Покорение высоты

— Вот накликал себе беду несчастный человек. Кого теперь «на лапку» поставим, этот не годится али как? — Грузчики молчали. — Ежели пожелаете, я его вам из воды выловлю — терпите дальше.

Артель столпилась на палубе. Заговорили все сразу. Разобрать ничего было нельзя. Николай из любопытства подошел поближе.

— Пойдешь к нам «на лапку», мил человек? Не бойсь, мы тебя не обидим.

Николай поглядел на выползавшего из воды коротышку, тот стоял, держа руки в карманах брюк, и старался независимой позой поправить впечатление, которое производил его жалкий вид.

— А этого куда денете? — спросил Николай.

— Будет грузилой, как вес. А не поправится ежели, будет дальше нам свою «я» доказывать, так вовсе с артели прогоним.

— Я могу, конечно, попробовать… — сказал Николай и сбросил пиджак.

Работа пошла своим чередом, с шутками и толкотней. Только новоявленному крючнику было не до шуток. Николай старался изо всех сил, чтобы не задержать кругового движения, он остервенело сжимал выскальзывающую из потной ладони лапку, не успевая распрямиться и вытереть пот со лба. Рубаха прилипла к спине горячим блином, ныла больная нога. И все-таки ему было легче, чем если бы он оставался теперь один.

Вечером Николай пришел в общежитие сытый, счастливый и немного навеселе, да к тому же с тремя рублями в кармане. Целую педелю до начала занятий в институте он пропадал на грузовом причале, а с 1 сентября выписался из общежития и снял себе комнату в доме № 17 на улице Герцена.

До начала жестоких декабрьских морозов, пока река Томь не встала и у грузчиков доставало работы, Никитин делил время между лекциями и ломовой работой на причале.

Нежданно-негаданно он оказался на отделении, которое пользовалось в институте большой популярностью, но о котором он никогда не думал применительно к себе, к своим мечтам и способностям, — его определили на архитектурное отделение строительного факультета.

Н. Никитин — студент. 1927 г.

Художественные начала, заложенные в этой профессии, смущали Никитина своей претензией стать в один ряд с музами, приблизиться к чистому искусству, в которое сам он никогда не рвался. Обязательной и едва ли не основной считалась дисциплина рисунка и композиции, и ему пришлось овладевать секретами изобразительного искусства. Впрочем, он довольно скоро научился неплохо рисовать и даже почувствовал к этому вкус. Сохранились два рисунка: на одном изображена обстановка больничной палаты — этот рисунок Никитин сделал еще в школьные годы, а другой рисунок выполнен уже в студенческую пору, на нем Николай запечатлел светлую часть своей комнаты на улице Герцена и вид из окна. Разница между рисунками поразительна. Не верится, что они сделаны одной и той же рукой. Известно, что рисунки Никитина украшали кабинет архитектуры в институте, экспонировались на студенческих выставках. Однако он не испытывал никакого волнения, когда его рисунки хвалили преподаватели и однокурсники.

Курсовые композиции на темы «Искусство зодчества Древней Греции и Рима» Никитин не хотел выполнять в традиционной манере, он вводил в композиции арочные и большепролетные конструкции, которые заведомо были недоступны строителям не только забытых эпох, но и современным мастерам. Никитинские композиции не вписывались ни в одно из классических направлений архитектуры, они звучали диссонансом даже позднему модерну. Вместе с тем новые пролеткультовские искания в области архитектуры тоже не занимали его, его интересовала второстепенная, с точки зрения архитекторов, инженерная сторона зодчества, но этой стороне не принято было в институте уделять большого внимания.

Никитин умудрялся учиться с легкостью, не затрачивая на занятия большой энергии. Окончив второй курс, он снова попытался перебраться на механико-математический факультет, но декан факультета, узнав, что проситель пришел к нему с архитектурного отделения, не стал с ним даже разговаривать, почитая зодчих за людей легкомысленных, не способных к математическому анализу.

Нельзя сказать, что избранный профиль Никитину был чужд. Нет, он не вызывал в нем сильного протеста, на который он был бы способен, если бы ему пришлось заниматься совсем уж не подходящим для него делом. Он учился с некоторым даже любопытством, но без напряжения, без внутреннего сосредоточения на высоких идеях этой профессии. Он чувствовал себя в ней гостем, которому уважаемый метр показывает свою картинную галерею. Гость вежлив, предупредителен, он любознателен, но не восхищен. Никитина не посещали угрызения совести оттого, что он занимает чужое место: он знал, что и в этой устремленной в искусство профессии сможет найти для себя дело, которое потребует от него высокого напряжения ума и сил.

Николай старался не пропускать лекций, но если вставала дилемма — подработать или пропустить лекцию, он шел на пристань, твердо зная, что легко восстановит упущенное по учебникам или по записям однокурсников. Не пристрастие к деньгам и не равнодушие к учебе были тому причинами. Он хотел добиться самостоятельности, стремился к полной независимости, как материальной, так и духовной.

Но однажды, когда грузчики ждали его на причале, он вдруг решил пойти на первую лекцию нового курса, который ему, как будущему архитектору, и слушать-то было совсем не обязательно.

Высокий вальяжный профессор Николай Иванович Молотилов сочным баритоном читал с кафедры курс «Технология железобетона». Артистизм профессора, его могучая стать, сильные волны его голоса околдовали Николая. В том, что говорил профессор, чувствовалась раскованность мысли, вольный ум, способный взбудоражить фантазию. В первый раз за два года пребывания в институте Николай был заворожен вольным, просторным течением творческой мысли.

«Великий теоретик зодчих Древнего Рима Витрувий оставил потомкам три великих завета, которым во все времена подчинялись архитекторы и строители, — польза, прочность, красота. Как нераскрытую тайну хранит в себе сочетание этих трех начал универсальный материал, который мы с вами начинаем изучать. Из этого материала в скором времени нам с вами нужно будет переделать вторую природу — создать новую искусственную среду для обитания человека. Долгое время люди использовали для своих жилищ естественные продукты природы, сначала камень, потом дерево. Камень холоден и груб, дерево недолговечно и подвержено огню… Природа не производит бетона, но его знали строители Римской империи и зодчие Древней Руси. Он удивительно прост в изготовлении, обладает безграничной универсальностью свойств, но главное — имеет редкую способность крепнуть со временем. Но сегодня мы знаем об этом материале едва ли не столько же, сколько знали о нем наши предки.

Строители много раз забывали бетон, чтобы вновь открыть его и поразиться широте его возможностей. Разрушенная наполеоновским нашествием Москва, древние стены Кремля восстанавливались с помощью силикатного цемента. Это был русский бетон, и изобрел его русский человек, которого звали Егор Челиев. Его имени мы с вами сейчас не знали бы, не оставь он своих наставлений. Он так и назвал свой труд: «Полное наставление, как приготовлять дешевый и лучший мертель, или цемент… по опыту произведенных в натуре строений».

Следующий значительный шаг в раскрытии тайн этого материала совершил несколько позже парижский цветовод Жозеф Монье. Он первым открыл способность бетона приобретать крепость за счет других материалов, вбирать в себя свойства железа и стали. Произошло это совершенно случайно. Монье торговал не только цветами, но и рассадой. Он приспособился изготовлять бетонные корытца для выращивания луковиц тюльпанов. Но как легко изготовлялись его бетонные посудины, с такой же легкостью они разваливались. Однажды Монье сунул в цементный раствор несколько негодных обрезков проволоки. Когда раствор схватился и окаменел, цветовод забыл о нем и отставил в дальний угол, потому что корытце было тяжелее прежних. Прошло время, и случайно брошенный взгляд, привыкший остро замечать мельчайшие изменения в зародышах цветов, отметил, что на корытце нет ни одной трещины. Это обстоятельство удивило Монье. Но еще большее удивление испытал он, когда случайно (опять же случайно!) — О великий случай! Скольким мы обязаны ему! — уронил корытце. Оно даже не треснуло! Тогда он попытался разломать его, и лишь с помощью молотка ему это удалось. Сообразительный цветовод наловчился свои бетонные корытца нашпиговывать железной проволокой и стал торговать ими. Они принесли ему немалый доход. Чтобы удержать пальму первенства в своем скромном, маленьком деле, связанном с технологией цветоводства, Жозеф Монье поместил в журнале «Растения и цветы» заметку о способе изготовления удобных корыт для рассады из бетона и железной проволоки… Теперь с именем Жозефа Монье история связывает изобретение армированного бетона или железобетона.