Муха с капризами

- Таких, на каких рыбу ловят? - спрашивает меня некий Ромка, озорник из озорников.

- Да, таких самых.

- Так вы рыбу будете ловить? - удивился Ромка. Никогда в жизни меня с удочкой в руке не видели.

- Нет, - говорю, - не буду рыбу удить. У меня галчонок есть.

И рассказал я ему о моих заботах. Мальчишка выслушал меня, покачал головой и куда-то побежал. Через четверть часа вернулся.

- А я знаю, - говорит, - чем галчонка кормить!

- Ну? Откуда?

- У моего дяди была галка. Он ее совсем маленькой взял. Она потом задохнулась - в нитках запуталась.

- И что ж тебе дядя сказал?

- Надо ей давать кашку. Сварить, остудить и потолочь мелкомелко. И туда еще немного песочка, тоже мелкого. Только совсем немножко. Понимаете?

- Понимаю, - говорю. - Все птицы глотают песок или мелкие камешки, чтобы лучше перетирался корм у них в желудке.

- Во-во, дядя так и говорил. А червяков тоже можно давать, только немного.

И вот, пожалуйста, наконец выяснил я, чем мне кормить моего галчонка! И у кого? У Ромки, который считал, что таблица умножения придумана единственно для того, чтобы учитель имел возможность издеваться над ни в чем не повинными детьми!

3

На кашке с песочком и на червях, которых приносил Ромка, Муся росла как на дрожжах. Но, как и большинство слабеньких детей, была она застенчива и держалась за мамину юбку. Это означает - за юбку Катерины. Или Криси. Или за мои брюки. Когда я сидел, Муся прыгала возле моих ботинок, а когда вставал, старалась идти у меня между ногами. Благодаря галке я научился ходить, широко расставляя ноги. Кое-кто даже подсмеивался надо мной, уверяя, что я хожу, как моряк, вернувшийся из дальнего плавания. Должен признаться, что меня мало волновала красота моей походки, зато я был рад, что моя Муся привязана ко мне и что она не чувствует своего сиротства.

А Муся хорошела с каждым днем. Она с изяществом носила свой черный фрак. Глаза у нее были веселые и всегда любопытные, полные интереса ко всему на свете. И была она очень ласковая. Ласкалась она забавно: терлась головкой об руку, о лицо, когда сидела на плече, о ботинки даже, когда гуляла по полу. Не раз она удовлетворялась даже ножкой кресла, на котором сидел ктонибудь из нас. При этом она махала крыльями, кланялась и каркала слова, которые на галочьем языке, безусловно, означали что-то исключительно нежное и шли, несомненно, прямо от сердца.

Как же нам было не любить нашу Мусю! Достаточно вам сказать, что Катерина, наша строгая Катерина, позволяла Мусе бегать по своей постели. Мало того, даже по своим подушкам!

Муся любила общество и была очень вежлива. Кто бы ни приходил к нам - галка немедленно бежала встречать гостя. Скокскок, скок-скок - ковыляла она к нему, останавливалась, внимательно приглядывалась. А потом одним скачком оказывалась у него на плече. Беда, если наш гость боялся сквозняков и затыкал уши ватой! Галка без всяких разговоров вытаскивала вату из уха. И удирала! По этой причине, как и по некоторым другим, бывали и мелкие недоразумения. Но где их нет? Мы не обращали внимания на такие мелочи. Мы вполне основательно считали Мусю восьмым чудом света, черной жемчужиной птичьего рода.

Счастье наше было тем большим, что наша черная жемчужина оказалась не только милой, но и умной. Муся отлично знала свое имя и, когда ее звали, бежала из самых далеких уголков, забавно кланяясь и помогая себе крыльями. Когда Крися говорила галке: "Поцелуй меня", Муся немедленно садилась к ней на плечо и клювом притрагивалась к ее губам. К концу лета галка умела уже по команде махать крыльями и делать сальто. Делала она это так: засовывала голову себе между ног и переворачивалась навзничь. Умела она танцевать, переступая с ноги на ногу, два - три шага вправо, два - три влево. Танец этот назывался в нашем доме "галочьим казачком". Он имел большой успех как у нас, хозяев, так и у гостей. Да что я говорю! "Галочий казачок" славился во всем городе!

4

Вы, конечно, хотели бы знать, как мы учили наших животных разным штукам, правда?

И, наверно, удивитесь, если я вам скажу, что мы их вообще не учили. Это они сами показывали нам, что умеют, что могут сделать.

Мы только уславливались с ними, что по такому-то нашему знаку они будут делать то или это. Понимаете? Нет? Ну, тогда послушайте.

Все фокусы, какие показывали наши животные, начинались случайно. Кто-то из нас, например, заметил, что Мусд, когда была голодна, садилась на подлокотник кресла и бегала по нему взад и вперед, вытягивая голову и громко напоминая о том, что ей пора подкрепиться. С тех пор мы кормили ее только на кресле. И она никогда не получала еды, пока не исполнит свой танец.

- Танцуй, Муська, танцуй! - объясняли мы ей, если она упрямилась. - Ничего не получишь, пока не потанцуешь! Ну, Мусенька, "казачка"!

И кто-нибудь одновременно насвистывал или напевал мелодию "казачка".

Муся очень быстро поняла, что, не побегав по креслу, не получит еды. И так привыкла к этому, что потом, когда хотела есть, исполняла свои пляски всюду: на столе, на полу, на окне. Если никто не обращал внимания на ее танец, она сердилась и кричала на нас:

"Как так? Что же это такое? Я танцую, а вы - ничего? Что это за порядки в доме?!"

А потом уже достаточно было позвать Мусю, засвистать ей ту самую, знакомую мелодию - и Муся немедленно начинала выделывать кренделя.

Отработав свое, галка останавливалась и глядела нам в глаза: "По-моему, вполне достаточно!"

И с этого момента ее уже никакими силами нельзя было заставить повторить танец. Разве что новым лакомством. После каждого своего выступления она, конечно, получала то, что ей причиталось. С животными надо поступать так же честно, как и с людьми. Не дай бог обмануть! Животное перестанет вам доверять. А разве можно жить'в дружбе с тем, кто не питает к нам доверия?

Должен вас, впрочем, предупредить, что не всякое животное сразу поймет, чего вы от него хотите. Одни не понимают нас по недостатку сообразительности, а другие - потому, что простонапросто не желают.

Тупи, наш Тупи, был пес выдающегося ума. А лапу никогда подавать не хотел. Не желал, и всё тут! Когда мы пытались убедить его не упрямиться, он только смотрел на нас с обидой: