Эйфелева башня

Никлас Родстрём

Эйфелева башня

Утром за завтраком он сразу же рассказан жене, какой сон ему приснился ночью.

— Мне снилось, что я читаю книгу, — сказал он. — Речь в ней шла о Париже двадцатых годов. Хемингуэй, Пикассо, Вирджиния Вулф… вся компания. Но одного не хватало. Эйфелевой башни. Ее вообще не было. И, когда я кончил читать, это стало самым главным. Все анекдоты об этих художественных натурах потеряли для меня интерес из-за того, что Эйфелевой башни не было. Я буквально штудировал страницу за страницей, чтобы найти хоть малейший след Эйфелевой башни. Ее просто не было. И в конце концов я поставил книгу на полку и проснулся.

Жена с удивлением посмотрела на него.

— Понимаешь, — продолжал он. — Можно было пройти весь берег Сены, но, даже дошагав до самого Атлантического океана, так и не увидеть Эйфелевой башни.

Жена по-прежнему не отрываясь смотрела на него.

— Якоб, — сказала она. — О чем это ты говоришь?

— Об Эйфелевой башне, — сказал он. — Ее не было. Ее как ветром сдуло.

Или, скорее, ее никогда и не строили.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала жена.

Он начал раздражаться.

— Черт возьми, по-моему, это не так уж странно, — сказал он. — Мне снилось, что Эйфелевой башни нет. На Всемирной выставке восемьдесят девятого года народ завлекали чем-то другим, а Эйфелеву башню они так и не построили.

— О чем ты говоришь? — повторила жена. — Эйфелева башня? Что это такое?

— Эйфелева башня, — сказал он.

Он сам заметил, что заговорил в повышенном тоне.

— Эйфелева башня. Мы же там были.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказала она.

— Что с тобой? — сказал он. — Что-то с памятью? Старческий склероз? Эйфелева башня!

— Фу, какой ты противный, — сказала она и, взяв воскресное приложение к утренней газете, спряталась за ним.

— Лена, послушай меня, — начал он.

— Веди себя сначала по-людски, — перебила она его.

— Ладно, ладно, — сказал он. — Прости меня. Я только хотел рассказать, что мне приснилось, будто Эйфелевой башни нет.

Жена опустила газету.

— Якоб, — сказала она. — Я просто не знаю, о какой башне ты говоришь.

— Давай не будем препираться из-за этого, — сказал он. — Это был всего лишь сон.

— Ладно, — согласилась она. — Но я все-таки не знаю, что это за башня.

— Почему тебе надо непременно дразнить меня? — сказал он. — Это был только сон. Сон.

— Я тебя не дразню! Я просто не знаю, о чем ты говоришь.

— Я говорю об Эйфелевой башне, черт побери! — закричал он. — Об Эйфелевой башне!

Он вскочил и сердито вышел в гостиную. Чертовщина какая-то, подумал он. Но потом сразу успокоился. В общем-то это не причина, чтобы приходить в ярость. Он просто пытался рассказать сон о том, что Эйфелевой башни нет. Он подошел к книжной полке. Достаточно будет показать ей Эйфелеву башню, а потом сказать, что ему приснилось, будто ее нет, и всей этой комедии придет конец.

Он стал перебирать тома энциклопедии, пока не дошел до шестого: Drumev-Fackeldans [1]. Друмев, подумал он, что это еще за черт? Ему пришлось сначала, посмотреть это слово. «Друмев, Васил, болгарский писатель…» Ага, будем знать, подумал он. А пляска с факелами? Что они об этом пишут? «… танец в стиле полонеза…» Подумать только.

Но сейчас речь шла об Эйфелевой башне. Он полистал том. Эренсвэрд, эйдология, Эйебакке… Эйфель.

— Эйфель, — крикнул он в кухню, жене. — Вот оно. Странно, никакого изображения башни. Лена!

— Да, я слышу, — откликнулась жена.

Он подошел и встал в проеме кухонной двери.

— Сейчас посмотрим, что они пишут. «Эйфель Александр Гюстав, французский писатель…» Писатель?… «(1832–1923), начал свою карьеру инженером, но стал знаменит изобретательными „естественно-научными“ описаниями будущего».

Он замолчал.

— А что же башня? — поинтересовалась жена.

— Башня…

Больше он не смог выдавить из себя ничего. Внутри у него что-то оборвалось. Он уставился на раскрытую страницу тома, как будто искал там изображение башни, которое сначала не смог разглядеть.

— Тут еще есть, — сказал он. — Его большие познания в географии, технике, физике и т. д. придавали его романам видимость достоверности. Среди наиболее известных его произведений можно назвать «Бродяг подземного царства», «Город на горах» и «Башню до луны».

— Вот твоя башня, — сказала жена.

— Но… — начал он. — Но… все же знают, что такое Эйфелева башня…

— Я не знаю, — сказала жена.

Он опустился на стул.

— Что с тобой? — спросила жена.

— Ты действительно никогда не слышала об Эйфелевой башне? — спросил он.

— Я же говорю, что не слышала, — настаивала она. — Это был всего лишь сон.

— Но… — начал он.

— Это был сон, — сказала она. — Не ломай больше голову. Нам надо уже поторапливаться. Ты же знаешь, мы сегодня должны идти в гости к Лассе и Карин.

— Да, но… — пробормотал он.

— Давай поторапливайся, — сказала она и скрылась в ванной.

Пока жена принимала душ, он сидел за кухонным столом и пытался нарисовать Эйфелеву башню, как он ее себе представлял. Он нарисовал нечто, напоминавшее большую железную конструкцию с широким сводчатым основанием, постепенно сужающуюся к вершине, где была расположена маленькая смотровая площадка. Жена, выйдя из душа, осведомилась, почему он не начал приводить себя в порядок.

— Посмотри-ка, — сказал он. — Я тут нарисовал Эйфелеву башню. Узнаешь?

Она подошла к нему и посмотрела на рисунок.

— Это похоже на башню Киплинга в Лондоне, — сказала она.

— Кип… башню Киплинга, — повторил он запинаясь.

— Ты же знаешь, — сказала она. — Мы там были. А теперь давай поскорее.

Она исчезла в спальне. А он продолжал сидеть за столом, не в силах пошевельнуться. Потом поднялся и снова подошел к книжной полке. Он схватил одиннадцатый том энциклопедии и прочел: «Киплинг, Редьярд, английский архитектор и художник (1865–1936), известен в первую очередь как конструктор т. н.

Башни Киплинга (см. Киплинга Башня). Рядом живописных произведений завоевал также репутацию певца Востока».

Тишина давила на него, будто он находился в какой-нибудь черной дыре в космосе. Он прочел кусок, относящийся к статье «Киплинга Башня»: «… названная в честь своего конструктора Редьярда Киплинга (см. Киплинг, Редьярд) железная башня фахверковой конструкции высотой 300 метров, возведенная в 1897 году на южном берегу Темзы поблизости от Баттерси-парка. Б. имеет три платформы на высоте соответственно 57, 115 и 276 метров, куда можно подняться как по лестницам, так и на лифтах (два нижних этажа предназначены для публики). Башня тяжело пострадала от бомбежек во время второй мировой войны, но была отреставрирована и заново открыта в 1948 году».

Он долго сидел не в силах вымолвить ни слова, а очертания того, что ему хотелось назвать Эйфелевой башней, выступали перед ним с книжных страниц на фоне Темзы и Баттерси-парка. На заднем плане ему чудился столб пара от локомотива, двигавшегося по мосту Виктории к вокзалу Виктории.

— Башня Киплинга, — сказал он самому себе, словно для того, чтобы попробовать название на вкус. — Башня Киплинга.

Он был уверен в том, что никогда раньше не произносил это название.

— Эйфелева башня, — сказал он. — Эйфелева башня.

И сразу понял, что произносил эти слова сотни раз за свою жизнь. Он поднялся и поставил тома обратно на полку. Но не смог удержаться, чтобы не посмотреть, нет ли там книги, которая ему приснилась. А не найдя ее, испытал чуть ли не облегчение.

— Ты не примешь душ? — послышался голос жены из спальни.

— Да-да, — пробормотал он. — Да. Я приму душ.

Стоя голым под струями горячей воды, стекавшими по телу, он вдруг подумал о Нобелевской премии. Ему стало тревожно оттого, что Нобелевской премии, может быть, тоже нет или она называется Крюгеровской премией или как-нибудь еще в том же роде. Он попробовал слово на вкус: Нобелевская премия.