Легенды и сказы лесной стороны

побратиму самого атамана волжской вольницы! В ди-

ком урочище на речке Керженке немало из добычи

упрятано.

Долго молчал атаман, но вот встал с камня ди-

кого и сказал только:

— Плыть так плыть. Ватаги у меня не убыло!

К рассвету опустело Желтоводское пожарище, оси-

ротели зимницы Варнавины по речке Керженке. Но

остался дикий камень, плита гранитная, а над ней

черный ворон на опаленной сосне за вечного сторо-

жа. Зорким глазом за Волгу глядит, серых всадников

ждет на диких коньках, что несут за собой смерть и

опустошение. И еду обильную вороньему племени.

11

Дед Аксен, чуя холода, вокруг своей закутки бро-

дит, по лесу сучки да жердинки собирает и к стене

под поветь приставляет. Дрова к зиме запасает, сам с

собой разговаривает вполголоса. Не свалила его смер-

тушка за теплые дни, видно, пожалела, до холодов

оставила. А раздобрится ли на лето целое, до той

осени — отсюда не видать. Кабы знать, что долго не

заживется, так и с дровами не маялся бы. А как до

весны придется жить, всю зимушку? Умирать соби-

райся, а рожь матушку сей, говорят. А дрова — что

хлеб. Без дров умирать — в могиле до смерти побы-

вать. И холодно, и сыро!

Рассуждает так дед Аксен и тащит к своей за-

кутке жердочку за жердочкой, сучки да бревнышки-

Принесет, сбросит с плеча, передохнет, покашляет, к

стене деревинку приставит — и снова за дело. Жили

летом молодцы-ватажники неделю целую, не дога-

дался упросить их дров запасти. Сам за Позолотой по

городу ходил, как настоящий слепой, за посошок дер-

жался и песни пел да сказки сказывал. Вот прохо-

дил, пропел долгие-то дни, теперь один ходи да крях-

ти! А солнышко-то похолодало. Ну не беда, отдохнет

за зиму и с весны опять запылает.

Сегодня у деда Аксена добрый день. С утра раз-

мочил и пососал ржаной корочки. А тут, как знали,

из деревушки и хлебушка, и молочка принесли. С

наказом, чтобы помолился старец Аксен за раба бо-

жия, что недавно преставился. Помолился старик, как

умел, потом хлебушком с молочком подкрепился.

Вот и бродит теперь вокруг избушки, и храбрится

больше обычного. Не поевши-то, немного бы нарабо-

талось, а тут, гляди-ко, целый костерок сучков на-

таскал.

Солнышко за лес, и он в закутку спать. Только

задремал, как в окошечко стук. И голос, да знакомый

такой, что старику не поверилось:

— Дедка Аксен, живой ли?

— Живой, братики, живой! Али это опять вы?

В сумерки вечерние вышел, а там сам Сарынь

Позолота да монах Макарий, тот самый, что третьим

летом со своими на низы уплыл. И этот рыбарь бо-

родатый да рыжий, что всех без разбора ухой кор-

мил. А от берега тропой вереницей молодцы-ватаж-

ники. А за ними увечный в татарском кафтане,

с костылем под рукой. Да бабеночка по виду русская

€ пареньком.

Никому в ту ночь не спалось. Ко восходу сол-

нышка узнал Аксен про все беды, что на Макария

Желтоводского обрушились. Слушал старик, головой

покачивал:

— Чуяло мое ретивое, что не житье будет монас-

тырю православному по соседству с басурманами! Эх,

не насоветовал я тогда не на Керженку, а на Унжу-

реку плыть.

С рассветом уснули все. А когда встали да огля-

делись, рыбаря Варнавы и Хайруллы не досчитались.

Только с полуденным солнышком появились. Варна-

ва не улову, не рыбе, а рыбалке радуется, тому, как

его новая речка потешила:

— Узола-то, она, матушка, видно, никакой реке

не уступит! И осетрик, и стерлядка, и всякая рыба

в нее из Волги заходит! Так-то бы и пожил на ней!

Эх, не погорели бы наши сети запасные, до того лета

бы рыбы запас. А сольца — она вон, только Волгу

переплыть!

А к низовской земле подступила осень настоящая.

Нарядила осины в понявы багряные, листок дубовый

посрывала, березы позолотила, ельник призадумать-

ся заставила. А инок Макарий свою думу за собой

привез да заботу о том, куда до зимы уплыть, от хо-

лодов спрятаться. И опять этот разбойник и святой

человек Аксен подсказал:

— Это верно, нельзя вам тут, под носом у бояри-

на да ордынца, обживаться. Да и федоровские мона-

хи — люди недобрые, завистливые, все к хану под-

лизы такие, а своих братьев норовят ногами затоп-

тать. Обозлятся да и пошлют к нашей закутке мо-

лодца с огоньком. Эх, одолела меня старость бессиль-

ная, заглянул бы я в их гнездо, чтобы не забывали

Аксена, атамана волжской вольницы! А не махнуть

ли вам, побратимы, на Унжу-реку? Давным-давно

там не бывал, но как живая она в моих глазах, лес-

ная краса! Экая там благодать божия и человеческая!

Поселения там редкие, друг от друга за десять верст,

а люди хоть и дикие, но русские, православные. По-

могут вам и зиму перезимовать, а по весне, как возь-

мутся за топоры, полетят щепки выше леса. И будут

у вас к лету и кельи, и церковка, помяните слово

мое! Народ там не то чтобы у бога в ногах ползает,

но стосковался по слову православному с той поры,

как от басурман да бояр туда убежал! А земля-ма-

тушка там урожайнее, чем здешняя. Рыбу там ребя-

тишки корзинами да понявами ловят для всей дерев-

ни. А борть пчелиная на каждой старой сосне, и не-

кому там эти борти обхаживать! А какое жито, ка-

кой лен там растет! Ни слова не выдумал старый Ак-

сен, не раскаетесь.

Мешкать да долго думать некогда было. Собрались

ватажники, челны на воду столкнули. Тут рыбарь

Варнава спохватился:

— А где мой побрательник Хайрулла?

А тот с женой и сыном стоял на берегу и спус-

каться к челнам не спешил.

— Не по пути честному татарину с монахами.

Хайрулла здесь остается. Так ли, старик?

Перекрестил тут разбойник Аксен свою грешную

голову:

— Правда, браты, правда! Теперь мне и умирать

не страшно!

1

По обширной и доб-

рой земле бежала река, такая широкая и длинная,

что люди, жившие по одну ее сторону, не знали обы-

чаев населения другой стороны, а племена, обитав-

шие у истоков, не ведали, какие народы населяют

земли в ее низовьях. От правого берега реки до теп-

лых морей и высоких гор простирались владения гроз-

ного царя, его бояр и опричников, а на другом бере-

гу был сосново-березовый край, ничейная и свобод-

ная земля под дремучими лесами. А жил на ней мас-

тер-умелец по кленовой и березовой ложке, Семен-

Ложкарь по прозвищу. С ним в соседях вокруг морд-

ва, мещера да мурома, звероловы да хлеборобы рус-

ские, что с правого берега от ярма и неволи сюда по-

прятались. Жил Семен-Ложкарь в просторной черной

избе над дикой лесной речкой Санахтой со своей Ка-

териной и дочкой Авдоткой. Втроем успевали они де-

лать ложки кленовые и березовые далеко на все сто-

роны, да такие приглядные и ловкие, что люди тюрю

с квасом, горох и кисель без масла и приправы хле-

бали да прихваливали! И пошла про Семена слава по

лесам, городам и весям Поволжья, да, на его беду,

дошла она до царской вотчины.

А грозный царь в ту пору в своей столице сидел,

с боярами думу думал, с опричниками по церквам

да монастырям молился, а между важными делами

пировал и бражничал.

Вот один раз, натешившись пирами да молитвами,

надумал грозный царь воевать сразу на три стороны:

с крымским ханом, турецким султаном и ливонски-

ми рыцарями и баронами. Людей в войсках у царя

было много — пушкарей, и стрельцов, и конников.