Дневники Фаулз

В конце концов мы пошли в кино, через какое-то время я взял ее руку — горячую и сразу же отозвавшуюся на пожатие. Удивительно, как ей удается почти все время быть такой отчужденной, ведь потом жар выплескивается из нее, как пар из прохудившейся трубы. Кофе и сандвичи в кафе, прогулка — рука в руке — вокруг Лейсестер-сквер. Я спросил:

— Мы еще встретимся?

— Нет, не думаю, — ответила она.

Тут я почувствовал печаль и облегчение. Последний раз я видел ее в метро, в уходящем поезде, — он растворился в темноте, будто покинув время: бледное лицо, темные волосы, голубые блики — все предано забвению.

Домой в Ли. Я приехал туда в два часа ночи; изнуренное небо приняло форму арки; звезды поблекли; кроншнеп объедался рыбешками на обнаженном при отливе дне. Холодный воздух, ни огонька, город словно вымер. Мне было невыразимо грустно.

Что-то вроде обнаженного нерва, который задевают некоторые женщины, — сильная впечатлительность? — но мне кажется, это заполняет светом жизнь. Санчия, недостижимая; звенья, что связывают меня с Югом, Э.; земная кутерьма. Время идет, юность канула в прошлое, заламывая руки из водоворота. Великая, печальная, болезненная картина жизни, горе, рыдание; все здесь есть, романтизация невозможного. Подходящий символ; прокол гноящегося нарыва из воображаемого, но невозможного.

Все то же самое — в Эксе, и еще с Моник, — но в этот раз любовь предполагала конечную цель. Будь у меня деньги, я бы на С. женился, попробовал. На самом деле во время грозы я почти сделал ей предложение.

Э. Виделся с ней на следующий день, провели его в Хэмпстеде, и следующий день тоже. Все тот же надоевший ритуал — кино и кафешка, со всеми вытекающими удовольствиями, естественно. Абсолютная свобода в общении, никаких физических запретов, мы с ней как двойники. Ее тело остается для меня бесконечно привлекательным. Но в обществе она не производит впечатления умной, элегантной, изысканной. Слегка усталая, невеселая. Богемный вид; уличный мальчишка. Обаяние сорванца, отчего иногда становится неловко. Теперь понятно, почему Р. хотел сделать из нее «матрону» — дело не только в его викторианстве. Мне тоже хочется как-то привести ее в порядок; замедленный ритм ее существования высасывает из тебя энергию. Временами ее лицо выглядит старым, испитым; в нем, при всей его красоте, нет того, что есть у С. Ее серьезность, отчужденность, искренние глаза, непредсказуемость взгляда пленили меня. В Э. — многословие, налет вульгарности; в Санчии — сдержанность, осторожный выбор. Возможно, это всего лишь разница между обычной начальной школой и привилегированной школой для девочек «Роудин» — хорошим образованием и отсутствием оного. Э. называет меня снобом. Но существует нечто в произношении, в осанке, в привычках — умеренность, такт, которые у Э. заменяются неразберихой и раздражением.

Но Э. обладает мужеством. И продолжает меня любить, хотя я не то что любви, но и уважения не заслуживаю; с полным основанием называет себя «преданной любовницей».

Смешно, что я вдруг превратился в соблазнителя; никогда не считал себя красивым или даже привлекательным. По мнению Э., главную роль играет витальность, сильный характер. Я вижу, что во мне больше понятливости и во много раз больше чувствительности по отношению к женщинам, чем у большинства англичан, — но «сильный характер»? Я ищу истину, но не живу по ней. Самым отвратительным образом обманывал обеих — и С. и Э. Обманываю родителей. Слишком ленив (или слишком увлечен поражениями, опытом, приходящим с ними?), чтобы думать о будущем. И все же, несмотря на это, чувствую медленный рост, возмужание — всегда за работой; хвастаться пока нечем.

Чтобы считаться настоящим англичанином в лучшем смысле этого слова, надо быть объективным, неэмоциональным, разумным, уравновешенным и физически здоровым. У меня есть немного из двух качеств — средиземноморская основа и оксфордский интеллект; это кое-что объясняет.

Сегодня написал письмо С. — как я люблю ее, несколько униженно. Никогда прежде не объяснялся первый в любви; кажется, Санчия — первая женщина, которую скорее соблазнил я, чем она меня. Вечно влюбленный, никогда не останавливающийся.

12 августа

От С. писем нет, я понемногу остываю и успокаиваюсь. Оказавшись вчера в Лондоне, я нисколько не трепетал — напротив, боялся случайно с ней встретиться. А прежняя острая боль при мысли о разлуке, расставании уже успела удивительным образом притупиться.

13 августа

Никогда не мог читать Вирджинию Вулф — в ее письме есть некоторая манерность, женственность, небольшой вроде недостаток, но не для меня. Однако недавно, на следующий день после прощания с Санчией, чувствуя себя совершенно разбитым и духовно опустошенным, я взял в руки «Миссис Дэллоуэй» и неожиданно зачитался.

Чтобы оценить школу «потока сознания», нужно быть обессиленным, изможденным, открытым. Не знаю, можно ли ввести себя сознательно в это состояние или оно всегда возникает случайно — под действием внешних обстоятельств.

Саутенд — там раньше я всегда чувствовал раздражение. Прохладный ручеек — не заросшая живописная заводь, пруд с лилиями.

И миссис Дэллоуэй, живо напомнившая С. А я — Питер Уолш [485].

31 августа

Ясный день, на синем небе ни облачка. Впервые за все лето такой роскошный день. Провел десять дней с Э. Сейчас она живет в маленьком коттедже в глубине большого сада при доме на Фицджонс-авеню. Обычная для нас жизнь — периоды отчаяния чередуются с периодами счастья, любви, периодами ненависти и сожаления.

Встреча закончилась на счастливой ноте. В субботу нужно было последний раз ехать в Эшридж. Э. проводила меня на автобусе до Уотфорда, расстались мы с глубоким, теплым чувством друг к другу. И вдруг через три дня письмо. У нее была неприятная история с неким мужчиной, которого она пригласила на кофе. Я был в ярости. Все из-за ее кокетливого поведения. Однажды вечером я попросил ее идти впереди меня по улице, и за одну минуту с ней заговорили не менее трех мужчин. В ней чувствуется что-то распутное, угадывается половая неразборчивость. Она коротко подстриглась, снова стала такой же привлекательной, как раньше; я горжусь ее успехами у мужчин, но глупость меня раздражает. Одновременно ее в очередной раз уволили с работы. Вот уж социальная неудачница; нет никакой надежды, что она когда-нибудь обретет постоянную работу. Я каждый раз прихожу в отчаяние; у нее просто nostalgie de la boue [486], она рвется к ней, словно ее притягивает магнитом. Санчия почти забыта, она уходит в прошлое. Только здесь, в Эшридже, периодически накатывают приступы тоски, болезненные спазмы.

Безграничная женственность Э. — никакого самообладания. Из-за этого с ней трудно жить сейчас и страшно принимать на себя обязательства, касающиеся будущей жизни.

4 сентября

Скандалы с Э. Звонки со швырянием трубки; все идет к черту. Ущербная личность, противоречивая, надрывная. Сейчас она бесится из-за того, что Рой не позволяет ей видеть Анну, и еще страшно ревнует его к другой женщине, с которой у него роман. Я стараюсь вернуть ей душевное равновесие, но она обречена вечно переживать трагедии, испытывать страдания. В ней есть нечто от греческих героинь; Федра, троянка; ужасные и влекущие черты. Не знаю, что все это означает; у других женщин я называю такое неврозом, отсутствием самообладания и с негодованием отвергаю, но у Э. это грандиозно.

Славная погода; тихие дни, голубое небо. Кричат грачи, воркуют голуби, будто пришла весна; охваченный дремотой сентябрь; в полнолуние после осеннего равноденствия — туман по вечерам. Через два дня не без сожаления покидаю Эшридж — прелестное сердце Англии. Зеленое и благодатное. Здесь нет даже подобия какой-то опасности; плодородное, богатое, зрелое, культурное, хорошо знакомое и мирное место, но главное очень красивое. Не такое, как Греция, которая ежедневно дарит свою лучезарную красоту, но раз или два за сезон оно прекрасно — свойство истинно женской красоты. С Грецией возможен любовный роман, но женой может быть только Англия.