Город страшной ночи. Поэма

* * *

В России Томсона заметили рано: первый отзыв о нем под названием «Певец отчаяния» появился в «Русском богатстве» в 1907 году за подписью Дионео (псевдоним писателя и публициста Исаака Владимировича Шкловского (1864–1935), известного специалиста по литературе и культуре Великобритании, дяди Виктора Шкловского). Но еще пятью годами ранее на страницах «Нового журнала иностранной литературы, искусства и науки» (1902, № 6) появилось эссе «Забытый поэт Джеймс Томсон», в котором рассуждения о творчестве поэта чередовались с фрагментарными переводами нескольких его стихотворений. Автором эссе и первым переводчиком Томсона на русский была поэтесса и переводчица Евгения Михайловна Студенская (урожденная Шершевская, 1874–1906), за короткий (1894–1904), но весьма плодотворный период своей переводческой деятельности опубликовавшая на страницах «Нового журнала» множество переводов из немецких, итальянских, скандинавских, испанских и английских поэтов, в том числе «Варяг» австрийца Рудольфа Грейнца, превратившийся в известнейшую русскую песню, едва ли не гимн русского военного флота.

Как установлено совсем недавно А.В. Лавровым [1] , первый – прозаический – русский перевод «Города страшной ночи» был сделан зимой 1908 года – весной 1909 года Марией Сергеевной Безобразовой (урожд. Соловьевой, 1863–1919), переводчицей и детской писательницей, сестрой Вл. Соловьева. В мае 1909 года этот перевод был предложен М. Волошину Александрой Васильевной Гольштейн (1850–1937), критиком и переводчицей, для публикации в «Аполлоне». Из письма Волошина к Сергею Маковскому (около 31 мая 1909 г.) мы узнаем, что Волошин высоко ценил Томсона, «поэта великого и столь же мало известного, как Клодель». Однако, получив перевод, Волошин был глубоко разочарован. Оказалось, что Безобразова выполнила подстрочный перевод стихов, совершенно не передающий художественную выразительность и ценность оригинала. В целом признав добросовестность ее труда, Волошин отклонил перевод Безобразовой и в «Аполлоне» – да и вообще в печати – он так и не появился.

Прошло тридцать лет, прежде чем увидел свет первый поэтический русский перевод из «Города страшной ночи». Главы 1, 14, 16, 18 поэмы были опубликованы в составленной М. Гутнером знаменитой «Антологии новой английской поэзии. 1850–1935» (Л., 1937) в талантливом переводе Евгения Михайловича Тарасова (1882–1944), до революции – поэта-народника, в советские годы полностью переключившегося на переводы английской поэзии. Однако полный поэтический перевод поэмы Томсона, насколько нам известно, никогда в России не предпринимался.

Теперь он перед вами.

Валерий Вотрин

Город страшной ночи

Я увожу к отверженным селеньям [2] .

Данте

…потом

О стольких муках, о движеньях стольких

И на земле и в небе всяких тел —

Вращенью их отыщется ль предел?

Откуда двинулись – туда вернулись;

Разгадки не добиться,

Что пользы в том и где плоды… [3]

Ты, что одна бессмертна в мире, Смерть,

Всю тварь в себе вмещаешь,

Страданья наши прекращаешь

И даришь всем рожденным,

От мук освобожденным…

А истинно блаженной доли

Ни смертным, ни умершим не дал рок. [4]

Леопарди

Вступление

Вот сломленного речь: «В пыли земной

Напечатлею о скорбях души [5] ».

Зачем же к привиденьям тьмы ночной

Взывать, чтоб встали в солнечной тиши?

И вере подниматься из могилы?

Ломать отчаянья сургуч застылый

И кликать посреди людской глуши?

Затем, что хладный гнев по временам

Срамную открывает наготу

Отжившей правды, обнажая нам

Всех грез, фантазий, масок пустоту;

Затем, что власть известная таится

В том простодушьи нашем, что стремится

Облечь все беды в слов неполноту.

Нет, вовсе не для юных я пишу

И не для тех, кто счастьем дорожит,

Иль тех, кто жирно ест и барышу

Вести подсчет на людях норовит,

Иль пустосвятов с Богом наготове,

Пекущемся об их душе и крове,

Иль мудрецов, кто наяву блажит.

Пишу я не для них; не суждено

Прочесть им что-то в этих письменах,

Так пусть блаженство будет им дано

Здесь, на земле, и там, на небесах.

Слова сии окажутся уроком

Для одиночек лишь, гонимых Роком,

Чья вера умерла, чей жребий – прах.

Так некий странник, неизвестный друг,

Застигнутый ужасной этой тьмой,

Слова мои поймет в ночи и вдруг

Почует рядом братский локоть мой:

«Я молча стражду, я один, но кто-то,

В чьем голосе слышна о мне забота,

Невидимый, идет моей тропой».

О Братство грустное, тайн я твоих

Раскрыть смогу ли горестный обет?

Но нет, обрядов сокровенных сих

Несведущим не разгадать секрет:

Те, кто не смог прочесть сего предвестья,

Не разберут смысл тайный этой вести,

Провозглашенной громко на весь свет.

I

Сей город – царство Ночи; надо быть,

И Смерти, но царит здесь Ночь; сюда

Дыханью утра чистого не вплыть,

Что за рассветом настает всегда.

Глядят вниз звезды в жалостном презренье —

Не видит город солнца появленье,

Ведь на заре он тает без следа.

Бесследно растворяется, как сон,

Что днем тоской внезапною гнетет,

Из сердца вырывая тяжкий стон.

Когда же месяцами из тенет

Сон не пускает, и недель без счета

Таких в году, напрасная работа —

Явь различить и сна протяжный гнет.

Ведь жизнь всего лишь сон, чьи тени вспять

Воротятся, – почасту, редко, днем

Иль ночью, днем и ночью – и опять,

И мы средь смены этой признаем

В безостановочном теней круговороте

Порядок некий, – что присущ природе,

Как мы в упрямстве думаем своем.

Рекою город с запада обвит,

Поток к лагуне устремившей свой,

Чье устье морем взбухнуть норовит;

Глухие топи блещут под луной,

Там – пустоши и кручи гор скалистых;

Плотинами, толпой мостов казистых

Навечно город с пригородами слит.

Взбирается полого он на склон,

Чуть гребня не перевалив рубеж,

В три мили от потока удален.

Пустыня дале – не пройдет и пеш,

Саванны, чащи, кряжи снеговые,

Нагорья и ущелья зверовые;

К востоку – моря буйного мятеж.

Хоть города никто не разрушал,

Руины славные забытых дел

Близ дома, что недавно обветшал

Плачевно, населяют сей предел.

Здесь фонари не гаснут, но при этом

Сыскать оконца, что мерцало светом

В домах сквозь тьму, едва ли б кто сумел.

Те фонари горят средь тьмы густой,

Беззвучия особняков, чей вид

С гробницей схож угрюмой и пустой.

Молчанье, что все чувства цепенит,

Вгоняет в трепет дух, уныньем взятый:

Жильцами тут владеет сон заклятый,

Мертвы они иль мор их прочь теснит!

Но как на древнем кладбище найдешь