Город страшной ночи. Поэма

Хоть одного живого средь могил,

Так тут: невольная находит дрожь

От вида лиц измученных. Без сил,

Отмеченные жребием, блуждают

Иль безутешно о судьбе гадают

Они, кто век доселе не смежил.

Мужчины, редко – те, кто юн иль стар,

Там женщина мелькнет, ребенок – тут:

Ребенок! Сердцу это ль не удар

Увидеть, что с рожденья он разут,

Иль хром, иль слеп, хиреть приговоренный

Без детства, – сердце мукою бездонной

Полно при встрече с худшею из кар.

Они бормочут что-то, в разговор

Лишь изредка вступая, – в их груди

Засело горе жгучее, и взор

Его не отражает; посреди

Молчанья вдруг взрываются, но бреда

Не слушает никто, разве соседу

Не встерпится вступить в ответный спор.

Сей город – царство Ночи, но не Сна;

Бессонницей усталый ум набряк;

Часов бесщадных выросла длина,

Ночь – ад без времени. Такой напряг

Рассудка, мысли длится бесконечно

И заставляет миг тянуться вечно, —

Вот что лишает разума бедняг.

Всяк оставляет упованья здесь:

Средь шаткости незыблемо одно,

Одно мучений утоляет резь —

Здесь Смерть незыблема, и ей вольно

Прийти, когда восхочет; гость утешный,

Готова поднести рукой поспешной

Сна вечного медвяное вино [6] .

II

Казалось, он куда-то с целью шел,

И я пошел за ним – живая тень,

Вперед он неуклонным шагом брел,

Как будто безразличный – ночь ли, день.

И слитный отражался стук шагов

От стен бесчувственных глухих домов.

Но вот он встал. Пред ним чернел сквозь мрак

Громадной башни смутный силуэт,

Надгробия, куда ни сделай шаг —

Кладбище, где на всем забвенья след.

Он вымолвил в отчаяньи тупом:

«Зачахла Вера в мертвом месте сем».

И, повернув направо, продолжал

Без устали по улицам идти

И вскоре у ограды низкой стал —

Виднелся дом сквозь листья впереди.

И он сказал в отчаяньи глухом:

«Любовь здесь пала под кривым ножом».

И, вправо повернув, возобновил

По городу безустальный поход

И вскоре в арку тесную вступил —

Был здесь домишко, зрелище невзгод.

Он прошептал в отчаяньи слепом:

«Угасла там Надежда, в доме том».

Едва дослушав, я спросил, смущен

Приметами, представшими глазам,

Значеньем новым потайных имен

В сем странствии к разбитым алтарям:

«Любви, Надежды, Веры больше нет,

Так есть ли Жизнь? Чем движим ее свет?»

Как тот, кем овладела мысль одна,

Он нехотя сказал: «Часы возьми,

Сотри все цифры глупые сполна,

Сними две стрелки, циферблат сними —

Жив механизм, покуда есть завод:

Бесцельно, бесполезно – но идет».

И, повернув направо, в тишине

Он далее вдоль улиц поспешил,

Что все знакомей становились мне,

И встал опять у храма средь могил,

Тут вымолвив в отчаяньи своем:

«Зачахла Вера в мертвом месте сем».

Тогда его оставил я – клубок

Сомнений был жестоко рассечен:

Так он кружиться бесконечно мог,

Ища останки минувших времен, —

Вращенье вечное меж точек сих —

Любви, Надежды, Веры неживых [7] .

III

Хотя на улицах освещены дома

И серебрит луна тишь площадей,

Царит в бессчетных закоулках тьма;

Когда же ночь ступает средь аллей,

Встает на перекрестках мрак бездонный,

Мерещится там ряд домов бессонный,

И переулки подпола черней.

И вот уж новому обучен глаз:

Пускай густа и непроглядна тень,

Но видит в полной темноте сейчас

Он так же ясно, словно в светлый день, —

Там – облик сумрачный впотьмах таится,

Там – нечто тьмы чернее вдруг змеится:

Фантомами полна ночная сень.

Слух также средь глубокой тишины

Какие-то шумы невольно мнит:

То будто вздохи сонные слышны,

То стон глухой невидимых обид,

Невнятный шепот, отголоски смеха —

Но явь ли это или же помеха

Для слуха – вряд ли кто-то объяснит.

Не утишит скорбей теченье лет,

И удивление тает меж картин

Чудных, где права у закона нет,

Где В-Жизни-Смерть – предвечный властелин.

Раздавлена ужасным этим гнетом,

Изумлена страстей коловоротом,

Душа уж не дивится средь кручин.

IV

Он с площади великой глас вознес,

Вещая с травянистого холма,

Без шляпы, вихрь разметанных волос,

Как если б вкруг была народу тьма, —

Собою крепок, словеса кипят,

Огня исполнен ненормальный взгляд:

– Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – вот, во мгле

Весь небосклон, тьма правит на земле,

Ни звука, ни движенья – тишина,

Глухая тьма немыслимо душна.

Прошли часы; вдруг мимо проскочил

С безумным клекотом рой мерзких крыл.

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – жадный взор

Горящих глаз за мною вел надзор,

Дыханья хищного тяжелый смрад

Мне кожу опалял, как жаркий яд.

Кривые когти, руки мертвецов

Старались ухватить из-за кустов,

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – вот, багрян,

Вдруг холм явился, огнем обуян,

Там, завиваясь, чадны и легки,

Плясали пламня злые языки —

Змеиный шабаш, дьявольский содом,

Под праздник адский отданный внаем, —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – дерзкий дрот

Падучих звезд сек черный небосвод,

Зенит отверзся бездною огня,

От молний вся тряслась земли броня,

В валах огня вздымалась почва вдруг

И комьями валилася округ —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – бриз дохнул,

И брега я морского досягнул.

Утесы громоздилися грядой,

И неумолчный грохотал прибой,

Кипела пена, брызг висела хмурь,

И неба раскололася лазурь, —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так:

Когда шел чрез пустыню – слева встал

Диск солнца, увенчав одну из скал,

И, вспыхнув по краям, померк тотчас, —

Кровящий и слепой потухший глаз.

Луна ж на запад сразу перешла

И справа над утесом замерла, —

Но я лишь шел в ответ:

В уныньи страха нет.

Когда шел чрез пустыню, было так: