Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

А тут кричит Михаил Александрович – сразу и нас, недотеп, ругает на чем свет стоит, и Кудашева зовет, чтоб бежал с сачком поскорее, а то опять упустим добычу. Я с обидой отдаю сачок, Кудашев мчится с ним к Шолохову, заходит в воду, и, слава богу, они выволакивают на берег крупного сазана.

«Уу-у! Здорово!» – вырывается у всех протяжный возглас.

«Как будто хватит на уху, – удовлетворенно говорит Михаил Александрович, – идемте варить, костер уже развели».

Но Кудашев уязвлен, не хочет уходить с пустыми руками: «Я должен поймать хотя бы небольшого сазанчика». Пришлось и мне остаться на берегу. Закинул Кудашев спиннинг, а леска и не дрогнет. Сидим. Кудашев нервничает. А с крутого берега спускается Мария Петровна и зовет нас завтракать. Александрович уже сварил уху, все готово, и все ждут нас. И только начала Мария Петровна сетовать по поводу настырности Василия, как вздрогнула и запрыгала леска спиннинга, и мой сияющий Васька вытащил-таки небольшого сазанчика. Мария Петровна вздохнула с облегчением.

Уха получилась на славу, и вкусная, и особо ароматная. Может, потому, что Михаил Александрович варил ее со всевозможными приправами, а может, виной тому и чистый степной воздух. Получилась, правда, не совсем тройная – мало было стерляди, не было белорыбицы, но добавку просили все. А какие рассыпчатые, какие вкусные были помидоры. И рыбалка эта, и уха запомнились на всю жизнь.

Михаил Александрович был большим выдумщиком по части розыгрышей и шуток, особенно если надо было развлечь гостей.

В один из солнечных дней решено было всем вместе поехать на бахчу, она находилась в нескольких километрах от дома. Желающих набралось много, в машину всех не взять. Стоим во дворе, думаем, как выйти из положения. А Михаил Александрович в сторонке с конюхом о чем-то толкует. А потом выезжает из гаража машина с двухколесной тележкой для подвоза воды на буксире. Михаил Александрович говорит, что кому-нибудь придется садиться на тележку. Кому же? Бросаем жребий, счастье выпадает Кудашеву. Что поделаешь, уговор есть уговор. Выезжаем за ворота. Смех во дворе, смех и на улице: через дорогу находится редакция районной газеты, из окон выглядывают хохочущие лица. Журналистам, конечно, хорошо известно, как любит Шолохов подобные шутки.

Разумеется, водовозные дроги тут же вернули во двор, а всех желающих отбыть на бахчу отправили в два заезда. На бахче насобирали много зрелых дынь, полосатых арбузов, урожай оказался довольно богатым. Самые спелые дыни – «колхозницы» – были отведаны здесь же, как, впрочем, и звонкие, лопающиеся от одного прикосновения ножа арбузы.

Когда стали собираться в обратный путь, стало ясно – Михаил Александрович опять что-то затеял. Очень уж настойчиво он уговаривал свою маму Анастасию Даниловну не отправляться домой первым заездом, а приглашал Лукиных. В результате – ни Даниловна, ни Лукины (по настоянию Марьяны) его не послушали. В первом заезде отбыли Кудашев, он сел рядом с Шолоховым, который был за рулем, Светлана, Анастасия Даниловна, я и Лидия Петровна. Михаил Александрович повез нас с ветерком да еще по обширным лужам от недавнего дождя. Особенно досталось мне и сестре Марии Петровны Лидии, обе мы сидели с краю. Вид у нас был, прямо скажу, живописный. Даниловна ругала сына, а он ей в ответ говорил, мол, не садись с нами, не послушала. Чумазыми и мокрыми катили мы по станице, во дворе непутевому водителю досталось на орехи от Марии Петровны, а он в ответ – ничего, а то без этого окропления дождевой водичкой и сладкие дыни с арбузами не запомнятся. И добавил, что как ни хитра Марьяна Юлиановна, но и ее ждет сюрприз.

Все «пострадавшие» тут же пошли в баньку в глубине усадьбы, вымылись, привели себя в порядок. Вскоре приехали Марьяна с Юрием Борисовичем и другие, их привез шофер Шолохова и, конечно, без всяких приключений. Михаил Александрович подошел к Марьяне и спрашивает, не хочет ли она прокатиться верхом, у него есть лошадь, подаренная ему Буденным. Марьяна обрадовалась, тут же побежала переодеваться. Вот она уже выходит, весело подпрыгивая, опускается по ступенькам и вдруг видит – стоит у крылечка бычок оседланный, а за уздечку его держит конюх. Мы все невольно рассмеялись, а бедная Марьяна поникла, не приняла этой шутки и почти со слезами убежала в дом, а за ней следом пошел Юрий Борисович, чтобы успокоить ее. Пришлось и Михаилу Александровичу извиняться, уверять, что дело поправимое, не надо так близко к сердцу принимать шутку, которая и впрямь вышла неудачной. Но Марьяна наотрез отказалась пойти на мировую. Очень сильно обиделась. Вскоре Лукины уехали в Гагры.

Да, Михаил Александрович всегда любил шутку. Но в ту пору в его веселых затеях виделся мне порой какой-то перехлест, надрыв, что ли. И немудрено, у него тогда были трудные дни. Ведь шел 1937 год, известный массовыми арестами и репрессиями. Из гостей у Шолоховых остались только мы с Василием Михайловичем, меньше стало шуток, больше тревожных разговоров по вечерам в каком-нибудь укромном месте дома.

Несколько раз выезжали на утиную охоту. Особенно запомнился мне одни из таких выездов. Выехали мы за станицу в степь и остановились возле небольшого озера, на которое, как полагал Михаил Александрович, должны прилететь утки на ночевку. Надо было ждать наступления сумерек, за разговорами они незаметно подкрались, и мы приготовились к охоте. Меня и Кудашева поставили возле дороги недалеко от озера, а Михаил Александрович занял позицию подальше, почти у самой воды с противоположной стороны озера.

Долго и напряженно всматривались мы в небо, ждали уток. Кудашев был близоруким и заметить приближение уток на большом расстоянии не мог, эта миссия была возложена на меня. Договорились, как только я примечу черные движущиеся пятна, так предупрежу Кудашева – будь внимателен, летят утки. Наблюдатель из меня получился неважнецкий. Увидела я – что-то летит, оказались какие-то мелкие птахи. Пока препиралась с Кудашевым, откуда ни возьмись слева три утки. Бах-бах! – вдогонку, и все мимо. Михаил Александрович кричит: «Мазила!» С каждой минутой утки стали появляться чаще – и парами, и стайками, но пролетали либо высоко, либо далеко в стороне. И все же нам повезло: две утки вылетели прямо на нас, скрывавшихся за кустами. Кудашеву удалось подстрелить одну из них, и она упала в камыши. С Михаилом Александровичем была охотничья собака – сеттер, однако, сколько ни старался Кудашев заставить пса принести подстреленную им утку, она не повиновалась. А Михаил Александрович смеялся по этому поводу и кричал: «Возьми свою добычу сам!» Затем грянул выстрел, и мы увидели, как сеттер метнулся в озеро и тут же принес охотнику утку. Потом-таки по указанию хозяина собака принесла и нашу утку.

Стало совсем темно. Мария Петровна позвала: «Заканчивайте свою охоту, собираемся домой!»

На следующий день к обеду домашний повар Нюра приготовила обеих уток с яблоками. Михаил Александрович за столом, как всегда, шутил. Уверял, что можно по вкусу определить, какую из уток подстрелил он, а какую – Кудашев, потому что кудашевская наверняка менее вкусна, долго лежала в озере и вымокла. Оказалось, однако, что обе утки одинаково вкусны.

Конец августа был жарким, и вода в Дону была теплой. Еще много раз все мы перебирались на ту сторону реки, на ровный, чистый песчаный пляж, купались, загорали, а Михаил Александрович и Василий Михайлович соревновались в заплывах.

Всему приходит конец, завершилось и наше пребывание в гостях у Шолоховых. Пора, как говорится, и честь знать, хватит отрывать хозяина от работы. Михаил Александрович поехал в Миллерово вместе с нами, у него там, как он сказал, были дела. В дороге он часто сменял за рулем водителя.

Но прежде чем отправиться в довольно долгий путь, по сложившейся традиции, проехав Базки, поднялись на взгорок, откуда хорошо видны и станица Вешенская, и излучина реки, и, распив бутылочку виноградного вина, попрощались с Доном.

Год спустя после поездки в Вешенскую у нас с Василием Михайловичем родилась дочь. Наконец Кудашев стал отцом, хотя за другом ему было не угнаться. У Шолоховых в то время было уже четверо детей. Василий Михайлович сообщил телеграммой о радостном событии в нашей жизни в Вешенскую, оттуда сразу же пришло поздравление. Шолоховы обещали приехать на именины и сдержали слово. В тот день у нас собрались родные, друзья, знакомые, а часам к двум пришли и Шолоховы с подарком «на зубок», как сказал Михаил Александрович. Подарком оказался огромный гусь, зажаренный в Вешках перед самым выездом в Москву. Собрались все мы на это семейное торжество не в нашей комнатушке на Камергерском, а в более просторной комнате, полученной Кудашевым буквально накануне рождения дочери. Так что заодно отметили и новоселье.