ильич пожаловался матери на дороговизну «частной» поездки [141] в Восточную Сибирь: «Ехать все еще остается двое суток. Я переехал сейчас на лошадях через Обь и взял уже билеты до Красноярска…Мне пришлось отдать 10 р. билет + 5 р. багаж за какие-нибудь 700 верст!!.. Теперь же неопределенности гораздо менее, — завершает он свое письмо, — и поэтому я чувствую себя хорошо». [142] Приблизительно через неделю он писал М. И. Ульяновой (Маняше) из Красноярска, что «попал-таки в здешнюю знаменитую библиотеку Юдина», который радушно его встретил. «Читал в газетах, что с весны будут ходить скорые поезда сюда: 8 суток от Парижа до Красноярска, значит, от Москвы около 6 суток. Вот тогда переписываться будет много удобнее». [143]

При изучении писем Ульянова, написанных в это время, однозначно выясняется, что в центре его интересов тогда находились новые места, новые люди, по-прежнему семья и, конечно, книги, главным образом по истории, экономике и статистике. После многих недель пути, приближаясь к месту ссылки, он писал семье: «Я — в село Шушенское… Это — большое село (более полутора тысяч жителей), с волостным правлением, квартирой земского заседателя (чин, соответствующий нашему становому, но с более обширными полномочиями), школой и т. д. Лежит оно на правом берегу Енисея, в 56 верстах к югу от Минусинска». До Минусинска придется ехать пароходом. Друзей Ульянова, Кржижановского с Базилем отправили в другой населенный пункт, в село Тесинское. В другом отношении позже он еще обрадуется тому, что оказался вдалеке от других ссыльных. Окрестности Красноярска напомнили Владимиру Ильичу «не то Жигули, не то виды Швейцарии», и в том же письме он с радостью сообщает семье, что сумел достать книги по статистике для занятий. Далее он шутливо предложил брату Дмитрию приехать в Шушенское, где можно будет вместе поохотиться, «если только Сибири удастся сделать из меня охотника». [144]

Почти в каждом письме Владимир Ильич оповещает родных об интересных прочитанных книгах или о том, какие книги ему непременно нужны. Например, 10 декабря 1897 г. он писал Анюте из Шушенского в Москву: «Читаю я сейчас Labriola, Essais sur la conception materialiste de Vhistoire. Чрезвычайно дельная и интересная вещь… Разумеется, годна для перевода лишь 2-я часть, да и та не целиком… Но выпуски… не отнимут значения у этой чрезвычайно умной защиты «нашей доктрины” (выражение Лабриола)». [145] Конечно, Владимир Ильич старается здесь обмануть цензуру, на самом деле речь идет о защите марксизма. Знакомство с этой книгой пригодилось Ульянову при написании статьи против народнических «бюрократических и фискальных утопий», которая была опубликована год спустя в одном из петербургских сборников. [146]

Уже в самом первом письме из Шушенского (18 мая 1897 г.) Ульянов писал матери и сестре Марии о «художественных красотах» сельских окрестностей, где, «видимо, недурная охота». [147] В его письмах все чаще появляется имя любимой девушки, Надежды Константиновны Крупской, которую арестовали по тому же делу, что и Ульянова, но гораздо позже, 12 августа 1896 г. В письмах из Шуши от 10 и 21 декабря, адресованных матери, Маняше и Анюте, Владимир Ильич, интересуясь возможностью достать книги Сен-Симона, Маркса и Энгельса, сообщил родным, что Надежда Константиновна, может быть, вскоре приедет к нему, так как она попросила заменить ей ссылку в северные губернии на Минусинский округ. [148]

Наконец, в письме от 10 мая 1898 г. он известил мать о прибытии Надежды Константиновны: «Приехали ко мне наконец, дорогая мамочка, и гости. Приехали они седьмого мая вечером, и как раз ухитрился я именно в этот день уехать на охоту, так что они меня не застали дома… Про меня же Елизавета Васильевна сказала: «Эк Вас разнесло!” — отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!» Сразу же начались и приготовления к свадьбе, поскольку немедленная свадьба была условием данного Н. К. Крупской разрешения отбывать ссылку в Шушенском. Владимир Ильич хотел, чтобы все семья приехала к нему в Сибирь, но это была скорее романтическая мечта: «Да, Анюта спрашивала меня, кого я приглашаю на свадьбу: приглашаю всех вас, только не знаю уж, не по телеграфу ли лучше послать приглашение!! Н.К., как ты знаешь, поставили трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic!) в брак, то назад в Уфу. Я вовсе не расположен допускать сие, и потому мы уже начинаем «хлопоты”…, чтобы успеть обвенчаться до поста (до петровок)… Приглашаю тесинцев (они уже пишут, что ведь свидетелей-то мне надо) — надеюсь, что их пустят». [149] Последнее предложение — указание на уже, можно сказать, старых ссыльных друзей. Из следующего письма, помеченного 7 июня, выясняется, что из-за бюрократических препятствий свадьба откладывается до июля. (Она состоялась 10 июля в шушенской церкви). Владимир Ильич попробовал уговорить мать приехать к нему, но предупредил ее: мать Н. К. Крупской опасается, что многодневная поездка будет чересчур утомительна. [150] В конце концов Марии Александровне было тогда уже 63 года.

В переписке Ульянова даже бытовые проблемы оказываются связаны друг с другом. Поднимая тот или иной вопрос, описывая матери или сестрам свои повседневные заботы, он умел одновременно многое сказать об атмосфере и обычаях того времени. Найдя подходящего собеседника, Ульянов мог обмениваться мыслями по любым жизненным проблемам. Это была странная способность, которая, однако, свидетельствовала о том, что для него было характерно свободное, не обремененное никакими «комплексами» духовное общение. Его интересовали «все мелочи жизни» от жалования домашней прислуги в Швейцарии до жилищных условий, от охоты до привычек друзей. [151]