Штурм Рейхстага

Геройской смертью пал учитель математики одной из омских средних школ сержант Федор Сатюков. Ворвавшись в траншею врага, он был ранен в ногу, но в тыл не пошел. Кое-как перевязав рану, Сатюков лег в один из отсеков траншеи и стал из укрытия вести огонь по перебегающим вражеским солдатам. Пять немцев уложил отважный сержант. Когда он стал перезаряжать винтовку, немцы в отсек бросили гранату, осколком которой был сражен Сатюков.

Мы назвали эту высоту именем сержанта Сатюкова.

Заняв высоту, мы в упорном бою очистили от противника ближний лес и утром следующего дня подошли к станции Хатынец. На станции стоял бронепоезд противника, дымили паровозы. Пока батальон готовился к атаке, по станции был нанесен удар нашей авиацией и артиллерией.

Солдаты и офицеры устали, слипались глаза от бессонницы, но передышки врагу нельзя было давать.

Я прополз по фронту батальона добрым словом, шуткой подбадривая солдат. Воины говорили:

— Давайте сигнал, станция будет наша!

Но сигнал дать легко. Труднее взять станцию. Тут командованию батальона помог предложением гвардии младший лейтенант Сажин. Метрах в трехстах от нас под насыпью дороги находилась водосточная труба. Сажин осмотрел ее и предложил воспользоваться трубой, чтобы зайти в тыл немецкому гарнизону станции.

— Дайте мне пятнадцать — двадцать ребят, прикажите артиллерии, в случае необходимости, прикрыть меня огнем. Если враг не заметит мою группу, ждите сигнала. Атакуем станцию с фронта и тыла.

В ротах нашлось не двадцать, а сорок добровольцев на это дело. Сажин отобрал двадцать пять человек и двинулся оврагом к трубе.

Минут черев двадцать на той стороне железной дороги взвилась в небо ракета. Это был сигнал Сажина.

Я закричал «ура» и вместе со своим подразделением устремился к станции. Впереди шли бойцы первой роты.

Но врага не так-то просто было одолеть. Появление наших сил с фронта и тыла распылило внимание фашистов, дало нам возможность ворваться на станцию, но зато в самом Хатынце пришлось с боем брать каждое строение.

Очень важно было нарушить связь врага с соседними станциями. Поэтому я группу солдат направил к помещению дежурного по станции и сам пошел с ними. Из окна вдруг раздалась автоматная очередь, и меня что-то больно кольнуло в грудь. Около меня в это время был рядовой Никитин. Он бросил в окно гранату, вбежал в дежурку и выбросил из окна труп немецкого телеграфиста. А я все стоял на одном месте, не понимая, что произошло, но чувствуя, что теряю силы. Никитин вышел и, взглянув на меня, закричал:

— Вы же ранены, товарищ командир!

Да, я был ранен в грудь. Меня перевязали. Я передал командование батальоном заместителю по политической части и пошел в сопровождении Никитина в санбат.

Только мы спустились с насыпи, как появились фашистские самолеты. Невдалеке чернела воронка от разрыва снаряда. Никитин подтолкнул меня к ней.

— Ложитесь, товарищ командир!

Я посмотрел на его красивое молодое лицо, на темные вьющиеся волосы и ответил:

— Ложитесь в воронку вы, Никитин. Живо, слышите?!

— Вы за кого меня принимаете, товарищ командир? — сказал с укоризной Никитин и силой втолкнул меня в воронку…

Этой же ночью я был эвакуирован в один из московских госпиталей.

Примерно через месяц после этого медсестра принесла мне письмо. Я узнал почерк Сергея Васильевича Пешехонова и с волнением разорвал конверт.

«Все знаю, дорогой мой, все знаю, — писал Сергей Васильевич. — Мне сообщила о твоем ранении твоя супруга. Сожалею, очень сожалею о случившемся, но скажу: на войне без этого нельзя. А война-то какая, Константин! Ведь речь идет не о твоей или моей жизни или смерти. Гитлер поставил целью уничтожить все наше социалистическое государство, сделать рабами всех советских людей. Во имя победы не жалко не только крови, не жалко и самой жизни. Так, по крайней мере, думаю я. Уверен, что и ты думаешь не иначе.

И по всему видать, что наша берет. Курская битва позорно проиграна Гитлером и его генералами. А что делается, Константин, у нас в тылу! Один наш завод сейчас дает продукции в три раза больше, чем в начале войны. Люди, просто, не выходят из цехов завода, прямо живут у своих станков.

Здесь у меня есть ученик Митенков Коля. Ему едва минуло шестнадцать лет. Недавно не спал этот Коля двое суток подряд. Спрашиваю его:

— Когда же спать-то будешь, Николай?

— Вот победим, тогда и отосплюсь…

Чуешь, настроение какое у народа? Народ, Константин, не жалеет для вас, фронтовиков, ничего.

Что касается тебя, то я уверен, что ты не только выживешь, но еще побываешь и в Берлине. Дело идет к этому, Константин, ей-богу, к этому!

Так что крепись, выздоравливай и снова спеши на фронт добивать проклятого врага!»

Разве после такого письма лучше не станет!..

Советские богатыри

Когда каждый из нас произносит слово «богатырь», то он сам и люди, которые его слушают, представляет себе человека огромного роста с широкими плечами и необыкновенной физической силы. И такие богатыри не раз мне встречались на фронте. Один из них был ординарцем у капитана Иванникова, командира батальона, в который я был направлен после госпиталя. Звали этого ординарца Степаном Семечкиным. Собственно, Семечкин был не ординарцем, а разведчиком и обязанности по обслуживанию командира взял на себя добровольно, так как любил капитана. Ростом он был в сажень, в двери крестьянских изб входил не иначе, как боком и согнувшись, носил сапоги сорок восьмой номер, а двухпудовой гирей играл, как мячом.

Уже в самом начале войны Степан Семечкин был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Он рассказывал о себе неохотно, но мне удалось все-таки узнать подробности подвига, который был им совершен. Семечкин родом из Горького, работал там грузчиком в порту. В июле 1941 года он был призван в армию, и вскоре часть, в которую был зачислен Семечкин, отправилась на фронт. Первый эшелон с солдатами этой части доехал до какого-то маленького разъезда за Вязьмой. Случилось так, что разъезд к тому времени оказался в руках фашистов, и они тут же атаковали поезд.

Гитлеровцы, думая посеять в рядах защитников эшелона панику, отважились броситься в рукопашную. Это был один из редких, случаев за время всей войны, когда враг сам пошел на рукопашную схватку. В эшелоне был штабной вагон — обыкновенный пассажирский вагон. В нем ехали офицеры. Естественно, что фашисты в первую очередь атаковали именно его.

Видя, что штабному вагону угрожает опасность, Семечкин перебросил за спину винтовку, схватил кусок заржавленного рельса и с ним бросился на врагов. Двумя ударами богатырь сбил с ног нескольких гитлеровцев. Как потом оказалось, в живых из них осталось только двое. Затем Семечкин отшвырнул рельс и ударил первого попавшегося под руку фашиста по уху. Тот упал замертво. Второго вражеского солдата Степан Семечкин поднял на воздух и с силой ударил о землю.

А когда на помощь Семечкину прибежали другие наши солдаты, богатырь с криком «ура» увлек их в атаку на каменное строение, где пытались укрыться немцы.

Этот эпизод был переломным моментом в бою. Вскоре заговорили наши пулеметы, раздались выстрелы батальонных пушек.

Разъезд был очищен от врага и благополучно принял еще два воинских эшелона.

Не правда ли, настоящий богатырь этот Степан Семечкин!

Когда я прибыл в батальон, — а он находился в то время в Литве, — на груди Семечкина было уже три ордена и две медали.

Семечкиным гордился весь батальон, его одинаково любили солдаты и офицеры. Однако сам Степан был не очень высокого мнения о своих подвигах.

— С моей силой что, а вы вон поглядите на старшину Иванова — тот герой! Я ему и в подметки не гожусь!

Вячеслав Иванов был тоже разведчиком и другом Степана Семечкина. Внешне в нем совсем не было ничего богатырского. Ростом он был ниже среднего, худой, неразговорчивый. Говорили, что он может в ушко иголки пролезть. Гражданская специальность Иванова — библиотекарь. Жил и работал он в городе Алма-Ате.