Романовы

Благочестивый государь стремился улучшить положение духовенства, чтобы усилить его нравственное влияние. Была создана система подготовки кадров: уездные духовные училища, духовные семинарии, духовные академии. Приходское духовенство и монастыри были освобождены от поземельного налога и прочих натуральных и денежных повинностей и от воинского постоя; увеличены постоянные оклады священников и причта. Но при этом Церковь оставалась под бдительным государственным контролем: царские указы окончательно отменили право выбора прихожанами приходских священников. Не случайно граф Аракчеев в 1825 году передал министру внутренних дел «высочайшее повеление» всем губернским властям: не допускать, чтобы традиционное угощение священника сопровождалось приведением его «в нетрезвое положение», поскольку «случалось, что быв оные напоены допьяна, от таковых угощений некоторые из них, духовных, скоропостижно умирали».

Лейб-хирург Дмитрий Климентьевич Тарасов отмечал: «Император был очень религиозен и истинный христианин. Вечерние и утренние свои молитвы совершал он на коленях и продолжительно, отчего у него на верху берца у обеих ног образовалось очень обширное омозоление общих покровов, которое у него оставалось до его кончины». По его повелениям было начато возведение крупнейших храмов Москвы и Петербурга — Христа Спасителя в Москве в память победы в Отечественной войне и Исаакиевского в Петербурге.

Царь всё чаще говорил о желании отказаться от власти. Однако ни у него, ни у объявленного официальным преемником брата Константина не было наследников. Александр I побудил Константина отказаться от трона и манифестом от 16 августа 1823 года передал право на престолонаследие младшему брату Николаю. Однако царь не объявил об этом акте — возможно, опасался каких-либо движений против него с использованием имени великого князя, — создав таким образом ситуацию междуцарствия, чем воспользовались декабристы.

В последнее десятилетие царствования Александра не было ни одного года, когда бы он не совершал длительных поездок по России. В 1816 году он посетил Киев и Варшаву; в 1817-м — Витебск, Могилёв, Киев, Полтаву, Харьков, Курск, Орёл, Калугу, Москву; в 1818-м после Варшавы двинулся в Крым; в 1819-м ездил в Архангельск, Петрозаводск, Финляндию. В 1820 году царь совершил длительную поездку в Осташков, Тверь, Москву, Рязань, Козлов, Липецк, Воронеж, Обо-янь, Чугуев, Харьков, Полтаву, Кременчуг, Умань, Острог, Владимир-Волынский, Варшаву. В 1821 году он отправился в Витебск; в 1822-м — в Псков, Динабург, Белосток, Вильно и опять в Варшаву. В 1823-м ездил по Новгородской губернии и в Старую Руссу, а затем отправился в Мценск, Орёл, Карачев, Брянск и далее на Украину. Во время длительного путешествия в 1824 году Александр посетил Торопец, Боровск, Рязань, Тамбов, Пензу, а затем поехал дальше на восток — в Симбирск, Ставрополь (Волжский), Самару, Бузулук, Оренбург, Екатеринбург, Пермь, Вятку, Вологду.

Как благочестивый паломник посещал он обители и встречался с прославленными подвижниками: в Саровской пустыни беседовал с отцом Серафимом, в Киево-Печерской лавре побывал на исповеди у слепого иеросхимонаха старца Вассиа-на, в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре выстаивал всю монастырскую вечернюю службу и подолгу разговаривал за чаем с одним из старцев, а в четыре часа утра один, без свиты, первым был у дверей собора, ожидая начала нового богослужения. В 1824 году император долго молился в Ростовском Спасо-Яковлевском монастыре у мощей Димитрия Ростовского, а потом беседовал со старцем Амфилохием. Он посещал церковную службу в городских соборах и даже в сельских церквях, где его огорчало «козлогласование»; однажды в октябре 1824 года в одном из сельских храмов он даже сам пел на клиросе вместе с доктором Тарасовым, бывшим семинаристом.

Как государь он посещал присутственные места, инспектировал воинские части. По прибытии в Пермь Александр прежде всего посетил госпитальные помещения, включая прачечную с кухней, где попробовал приготовленную для больных еду. На дороге из Перми в Вятку ему встретились три партии этапируемых арестантов, которым он, согласно русской традиции, подарил в общей сложности пять тысяч рублей. В Вятке царь остался недоволен увиденным и к тому же получил донесения ревизоров о выявленных злоупотреблениях губернатора П. М. Добрынского, который был тут же отрешён от должности и отдан под суд.

Александр как будто заново открывал для себя страну, которую не успел как следует узнать в круговороте военных и дипломатических дел. На Миасском золотом прииске он взял в руки лопату, а на кузнице Нижнеисетского завода в Екатеринбурге выковал два гвоздя и топор. Он и умер в дороге, чего ни с одним другим государем не случалось.

После путешествия в Екатеринбург и Пермь Александр желал посетить Сибирь — Тобольск и Иркутск. Однако осенью 1824 года тяжело заболела его жена. «Мы здесь уже около недели и в беспокойстве о здоровье императрицы Елизаветы Алексеевны, которая от простуды имела сильный кашель и жар, — сообщал в письме Н. М. Карамзин. — Я видел государя в великом беспокойстве и в скорби трогательной: он любит её нежно. Дай Бог, чтобы они ещё долго пожили вместе в такой любви сердечной!» Супруги решили ехать на юг.

В июле 1825 года Александр получил от унтер-офицера южных военных поселений Шервуда новые сведения о заговоре, зреющем в расквартированных на юге войсках. По указанию царя началось выявление членов и руководителей тайной организации. 1 сентября Александр выехал из Петербурга, намереваясь посетить южные военные поселения, Крым и Кавказ. В сентябре он был уже в Таганроге. Туда же приехала Елизавета Алексеевна. «Жизнь пошла совсем помещичья, без всякого церемониала и этикета, — писал Карамзин. — Их величества делали частые экскурсии в экипаже, вдвоём, по окрестностям, оба восхищались видом моря и наслаждались уединением. Государь совершал, кроме того, ежедневные прогулки пешком; трапезы тоже обыкновенно происходили без лиц свиты, словом, всё время протекало так, что супруги оставались часами вместе и могли непринуждённо беседовать между собой, так, как это было им приятно». 20 октября император отправился в Крым, где посетил Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту, Балаклаву, Севастополь, Бахчисарай, Евпаторию. Он купил имение «Ореанда» на южном берегу и заявлял: «Я поселюсь в Крым... я буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку».

Двадцать седьмого октября на пути из Балаклавы в Георгиевский монастырь царь, ехавший верхом в одном мундире при сыром пронизывающем ветре, простудился и возвратился в Таганрог уже больным. Он считал болезнь обычным недомоганием и сначала даже отказывался лечиться. Лейб-медики констатировали «желчную лихорадку»; современные врачи предполагают геморрагическую лихорадку, скоротечный менингит или даже брюшной тиф. Лейб-медик Виллие фиксировал в дневнике состояние венценосного пациента:

«...7 ноября. Эта лихорадка имеет сходство с эпидемическою крымскою болезнью. Приступы болезни слишком часто повторяются...

10 ноября. Начиная с 8-го числа я замечаю, что что-то такое занимает его более, чем его выздоровление, и смущает его душу... Ему сегодня хуже...

11 ноября. Болезнь продолжается; внутренности ещё довольно нечисты... Когда я ему говорю о кровопускании и слабительном, он приходит в бешенство и не удостаивает говорить со мною. Сегодня мы, Стофреген (личный врач императрицы. — И. К.) и я, говорили об этом и советовались.

12 ноября. Как я припоминаю, сегодня ночью я выписал лекарства для завтрашнего утра, если мы сможем посредством хитрости убедить его употребить их. Это жестоко. Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я несчастный.

13 ноября. Всё пойдёт скверно, потому что он не дозволяет, не соглашается делать то, что безусловно необходимо. Эта склонность ко сну — очень плохое предзнаменование. Его пульс очень неправильный, слаб, и будет выпот без ртутных средств, кровопускания, мушки, горчицы, мочегонного и очистительного.