Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

И, как будто угадав мысли молодого, делающего свой первый шаг литератора, Серафимович, уже вернувшийся на свое место, глядя на Шолохова добрыми и мудрыми глазами много жившего и много пережившего человека, сказал:

– Прочитал я «Донские рассказы». И словно воздухом родным, степным подышал. Живые они, ваши рассказы, прозрачные. И хочу сказать вам, батюшка мой: писатель вы, писатель. Только работать надо, учиться и не спешить, над каждой вещью работать.

Серафимович помолчал. Шолохов не сводил с него глаз, стараясь казаться спокойным, чтобы не выплеснулась наружу ликующая радость.

– Да, учиться! – повторил Серафимович. – Учиться вообще, ибо много должен знать и ведать писатель, ох как много! И учиться мастерству, уменью. Нашему брату, литератору, нельзя без уменья… Я учусь писать без малого сорок лет, а перечитаешь – и инда на лысине от стыда румянец выступит.

Серафимович, улыбаясь, похлопал ладонью по чисто выбритой голове и, сразу потушив улыбку, начал рыться в кипе рукописей на столе. Вытащил толстую папку.

– Одному научился я: отжимать лишнее, безжалостно отжимать. Вот… – он поднял над столом папку, подержал ее на весу и снова положил на стол, – «Железный поток». Не то, что напечатано, а то, что выбросил, сократил. И не жалею, потому – лишнее. А ведь пот писательский, бессонные ночи… Я ведь трудно пишу, по строчкам.

Серафимович раскрыл папку и, вытащив наугад листок, прочитал вслух:

– «Идут всякие, и по городскому одетые. Идут по тропинкам рядом с шоссе, в шляпах, во фраках, в смокингах… Жара, а он в длиннополом сюртуке. В шляпе с тросточкой рассказывает: «У меня домик. Я никакой большевик, только торговал рыбой. А у меня сосед, ну и зло, так что мы судились, перессорились с ним… ежели б остался, он зараз казакам – это, мол, самый жестокий большевик, и голову долой».

– Так ведь это интересно, хорошо же это! – вырвалось у Шолохова.

– Хорошо, да не дюже, – вздохнул Серафимович. – Лишнее. Ведь «Железный поток» – зачем потоку всякие там мутные ручейки?

Он закрыл папку, с трудом втиснул ее на старое место и взял со стола рукопись. Шолохов узнал свои «Донские рассказы».

– Лишнее это самое – разное бывает. Иногда от бедности, когда сказать нечего и болтовня сплошная, иногда от богатства. У вас, дорогой мой, от богатства. Не велика книжка, восемь рассказиков, а событий в каждом из них на целый роман хватит. Сжато до предела. Распирают материал рассказы, воздуха в них маловато остается. Чем героям дышать? Что же из этого следует? – Серафимович внимательно посмотрел на Шолохова и, отчетливо выговаривая слова, сказал: – Ограничивать себя надо, ограничивать жестоко, или… – Он задумчиво перелистал страницы рукописи. – Может, и не педагогично то, что я скажу, но писателю очень важно найти себя, пока молод… и дерзнуть на большое полотно. Нюхом чувствую – пороху у вас хватит.

Через несколько месяцев на книжных прилавках появился сборник «Донских рассказов» М. Шолохова с предисловием А. Серафимовича.

«Как степной цветок, живым пятном встают рассказы т. Шолохова, – взволнованно писал Серафимович. – Просто, ярко рассказываемое чувствуешь – перед глазами стоит. Образный язык, тот цветной язык, которым говорит казачество. Сжато, и эта сжатость полна жизни, напряжения и правды.

Чувство меры в острых моментах, и оттого они пронизывают. Огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.

Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя, – только учиться, только работать над каждою вещью, не торопиться».

В 1926 году Шолохов переиздает в «Московском товариществе писателей» свой сборник рассказов под новым названием «Лазоревая степь», дополнив его новыми рассказами. Посылая этот сборник Серафимовичу, Шолохов писал:

«9/ XIII 26 г. ст. Вешенская.

Уважаемый и дорогой т. Серафимович.

Посылаю Вам книгу моих рассказов «Лазоревая степь». Примите эту памятку от земляка и одного из глубоко и искренне любящих Ваше творчество…

Попрошу Вас, если можно, напишите мне Ваше мнение о последних моих рассказах: «Чужая кровь», «Семейный человек» и «Лазоревая степь».

Ваше мнение для меня особенно дорого и полноценно…»

Но юношеские рассказы были для Шолохова лишь разбегом перед задуманным им огромным эпическим полотном.

В 1927 году он присылает в редакцию журнала «Октябрь» первый том «Тихого Дона». Редколлегия отнеслась к роману довольно сдержанно: раздавались голоса, что это всего лишь бытовые зарисовки старого казачества, произведение не актуальное, лишенное связи с современностью. Да и очень толста рукопись – более двадцати авторских листов. В лучшем случае – напечатать, но решительно сократить.

Редактором журнала «Октябрь» был Серафимович. Последнее время он прихварывал и не во всех делах журнала принимал участие. Но «Тихий Дон» потребовал прислать к нему домой. И немедленно!

С огромным трудом прочитал старый писатель рукопись. И не потому с трудом, что неинтересно, – наоборот, с первых строк роман властно захватил его, а просто станичная машинистка, не искушенная в редакционных правилах (или, может быть, экономя бумагу), напечатала рукопись без интервалов и красных строк. Строка налезала на строку, буква на букву… Но дочитал до конца Серафимович и решил печатать роман с январского номера 1928 года. Тут же позвонил по телефону в «Октябрь».

– Эка беда, что номер сверстан! – решительно отвел он возражения. – Что у нас в номере, напомните… отрывок из моей «Борьбы»… Снять… Гм, объявлен… говорите, неудобно перед подписчиками… Тогда вот что: сколько у меня листов?.. Два и три четвертых. Снимите два и оставьте три четвертых… Кто еще?.. Анна Караваева «Лесозавод»… чуточку потесните, только глядите, чтобы по-божески… Алексея Силыча ставьте целиком, у него немного. Поэзия… кто?.. Алексей Сурков, Михаил Светлов, Степан Щипачев. Молодых, батюшка мой, не трогайте. Ведь им всем троим вкупе годков немногим-то больше, чем мне одному. Ну, а остальных – снимите и начинайте «Тихий Дон»… как есть, без сокращений.

В январской книжке «Октября» были опубликованы первые главы романа, который сейчас известен всему миру.

А 19 апреля 1928 года в «Правде» появилась восторженная статья Серафимовича о романе и его авторе. Статья начиналась картиной донской степи:

«Ехал я по степи. Давно это было, давно, – уж засинело убегающим прошлым.

Неоглядно, знойно трепетала степь и безгранично тонула в сизом куреве.

На кургане чернел орелик, чернел молодой орелик. Был он небольшой; взглядывая, поворачивал голову и желтеющий клюв.

Пыльная дорога извилисто добежала к самому кургану и поползла, огибая.

Тогда вдруг расширились крылья, – ахнул я… расширились громадные крылья. Орелик мягко отделился и, едва шевеля, поплыл над степью».

Вспомнил я синеюще-далекое, когда прочитал «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Молодой орелик, желтоклювый, а крылья размахнул. И всего-то ему без году неделя. Всего два-три года чернел он чуть приметной точечкой на литературном просторе. Самый прозорливый не угадал бы, как уверенно вдруг развернется он.

Неправда, люди у него не нарисованные, не выписанные, – это не на бумаге. А вывалились живой сверкающей толпой, и у каждого – свой нос, свои морщины, свои глаза с лучиками в углах, свой говор. Каждый по-своему ходит, поворачивает голову. У каждого свой смех; каждый по-своему ненавидит, и любовь сверкает, искрится и несчастна у каждого по-своему.

Вот эта способность наделить каждого собственными чертами, создать неповторимое лицо, неповторимый внутренний человеческий строй, – эта огромная способность сразу взмыла Шолохова, и его увидали…»

В 1931 году Серафимович навестил Шолохова в Вешенской. За лето собирался не раз, но надо было сперва выполнить задание «Правды»: с «бригадой» – сыном Игорем Александровичем и женой сына – ездили по колхозам и МТС Усть-Медведицкого района. Смотрели, беседовали… Результатом был очерк «По донским степям», напечатанный в двух номерах «Правды».