Дневники Фаулз

Вновь лишаю себя комфорта; не знаю, сколько еще буду так поступать. Только сумасшедший мог отказаться от такой работы [487]. Столько удобств, все вокруг утопает в зелени. Можно мирно жить, возделывать свой сад. Но я всегда спешу подняться на следующую ступеньку своей особой лестницы.

5 сентября

Как все относительно! Перечитал то, что писал в июле, — кажется, это принадлежит перу незнакомца. Тогда я мечтал жениться на С., теперь смешно даже думать об этом. Нелепо считать, что наши эмоции и желания плавно развиваются; похоже, многие не способны уразуметь, какие они иногда совершают скачки. Думаю, тут дело в неспособности к анализу; такие люди не могут отличить истинную реальность от внешнего правдоподобия. Желание сродни гниющему яблоку — кожура гниет последней. Порча идет с сердцевины, распространяясь наружу. Думаю, мою независимость питает сознание непостоянства желаний и чувств и еще свойственный мне цинизм; и вот эти мои качества некоторые по доброте душевной называют цельностью или зрелостью характера. Потому что в тот момент, когда у меня рождаются желания, я претворяю их в жизнь с большим успехом, чем люди, которые не видят изменчивую, непостоянную природу желаний; я люблю более пылко. И не делаю вид, что они будут долго продолжаться.

Это означает, что жаждать их продолжения — экзистенциалистское несогласие с природой, хаос — вдвойне тяжело.

Здесь таится природа наших острых конфликтов с Э. — ритмическое чередование притяжения и отталкивания. Когда начинается период отталкивания, не надо восставать против такого порядка вещей — надо просто ждать, когда маятник качнется в обратную сторону. Сомнений нет — время глубокой любви вернется. А это такая уверенность (как в писании стихов), которая перенесет даже засуху в чувствах.

14 сентября

Мучительные, полные страданий дни, похожие то ли на роды, то ли на предсмертную агонию. Э. только что ушла на встречу с Р., в Бейсуотер; я остался дома, в коттедже, понимая, что никогда еще не был так близок к тому, чтобы потерять ее навсегда. Я покинул Эшридж, скуля как щенок, и поселился здесь. Думаю, я так привязался к Э., что возможность ее ухода не представлялась мне вероятной. Но возможность превратилась в реальность, и мой роман с С. сыграл здесь не последнюю роль. А также ее желание искупить грех; чувство утраты, связанное с Анной; и еще то, что Рой хорошо устроился, имеет деньги, а она слишком долго живет на грани нищеты. Все ускорил роман Р. с другой женщиной; во мне она не уверена, а видеть, как Р. и дочь тоже от нее отдаляются, выше ее сил.

Я не совсем понимал, что происходит, и потому сначала отнесся к ситуации легкомысленно. До того вечера, когда она ушла повидаться с Р. и вернулась в слезах, сказав, что обещала вернуться к нему. Это было в четверг. Всю ночь и весь следующий день она лила слезы, бесконечные слезы; взрыв мучительных угрызений совести. Э. будто сошла с ума и не понимала, что произошло.

Неожиданно я почувствовал, что мир рушится, и сделал все, чтобы задержать ее хотя бы на уик-энд. В пятницу она позвонила Рою; выяснилось — ему надо ехать на уик-энд в Абингдон, и потому сошлись на том, что это время каждый проведет сам по себе. Мы спорили весь уик-энд; казалось, я веду борьбу за ее душу, однако проигрываю: слишком неравны силы. Всякий раз, когда я представлял, что живу без нее, хожу один в кино, просто гуляю или обедаю, мне становилось так плохо и страшно, что я хватался за первый пришедший на ум аргумент, чтобы убедить ее остаться. Только сейчас я понял всю силу моей любви к ней. Несмотря на все ее недостатки — или благодаря им, — я люблю ее, как никогда никого не любил раньше. Сомнения есть: существует другая извечная повелительница — свобода, для работы необходимо время; финансовая ситуация неблагополучная — мне одному едва хватит денег, чтобы продержаться до новой работы, не говоря уже о ней; не проходит чувство вины, одолевают сомнения — вряд ли что-то может компенсировать ей утрату Анны или даже Роя; присутствует смутная, инфантильная тревога, что Э. не идеал, не воплощение образа жены; сомневаюсь я и в своей (больше, чем в ее) способности хранить верность; возникает даже чувство, что, если она вернется к Р., ситуация прояснится — и не только на определенный момент, — это может подготовить почву для подлинного возвращения; есть ощущение, что истинное противостояние — религиозного свойства (между мной и Роем) и потому ложное. Все это есть, но есть и страстная физическая любовь; страх перед одиночеством, потребность в друге; знание, что все убеждения, потребности, причуды Э. очень похожи на мои — в нас есть нечто от брата и сестры; все эти личные, эгоистические пристрастия не дают мне, конечно, права удерживать ее при себе.

(Прошел час, как Э. ушла, сейчас она должна быть с ним. При мысли, что прошел час, я чувствую облегчение. Она теперь придет скорее, если вообще придет, — все «если», «если». Жуткий страх, что она не вернется.)

Сомнения. Они не могли не возникнуть, но теперь я уверен, что хочу связать свою жизнь с Э. Написал Рою письмо, в котором сообщил, что готов жениться на Э., так что ему нечего беспокоиться по этому поводу. Ей самой тоже сделал предложение — не один раз.

Что всего важнее, мы сроднились друг с другом. Оба понимаем удивительную живучесть нашей любви, она помогала ей ждать меня (по иронии судьбы, я пришел к ней слишком поздно — и не куда-нибудь, а в Хэмпстед), преодолевать неимоверные трудности; в моменты расставания мы оба испытываем невыносимую тоску; в наших душах раскрылись глубины; в повседневных отношениях царит полная гармония. Наша любовь подобна любви Тристана и Изольды — чистая, но обреченная [488]. Не думаю, что мы могли бы перестать любить друг друга. На каких-то поверхностных уровнях мы можем забыть, предать, но нам никогда не остановить соединяющий нас глубокий, мощный поток. А если попытаемся сделать это сейчас, когда он достиг своего пика, то навлечем на себя несчастье. Такое пламя не загасить, его можно только притушить, однако при первой возможности оно вспыхнет с новой силой.

Р. имеет над Э. власть, и это приводит меня в недоумение. Она постоянно говорит о его уродстве, эгоизме, жестокости, но, похоже, находится под его гипнотическим воздействием. Сегодня вечером, перед самым уходом, она сказала:

— Рой — мое проклятие. Он унижает меня, а я позволяю ему это делать. Могу лежать всю ночь, чувствуя к нему ненависть, но это ничего не значит. Я только разрушаю себя.

Я сказал, что некоторые его идеи лживы и она верит в них только потому, что Рой ее убедил; с этим она согласилась, но ее глаза говорили обратное. Да, она действительно в его власти, и я боюсь, что в конце концов он ее погубит.

Можно на это взглянуть иначе; два англичанина-интеллекту-ала, будущие писатели, живут на острове. Один уводит у другого жену. В течение года парочка живет вместе, относительно вместе, потом расстается. Как будто случай из истории литературы; газетный репортаж. Нет, такое может случиться только с другими. С нами — никогда.

17 сентября

Наконец принято решение, ситуация понятна; они с Роем несовместимы, и никакое морализаторство по поводу брака и сожаления о судьбе Анны не приведут ни к чему хорошему. Оба находятся во власти идей, заслоняющих факты. Э. только недавно смогла смириться с тем, что Анна прекрасно себя чувствует без нее; поэтому ощущение своей «вины» связано с нежеланием потерять дочь, что естественно, но не является веским основанием для примирения с Роем.

Дожидаясь Э., я достиг такого состояния нервного возбуждения, испытал такой страх, что мне открылась истина: жить с ней трудно, но потерять невозможно. К тому времени, когда она на последнем поезде метро вернулась из Бейсуотера, я решил, что худшее уже произошло. Какое облегчение испытал я, увидев ее, какое чувство освобождения!

Потом, конечно, нахлынуло волнение, связанное с финансами, но оно никак не касалось наших отношений, нашей любви. Э. не вписывается ни в какие социальные институты, но в этом ее особый шарм — вне общественных связей. У нее отсутствует чувство времени, но оно отсутствует и у меня, когда я могу себе это позволить. Она непостоянна, как апрель, но единообразие надоедает. Все недостатки компенсируются, а я не похож на педанта Панглосса. Теперь наша жизнь должна как-то соотноситься с обществом. Это трудная задача. Но я верю — и сильно верю — в свою способность убеждать; думаю, мне удастся сделать из нее не совсем то, чего бы хотелось, но все же как-то приспособить ее к моему характеру. Натура Э. нуждается в серьезных перестройках; моя, естественно, тоже.