Беседы

А если нового огня уже не будет, то не будет и истории как общего творчества человечества и всем нам придется жить в мире элитных игр. История — это, так сказать, Христос, который приходит к последним, и они становятся первыми. А элитные игры сделают человечество «многоэтажным». Но и «многоэтажное человечество» предполагает сложные взаимодействия между разными группами. Это тоже «топка», в которой полыхает самый разный огонь. Бесконфликтно соорудить такую штуку невозможно.

Сегодня трудно оспорить тот факт, что в США имеет место какой-то странный вариант огня. Он присутствует в основном в протестантско-фундаменталистской среде, которая начала «симметрично» отвечать на мировые вызовы, что является большой глупостью. В любом случае это не тот огонь, это не вывод человечества на новые горизонты, а попытка завоевать еще более прочные позиции в мире.

Но я боюсь, что мир уже стал таким, в котором «прыжок в новое качество» невозможен без большой войны. В перспективе нельзя исключать даже обмена ядерными ударами между Китаем и США. Причем самое опасное — в том, что это может происходить в основном на нашей территории, в форме борьбы за российские ресурсы. Ведь в определенных узких кругах уже звучит термин «война за русское наследство»…

Я говорил о том, что США нужно остановить развитие Китая. Но попробуй его останови… Протестантским фундаменталистам кажется, что возможен сброс модерна, при котором они завоюют главные идеологические позиции. Но я считаю, что в результате может произойти такой религиозный сброс в язычество, такая ревизия фундаментальных ценностных исторических оснований, что ни о каком христианстве речи уже не будет.

В принципе, США могут, конечно, признать, что к Азии перешла пальма мирового первенства, и Китай вместе с Индией должны строить новый мир. Но только в принципе. Повторяю — англосаксы никогда этого не признают и не допустят. К их чести надо сказать, что они мировую власть не отдают. Может быть, когда-нибудь они совсем измельчают, но пока я этого не вижу. Даже в весьма неадекватных конвульсиях нынешней американской элиты я усматриваю внутреннее стремление не отдавать власть никому.

А если так, то это и есть для меня основной горизонт вызовов. Второй горизонт, уже внутрироссийский, — смена поколений. Многие считают, что уже нынешнее наше «непоротое поколение» — большое несчастье для России.

Но у меня есть ощущение, что ему на смену придет поколение гораздо более конформистское, совсем лишенное и внутренней свободы, и государственного драйва. Если это так, то следующая смена поколений станет для нас огромной проблемой.

Кроме того, уже сейчас у нас есть проблемы с устойчивостью власти. Администрация Буша была России очень удобна. И не потому, что Буш нас любил или заглянул в глаза Путину и увидел там родственную душу, а потому, что он воевал с исламом, а нас оставил в покое. Он нас оставил в покое потому, что нельзя «наезжать» одновременно на всех. И, как ни цинично это звучит, если бы он сражался с исламским терроризмом еще лет 20, то для нас это было бы очень хорошо. Росли бы цены на нефть, мы бы за счет этого кормились и, может быть, постепенно разбирались бы в своих собственных проблемах.

Сейчас все это кончается, поскольку все кандидаты в президенты США так или иначе ориентированы на конфронтацию с Россией. Клинтон — это Олбрайт, Обама — это Бжезинский. А что касается Маккейна, то его неприязнь к нашей стране вытекает из жизненного опыта. Кроме того, его кумир — Рейган, и для него любая Россия — «империя зла». Он может притвориться другом России, но стать им… Не знаю… Вряд ли…

Кто бы из них ни пришел в Белый дом, он будет «заниматься Россией». А это очень серьезный вызов. Не факт, что система, созданная Путиным, выдержит нагрузки подобного рода. Ведь есть еще вызов смены поколений, есть инфраструктурный вызов. Думаю, что этот комплекс вызовов встанет перед нами в полный рост на горизонте ближайших двух-трех лет. Когда я об этом впервые заговорил много лет назад, все кричали, что Кургинян «торгует страхом». А теперь вот и Лужков сказал, что мы «проели советское наследство».

И это не все вызовы, на которые нам придется отвечать. Имеет место и вызов целостности страны. Мне не кажется, что Северный Кавказ так уж мечтает остаться в составе России. Там есть элиты, которые считают, что им надо решить несколько собственных проблем, а потом тихонько, без войны «отчалить» от нас в такой момент, когда Москве будет не до них. Наверное, мы бы и это пережили — ведь пережили же потерю Севастополя. Но в этой связи сразу обострится поволжская проблема. А ее мы не переживем.

— Вступление в НАТО Азербайджана и Казахстана — натовский прорыв на Каспий и в Поволжье?

— И такая опасность маячит на горизонте. Но разве Украины мало? Да и Балтии. Крылатые ракеты в Нарве как перспектива? Это что? Или под Белгородом? А с точки зрения территориальной целостности главное для нас, кроме Северного Кавказа, — Поволжье и Сибирь. Там немало проблем, и у них «горизонт угроз» тоже пять-шесть лет. Кроме угрозы с Запада есть огромная соседняя держава, поднимающаяся с Востока. Достаточно всем этим угрозам сойтись где-нибудь в районе 2014 г., и мы окажемся в очень сложном положении. Тем более, что демографическая ситуация в России остается крайне тяжелой. Не надо иллюзий…

— Придется расплачиваться за 1990-е гг.?

— Мы уже сейчас начинаем платить по этим счетам. Нам надо было жестче относиться к самим себе и менее гибко, но более последовательно разрешать противоречия внутри общества. У меня нет полной уверенности, что мы выстоим. Мне чужд весь этот оптимизм относительно 2020 г. Я написал сейчас серию статей «Медведев и развитие», потому что хотел найти в долгосрочной концепции развития, написанной в МЭРТ, что-то хорошее. Но если там говорится, что наше крупное достижение заключается в том, что в России внешнеторговый оборот превышает 45 % ВВП, и не указано, что в ведущих странах этот показатель составляет 17–18 %, то это странная концепция. Концепция глубокой зависимости от других стран.

Я не понимаю, какая структура сейчас может стать актором развития на территории России. Но если этот актор нужен, то инициаторам развития придется ездить по стране и собирать новый «актив развития» буквально поштучно. И не под себя, не под властную или политическую конъюнктуру, не под идеологию, а исходя из того, на что способны люди. По моим оценкам, до момента консолидации внешних и внутренних вызовов у нас осталось лет шесть. Значит, где-нибудь через четыре года (а может быть, и раньше) нас «разбудят» удары извне. «Застоя» длиной в 20 или 30 лет уже не будет, на это нет ресурса.

Я не буду говорить, хорошая или плохая создана у нас система, но то, что она не рассчитана на избыточные нагрузки, — это факт. Система не выдержит сильных толчков… Только минимальные и средние — масштаба Беслана или «Норд-Оста», не более.

Не хочется драматизировать, но я думаю, что даже ближайший год не будет для нас таким спокойным, как кажется сейчас. А дальше вызовы будут только нарастать. Вопрос в данном случае стоит так: сможет ли наш социальный и государственный организм в такой ситуации устоять и сохраниться, и что нужно делать, чтобы он сохранился. А это огромная и прежде всего культурная работа.

Ю.М. Поляков — Государственная недостаточность

Беседа Юрия Михайловича Полякова, известного писателя, главного редактора «Литературной газеты», с главным редактором «ЭС» Александром Агеевым посвящена наиболее «больным» вопросам будущего России — власти, таланту, патриотизму, отношению к собственной истории.

— Юрий Михайлович, можете ли Вы представить себе Россию если не 2042, то хотя бы 2020 г.? Какой она могла бы быть — два сценария, наиболее реалистичный и наиболее невероятный?