Царственный паяц

уже и Амфитеатров, также стихотворения, писанные обыкновенным языком. Таковы,

напр., «В очарованьи», «Стансы: Простишь ли ты», «В парке» (Громокипящий кубок),

«Моя дача» (Златолира), «Она критикует», «Nocturne: Месяц гладит камыши»

(Ананасы), «Так уж сказалось» (Victoria Regia).

Оригинальности допускаются сознательно, намеренно - сам автор в «Корректном

письме» (V. R.) говорит:

Я разве не мог бы писать примитивно,

Без новых метафор и слов?

Я так и пишу иногда.

А в другом месте — «Боа из хризантем» (Гр. к.) — он восклицает:

О, в поэзах изысканных я строжайший редактор!

Не совсем только ясно, какую грань стихотворец проводит между поэзами

изысканными и небрежными. Иногда, правда, он несомненно шутит; таковы:

«Мороженое из сирени» и «Фиолетовый транс» (Гр. к.), «Увертюра» и «Пятицвет II»

(Ан.). Но порой и в серьезных вещах вдруг появляются странности, похожие на

дурачество. Так, едва *

* Амфитеатров Александр. Человек, которого жаль // Русское слово. 1914. 15 мая.

— Довольно длинное, но также недостаточно глубокое (местами педантски-

233

придирчивое) рассмотрение Игорева языка находим у Андрея Шемшурина: Футуризм в

стихах В. Брюсова. Москва 1913, где страницы 187—240 представляют Приложение 3

«Громокипящий кубок И. Северянина и русский язык»: Шемшурин утверждает (с.

215), что наш поэт «плохо разбирается в русском языке», причем «ошибки... таковы,

что по языку он должен быть иностранцем» (с. 192).

ли можно сомневаться, что стихотворение «В кленах раскидистых» (Гр. к.)

изображает искреннее, нужное чувство, однако в нем подпущены выражения:

«разузорим уют», «в кленах... есть водопад вдохновенья», «лирное сердце», «весна

бравурит зеленые вальсы». Также в «Издевательстве» (Ан.), хотя оно и кончается

ироничным воскликом:

Царица Жизнь воспитана, как хамка! -

описание ночи и успеха вдохновенного поэта, конечно, задуманы всерьез, хотя

выражены крайне чудно. И в обильном странностями «По- эзоконцерте» (Гр. к.),

полагаю, никак не в шутку брошен заключительный вызов:

Проклинайте, люди трезвые! Громче, злей, вороны, каркайте!

Я, как ректор Академии, пью за озерзамок тост!

Не буду, впрочем, говорить очень решительно насчет намерений автора: в

«Хабанере III» (Гр. к.) для меня стихи: «О, бездна тайны! о, тайна бездны! Забвенья

глуби... гамак волны!.. Как мы подземны! как мы надзвездны! Как мы бездонны! как

мы полны!» звучат лирично, и даже недурно, между тем сам поэт нам говорит в

«Сувенире критике» (V. R.):

Какая глупая в России критика!

Зло насмеялася над «Хабанерою»...

В сатире жалящей искала лирики.

Своеобразность игоревского языка состоит большей частью в том, что еще сильнее

развито у более крайних футуристов и прямо написано на их знамени как

«словоновшество».

Новотворки у Северянина являются особенно часто в следующих видах: 1)

предложные глаголы на -ить, типа «озадачить», 2) глаголы ятевые, типа «краснеть», 3)

предложные и сложные прикладки, типов «безводный» и «вероломный», 4)

предметницы на -ье, типа «распутье», «красноречье», 5) предметницы женского рода на

-ь типа «гладь», и 6) сложные слова из двух предметниц, типа «небосвод».

Считаю нужным здесь же оговорить, что я отнюдь не враг новшеств в языке:

особенно в грамматике я пытаюсь заменить целый ряд мудреных и длинных слов более

простыми и складными, говоря, например, как в предыдущих строках, вместо

«существительное» — предметница, вм. «прилагательное» — прикладок, вм.

«новообразование» — ново- творка.

Больше всего Игорь любит глаголы на «ить» с предлогом «о»: мои пути осветозарь!

(Алтайский гимн); Вам сердце окудесила проказница- весна (Песенка-весенка); олазорь

незабудками глазок обнищавшую

душу мою! (Вне); офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой

(Поэзоконцерт); удастся ль душу дамы восторженно омолнить? (Каретка куртизанки;

также: в омолненном дыме - Качалка грезэрки); он злится, хочет мести, мгновенно себя

очортив (Блаженный Гриша); огимнив душисто-веселый свой труд (Промельк:

«Янтарно-гитарные пчелы»); очарен Балтикою девной (Поэза детства моего и

отрочества: говоря «очарован», мы почти уже не думаем о чарах, о колдовстве); Бэбэ

печально, но улыбит свое лицо (Поэза детства моего и отрочества, 5); я вновь желаю

вас опёрлить, река и дева (Тж., 6, срвн. Захочу — опёрлю его. — Майская песенка);

оматовить весь лоск германца (Поэза о гуннах); я осоловьил Парнас (Поэза для

Брюсова) и т. д.

234

Иногда эти глаголы принимают форму возвратную, как: он готов осупружиться

(Нелли); оцарься, раб! (Поэза спичечного коробка).

Игоревы новотворные глаголы сразу понятны и весьма выразительны; притом это

живой тип, новотворки по коему — правда, изредка — встречаются помимо

декадентства. Жуковский заставляет говорить мышиного царевича, что их «край

надолго был обезмышен»; Тютчев (К Ганке) сказал: тех обезъязычил немец; недавно в

официальном объявлении говорилось о мызе, «остолбленной» распоряжением

военного ведомства; сам я в своих язычных работах употребляю глагол «опримерить»

слово или форму — снабдить примерами из письменности*.

Но возражения вызывают у Игоря только некоторые частности. Таков глагол

«оэкранить»: «я повсеградно оэкранен» (Эго-футуризм, Эпилог). Надо бы, прежде

всего, «об-»: грамматика велит нам употреблять предлог этот перед гласными в более

полном виде («о» действительно развилось из «об» перед согласными, хотя потом в

большинстве славянских языков решительно возобладало), а наша народная речь и

вообще предпочитает «об»; кроме того, здесь естественнее было бы взять другой

предлог: «на». Тот же предлог я предложил бы подставить в выражении «меня отронит

Марсельезия» (Самогимн). А в выраженье «в твоем огрязненном снегу» (Поэза дет. м.

и отроч., 5) уместнее был бы предлог «за».

Реже встречаются ижевые глаголы с другими приставками: взор- лил, т. е. взлетел

орлом (Эго-фут., Эпил.); пристулила в седьмом ряду

* Насчет того, что вещи, отвергаемые ревнителями школьной грамматики и

обиходной речи, появляются у образцовых писателей, можно справиться у Чернышева:

Чернышев В. Правильность и чистота русской Речи. Опыт русской стилистической

грамматики. Издание 2-е, исправленное и дополненное. Петербург-Петроград, 1914—

15.

(Замужница); она брала перо..., бессмертя мглы дурманящий мираж (На строчку

более, чем сонет); разузлена система жил (Памяти К. М. Фофанова); я забурлила - с

шумом поплыла - на мыс (День на ферме); дорожка... от листвы разузорена (Кэнзели).

Попадаются также новые ижевые глаголы беспредложные: лес драприт стволы в

туманную тунику (Berceuse осенний); вальсы... браву- рит весна (В кленах

раскидистых); цепят звенья пахитос, т. е., куря, пускают дымовые кольца

(Поэзоконцерт); четверть века центрит Над- сон (Поэма вне абонемента); солнце лавит

с неба (Прогулка короля).

Два-три раза встречаются глаголы сложные - производные с сложных имен:

сенокося твой спелый июль (Эксцессерка). По образцу своего «сенокосить» Игорь

создал еще и «людокосить»: в них людокося- щие войны невероятны, как потоп

(«Благословенны ваши домы»).

Отметим еще некоторые ижевые глаголы возвратной формы: заль- дись водопадное

сердце! (Мороженое из сирени); воробьи на дороге шустрятся (В ресторане); лошади

распылились в пляске (Марионетка проказ).

Значительно также количество глаголов ятевых, как: вечереет холодно (На реке

форелевой); уже ночело (Когда ночело); костер ветреет (Эпиталама); лес заветрел

(Когда ночело); пока листвеют клены (Невод грез); отчего же я огневею? (На островах);