Покорение высоты

Н. Никитин строительный десятник (второй ряд, четвертый слева). 1928 г.

В новые обязанности Никитина входило составление смет на все виды арматурных работ, учет производительности труда рабочих и расчет простых конструкций, которые применялись на стройке. Здесь же, на стройплощадке, эти конструкции и возводили: вязали арматурный остов из проволоки, сколачивали из досок опалубку вокруг него и заливали бетоном. Не раз и не два находил Никитин ошибки в конструктивной части проекта, без страха исправлял их и был бы, видимо, бесконечно рад, если бы его работа состояла только в этом. Но решение инженерных задач составляло лишь малую часть в потоке чуждой ему работы по учету строительных материалов и выработанных бригадой человеко-часов. Тогда Николай стал брать в тресте подряды на разработку железобетонных конструкций и целых узлов. Конструкторские заказы доставались ему через вторые руки, так как его должность не давала ему права на их выполнение. Вскоре Николай почувствовал вкус к изобретательству и стал настойчивей добиваться, чтобы конструкторская работа хоть и окольными путями, но все-таки до него доходила. Не беда, что на его долю приходился безжалостно ощипанный гонорар, что чертить и конструировать, производить расчеты и составлять технические задания приходится по ночам и в выходные дни, важно, что есть эта работа, которая ему в радость. Препятствия возникали не только в добывании заказов, не меньшего труда стоило их пробить, доказать свою правоту. А доказывать ему приходилось не только заказчику, но и тому человеку, которому заказ был первоначально поручен. Эти работодатели были особенно привередливы и осторожны до трусости.

В те годы немало инженерных постов на многочисленных сибирских стройках занимали практики, большинству из которых недоставало технической грамоты. Никитин волей-неволей вынужден был сотрудничать с ними, находясь у них в формальном подчинении, внимать часто безграмотным советам. Все это можно было бы снести, если бы самого Николая временами не заносило в сторону от торных дорог. Смелые конструктивные решения, которые особенно были дороги ему, он часто отодвигал в сторону, а бывало, сознательно подгонял под уровень представлений своих работодателей, отчего разработки никогда не становились лучше.

Изготовление железобетонных конструкций было приписано к арматурным работам, и уже в этом чувствовалось восхваление металла за счет унижения бетона. Стальной скелет конструкции — арматура — действительно составляет основу, без которой немыслима сама конструкция. Но бетону при таком раскладе достается как бы вспомогательная роль. На самом же деле конструкция составляет нерасчлененное единство трех начал — цемента, щебня и металла. От незначительного смещения заданных пропорций качественно меняются характеристики и свойства железобетонной конструкции. Это знали и в двадцатые годы, но тогда отношение к железобетонщикам было чуть ли не пренебрежительным. Несмотря на усилия многих светлых умов, уровень технологии железобетона того времени часто сводился к полученным из опыта режимам, не объяснимым с точки зрения физической и химической наук. Никитин достаточно глубоко изучил этот курс, но не увлекся им. Ему нравилась наука своей конкретностью, ясностью и точностью мысли, а в курсе технологии железобетона он находил множество общих с алхимией черт: «…добавьте к глазури неба дыхание пустыни — получите сплав желтого льва…» Тем не менее множество рецептов изготовления различных бетонов он хранил в своей памяти, согласуя с ними свои конструкторские поиски. Работа под руководством «железобетонщика» Молотилова заставила Никитина овладеть этим предметом.

Конструктивные замыслы его не залетали в то время на большие высоты, хотя Никитин и старался изо всех сил не походить на простого копировщика привычных, в то время тяжелых и грубых бетонных конструкций. Летом 1928 года Никитин изобретал облегченные блоки для фундаментов жилых домов, нехитрые балки и фермы, искал способы их соединения. Теперь его расчеты и чертежи сразу же после утверждения их в тресте обретали материальность на стройплощадке. Живая видимость результата своей работы поднимала в его собственных глазах ценность удачной мысли и точного расчета. Ощущение своей силы и значимости сначала кружило голову, но постепенно стало привычным. Как должное воспринимал он уважение рабочих и даже трестовских инженеров, за которых ему не раз приходилось выполнять инженерные задания.

Он привыкал к стройке, и ему казалось, что это стройка привыкает к нему. Когда он осматривал свой строительный объект, он уже без большого труда мог представить себе рост дома ступень за ступенью, от фундамента до конька крыши. Он учился воспринимать здание как целостный организм, в который строители вкладывают свой труд, свой ум, заботливо ставят на ноги свое детище.

Отработав положенные часы в своей десятницкой конторке, Николай каждый раз оглядывал стройку, перед тем как уйти домой, отмечал, насколько подросла она за день, прикидывал, какой она станет к завтрашнему вечеру.

Дома, на Обдорской, 27, где жила семья Никитиных, сидя за маминым обедом, Николай забывал свою взрослую угрюмость и опять становился добрым и нежным двадцатилетним юношей. Само присутствие матери успокаивало его, освобождало от суматохи и нервозности стройплощадки. Ему просто необходимо было побыть с ней вдвоем, потому что обилие людей на стройке, которым нужны были его десятницкие сводки, советы, чертежи и расчеты, сильно утомляло его. Он сидел за столом и с признательностью слушал мамины речи про соседских кур, про цены на рынке. Обедал он поздно, когда вся семья уже давно отобедала, удерживая мать подле себя за столом, отрывая ее от домашних дел.

Когда начинало темнеть, он выходил во двор и, потоптавшись с папиросой возле низкого крылечка, принимался сосредоточенно ходить по заросшему лебедой дворику, настраиваясь на новую работу.

Вечерами Николай никого к себе не приглашал и сам ни к кому не ходил. Если не было конструкторской работы, он заваливал себя чертежной, в которой недостатка в строительном тресте никогда не было.

За лето, проведенное среди строительных лесов, известковых ям, штабелей досок и кирпичей, Никитин почти отвык от мысли, что в результате учения ему надлежит стать зодчим, творцом «застывшей музыки».

Может быть, стройка со своими хлопотами и нуждами еще глубже засосала бы его, если бы не открылась в нем в то время страсть к изобразительному искусству. В конце лета его вдруг потянуло в Новосибирскую картинную галерею, в высокие залы со сводчатыми потолками. До своего отъезда в Томск он успел побывать здесь несколько раз, и ему без труда удавалось детально, по залам, восстановить в памяти всю галерею, стоило лишь закрыть глаза.

В то время он много и удачно рисовал сам, однако даже снимать копии с любимых полотен у него не поднималась рука. В галерею он ходил один, выбирая солнечное воскресное утро. В залах еще пустынно, и ему никто не мешает погружаться в мир красок, в игру светотени.

Альбом плотной бумаги и мягкие карандаши скрашивали одинокому, угрюмому юноше, занятому поденной работой, нелегкое существование. Но этому увлечению он мог уделить лишь уголок своей души и совсем малое время досуга, которое он себе позволял. С первых лет студенчества Никитин вменил себе в обязанность самостоятельно добывать средства к существованию и при первой возможности помогать своим родителям. Необходимость принять на себя эту обязанность он чувствовал давно, едва минуло ему тринадцать лет. С годами чувство ответственности за свою семью обострилось, стало его главной жизненной обязанностью.

Занятия в институте давно начались, когда Никитину удалось вырваться из Новосибирска. Управляющий трестом Союзжилстрой, до которого дошла молва о студенте, свободно решающем инженерные задачи, задался целью удержать Никитина на стройке. В адрес ректора Томского технологического института было отправлено из треста письмо не столько с просьбой, сколько с требованием прикомандировать студента Никитина к строительству жилых домов Новосибирска ориентировочно на два-три года. Когда Николаю передали устный приказ управляющего — с работы не отпускать, расчетную книжку не выдавать! — он встревожился не на шутку. Его освободили от всех десятницких обязанностей и стали заваливать работой, которую прежде он чуть ли не выпрашивал. На его счастье, к началу осени конструкторской работы оказалось совсем немного, и Никитину удалось уговорить управляющего отпустить его. Управляющий определил ему срок выполнения конструкторских разработок и разрешил уволиться лишь после их выполнения. На прощание он взял с Никитина слово, что Николай обязательно вернется в трест, как только получит диплом.