Город страшной ночи. Поэма

Без страха, что за гробом что-то ждет».

Могучий голос, на прощанье взмыв,

Под сводами разнесся – и упал,

Как реквием, волнующий призыв

И ласково, и скорбно прозвучал, —

И молча весь собор теней застыл

При звуке этих слов: «Коль так решил».

XV

Скопление людей всегда заряд

С собой несет их чаяний и дум,

Вкруг вечно крик, и плач, и смех стоят,

Молитва каждая и всякий глум,

Немые страсти, тайные страданья —

Все в воздухе от нашего дыханья,

Волнует воздух жизни нашей шум.

Вот так не волен ни единый вдох

В себя вобрать, как если б был один,

Жизнь дорога ль тебе, иль весь иссох

От жажды смерти, – радостей, кручин,

Дел мудрых и дурных, благих и лишних

Твоих не отличить от действий ближних,

И так же держишь нити их судьбин.

Здесь воздух самый вязок и тяжел,

Хоть жителями Город не богат,

Но сколько разных ядоносных зол

Собой тлетворный воздух тяготят:

Отрава равнодушного бездумья,

Отрава несказанного безумья,

Отчаянья неизлечимый яд.

XVI

В молчании собор теней застыл,

Придя в задумчивость от этих слов:

«Жизнь можешь оборвать, коль так решил», —

Быть может, слушать далее готов,

Но тут, как молнии слепящий миг,

Прорезал тишину плачевный крик:

«Он правду говорит, увы, он прав:

За гробом новой жизни не найти.

И Бога нет. Судьбы бесстрастен нрав.

Могу ль здесь утешенье обрести?

Единожды всего судьба сама

Дала мне шанс, хотя бы и с трудом:

Блистанье величавого ума,

Любимую семью, уютный дом

И развлечения в кругу друзей,

Искусства завораживающий мир,

Природу в живописности своей —

Воображенья признанный кумир,

Восторг простой живого существа,

Беспечность детских, пылкость юных лет,

Рачение мужского естества

И старости почтенной тихий свет —

На то имеет право Человек,

Лелеет память минувших времен

И прозревает мира скрытый бег

Сквозь мириады тайных связей он.

Сей шанс мне не представился тогда,

Мне в Прошлое пустое век глядеть,

Сей шанс не повторится никогда,

Пустое ждет меня, пустое Впредь.

Единый шанс украли у меня,

Солгали, надсмеялись – и в бреду,

Дух жизни благородный прочь гоня,

Бесщадной смерти с вожделеньем жду.

Напиток моей жизни – желчный яд,

В кошмарном сне свой день я провожу,

Теряю годы – мимо те летят:

Какое вспоможенье заслужу?

Коль утешенья нет – не утешай,

Лжи не спрямить словам, так будь же нем.

Вся наша жизнь – обман, смерть – черный край:

Отчайся и умолкни насовсем».

Сей голос страстный сбоку прозвучал,

Истошный, сбивчивый до хрипоты,

И ни один ему не отвечал,

Ведь никнет слово пред лицом беды,

Пока тот, главный, не проговорил,

И полон скорби голос его был:

«О Брат мой и вы, Братья, это так,

Добра от жизни нам не ждать никак,

Мы чуем смертный холод в каждом дне.

Не знали жизни до рожденья мы

И не узнаем средь подземной тьмы.

Подумаю о том – и легче мне».

XVII

Как радостно луне в большой ночи!

Каким блистанием отмечен ход

Созвездий, чьи волшебные лучи

Железный озаряют небосвод!

И люди с острым страхом и тоскою

Следят за сей сверкающей толпою,

Как будто отклик их мольбам грядет.

Тенями черными скользят челны,

На миг теряясь там, где, недолга,

Лежит дорожка нежная Луны.

В холодных окнах пылко жемчуга

Вдруг вспыхивают; свод, карниз, колонны

Из хаоса являются коронно.

Мерцают чудно росные луга.

Настолько жив свет этих мертвых глаз,

Сих глаз незрячих в темных небесах,

Что жалость мы распознаем подчас

Или презренье в чистых их лучах.

Простец! Не мягки звезды и не резки,

Нет сердца иль ума во всем их блеске,

Блуждают без пути в своих садах.

Тот, кто достигнуть дерзко их решил,

Найдет миры – что мир печальный сей,

Иль рой всепожирающих светил

В кольце планет – блуждающих огней:

То убывают, то растут в слияньи,

И сферы вечные – одно названье,

И бездною зияет эмпирей.

XVIII

Я к северной окраине притек,

Откуда расходились три пути,

Петляя, словно русла тайных рек,

Что в темноту готовы отнести.

Сквозил свет смутный в воздухе кругом,

На юге небосвод набух бельмом.

И я поплелся левою тропой,

Едва ступая, тихо вороша

Листву сырую вялою стопой,

К земле согнувшись, чуть ли не дыша —

Так беспредельно, страшно я устал,

Так долго по ночам без сна блуждал.

Пройдя немного, различил во мгле

Я слабое движенье впереди:

Там что-то шевелилось на земле,

Со стонами пытаяся ползти;

Упорно двигаясь за пядью пядь,

Ползло в свою берлогу подыхать.

Но, поравнявшись с ним, я разглядел,

Что это человек, – вот он застыл,

Шаги услышав, и привстать сумел,

Вот голову ко мне оборотил,

Вот ему гневным жестом удалось

Откинуть прядь замызганных волос.

Иссохшее лицо увидел я,

Глаза, чей взгляд был загнан и убог:

«Что, ты ограбить захотел меня?

Уж злато не влечет, не мил порок,

Ничто не кружит голову, – ведь ты

Изведал тайные мои мечты?

Считаешь, что я слаб и сдаться рад, —

Но лишь тебя царапнет этот нож,

Вольется в твое сердце страшный яд

И ты, лукавый веролом, умрешь.

Плесну из склянки на тебя едва —

И ты тотчас засохнешь, как трава».

Вдруг, тон переменив: «Раскинь умом!

О, сжалься! Этим только мне владеть.

Не будет толка в поиске твоем,

Иди лишь по своей дороге впредь:

Ни смертным, ни бессмертным не пройти

Чужой судьбы тернистого пути.

Да знаешь ли всю меру моих бед?

Вон сзади разветвленье двух дорог:

Оттуда тянется кровавый след —

Такую я подсказку приберег.

Изранил я о камни плоть мою,

Стенать от боли не перестаю.

Теперь я, наконец, златую нить

Найду, что мне известна одному

И может этот день соединить

И прошлый – коль уйдешь ты». Я ему:

«Уйду, когда б сейчас сказать ты мог,

Где скрылся нити золотой клубок».

«Так ты, болван, не знаешь? – хмыкнул он. —

А я тебя боялся! Нить ведет

Из этой ночи беспросветной вон,

Сквозь дикие равнины все вперед,

Сквозь лютых лет ужасную длину —