Девочка из легенды

Драка эта произошла перед самыми окнами школы. Ее видели все: ребята, учителя, даже сам директор видел…

И вот сегодня об этой позорной драке уже около часа говорят на отрядном пионерском сборе. Ребята, требуют, чтобы Боря извинился перед Вадимом и дал честное пионерское, что подобного случая больше не повторится.

Боря молчит.

Он глядит на Вадима, который со страдальческим видом прижимает к еще не зажившей губе носовой платок, и со злостью думает о том, что повторил бы свою первую в жизни драку и во второй, и в третий, и в четвертый раз.

…Все это началось с того памятного для Бори дня, когда он, наконец, перехватил в школьной библиотеке «Трех мушкетеров», за которыми охотился уже два месяца. Прижимая к груди книгу, счастливый, он вышел из школы на улицу. Не успел он пройти и десяти шагов, как на него вихрем налетел Петька Петров из седьмого класса. (Он всегда задирал Борю. Просто так. Чтобы показать, что он сильнее.) Петька подставил Боре ножку, и тот растянулся на снегу. Книга отлетела в одну сторону, портфель — в другую.

Боря попытался встать, но Петька снова толкнул его, и Боря опять ткнулся носом в снег. Сейчас же вокруг собралась веселая толпа мальчишек. Кто-то насмешливо крикнул:

— Так Петрову ж выгодно с Миловановым драться, Милованов сам на обе лопатки сразу ложится, а потом все говорят: «Вот как Петров с ним быстро справился!»

Боря зажмурился, ожидая, что его сейчас снова ударят, но никто его больше не трогал. Он открыл глаза и удивился: Петька беспомощно барахтался в сугробе, а возле него с победоносным видом стоял Вадим Киселев. Петька, наконец, выбрался из сугроба, вытряхнул из шапки снег и поспешно скрылся. Толпа любопытных, разочарованная таким неинтересным исходом, разошлась.

Боря поднялся, подобрал «Трех мушкетеров» и смущенно улыбнулся Вадиму:

— Вот, чуть книжка библиотечная не разорвалась.

— Какая книжка? — поинтересовался Вадим.

— «Три мушкетера». Читал?

— Конечно, — небрежно ответил Вадим, — у меня своя собственная есть. У меня дома целая библиотека. И Жюль Верн, и Дюма. А ты «Граф Монте-Кристо» читал?

— Нет.

— А «Нат Пинкертон — король сыщиков» читал?

— Нет. Интересная, да?

— Еще бы! У меня целых восемьдесят книжечек есть. Восемьдесят выпусков. Их еще до Великой Октябрьской социалистической революции по двенадцать копеек за штуку продавали. А теперь днем с огнем не найдешь. Хочешь, дам почитать?

— Конечно, дай!

— Я всем знакомым даю читать. Только даром не даю. Пять книжек получил — давай гривенник.

Боря смутился:

— А у меня денег нет.

— Разве тебе мать на завтрак денег не дает? — удивился Вадим.

— Нет. Она нам с Зиной, сестрой, так что-нибудь заворачивает. Хлеб с маслом или с колбасой… Пирог.

— Как хочешь, — равнодушно сказал Вадим. — Без денег я не даю.

Боря порылся в портфеле и нашел пять копеек.

— Ладно, — согласился Вадим. — Пятак за тобой останется. Идем ко мне. Я на тебя карточку заведу, как в настоящей библиотеке. Только ты смотри, у нас дома не проболтайся, зачем пришел. Ты лучше скажи, что тебя ко мне как отстающего прикрепили и что ты ко мне заниматься пришел. А то мама посторонним давать книги не разрешает.

В квартире у Киселевых Борю поразила тишина. Боря привык к вечному беспокойному шуму у себя в доме. То к сестре приходили подруги — шумели, то к нему ребята из шестого «Б» — тоже шумели. А здесь, в этой хорошо обставленной и очень большой квартире, было так тихо, что у Бори от этой тишины даже стало постукивать в ушах.

— Подожди здесь, — сказал Вадим. — Чтобы не догадались, что ты за книгами пришел.

Боря остался один в большой светлой комнате с круглым столом посередине. Комната была залита ярким дневным светом, но почему-то над столом под красным абажуром горела электрическая лампочка.

Скрипнув, открылась маленькая узенькая дверь, которую Боря раньше не заметил, и в комнату, бесшумно ступая ногами, обутыми в мягкие тряпичные шлепанцы, пошла высокая старуха с остриженными по-мальчишечьи седыми волосами. Она шла маленькими шажками, как-то странно глядя впереди себя неподвижным взглядом, опираясь одной рукой на палочку, а другой ощупывая попадавшиеся ей на пути предметы, — словно играла в жмурки.

Старуха шла прямо на Борю. У Бори по спине пробежал холодок. Он быстро отскочил в сторону. Старуха повернулась к нему, и лицо ее мгновенно прояснилось.

— Вадик, — сказала она, — ты уже пришел? Вадик, — ее голос стал жалобно-просящим. — Вадик, ты бы вдел ниточку в иголку. На тумбочке, в коробке. Только не перепутай — черную.

Боря беспомощно оглянулся на дверь, за которой скрылся Вадим. А старуха смотрела прямо на него странным пустым взглядом и говорила:

— Я ж третий день, тебя, Вадик, прошу…

«Слепая!» — чуть не вскрикнул Боря.

Он молча достал из коробки на тумбочке иглу, нитки, вдел черную нитку в игольное ушко и вложил иглу в руку старухи. Она прислонила палочку к столу, опустилась на диван, нащупала рукой Борины плечи, потом голову и ласково погладила его по волосам.

— Спасибо, Вадик.

В комнату торопливо вошла молодая высокая женщина в ярком голубом халате. Боря знал ее хорошо: она часто приходила в школу. Это была Елена Владимировна, мать Вадима. Она сразу нарушила тишину, стоявшую в комнате: передвинула стул, щелкнула выключателем, погасив лампочку над столом, и громким сердитым голосом сказала, обращаясь к старухе:

— Сколько раз вас предупреждали, Серафима Петровна! Не трогайте выключатель!

Тут она увидела Борю и в изумлении подняла брови:

— Тебе чего? Ты откуда?

— Я к Вадиму, — смущенно ответил Боря, поднимаясь со стула.

Серафима Петровна удивленно повернулась в его сторону, но, наверно, ничего не увидала поблекшими слезящимися глазами и снова отвернулась.

— Отстающий? — спросила Елена Владимировна, оглядывая Борю с ног до головы. — Удивляюсь учителям! Ребенку ни пообедать, ни отдохнуть спокойно не дадут. Что он, репетитор, что ли? Репетитору-то хоть деньги платят.

Боря не знал, куда деваться от смущения, и уже хотел было сказать, что пришел за книгами, но в комнату вбежал Вадим и потащил Борю к двери.

— Пошли, Борис. Мы, мама, уже кончили.

В коридоре он вынул из кармана стопку тоненьких книжек и сунул их Боре в портфель.

— Помни — пять копеек за тобой.

Боря читал «Ната Пинкертона» не отрываясь.

Долг его Вадиму рос с каждым днем. Он выпросил у матери двадцать копеек, у сестры десять, но этого было мало. Каждый раз, возвращая Вадиму стопку истрепанных книжек, Боря думал: «Больше не возьму». Но когда Вадим выкладывал перед ним новую стопку, Борю снова начинало мучить любопытство: «А что дальше?» И он, уходя от Бори, снова уносил в портфеле стопку книжек. К концу второй недели он должен был Вадиму уже больше рубля. Таких денег спросить у матери он не решался.

Когда в субботу Боря пришел к Вадиму за очередной стопкой книг, Вадим сказал:

— Ты долг отдавай. Сколько ждать-то можно!

— А если не отдам? — угрюмо спросил Боря.

Вадим даже рот раскрыл:

— То есть как это не отдашь? Обжулить, значит, хочешь?

Он принес из соседней комнаты большую металлическую копилку в виде бочонка и потряс ею перед носом у Бори.

— Во. Видел? Думаешь, медяки? Ни одного нет. Серебро и бумажки. Около десяти рублей.

Боря поразился:

— Зачем тебе столько денег?

— Как зачем? Деньги всегда нужны. Я вот возьму маме на день рождения подарок отгрохаю. Или вот возьму и всему нашему классу на Первое мая пирожных куплю.

— Не купишь!

— Конечно, не куплю, — согласился Вадим. — Больно мне нужно на вас деньги тратить! Я лучше еще подкоплю и фотоаппарат куплю.

Дверь отворилась, и в комнату вошла Серафима Петровна. Одной рукой она, как всегда, опиралась на палочку, а другой крепко прижимала к груди небольшую фарфоровую кошечку с отбитыми ушами. Серафима Петровна остановилась на пороге, поднесла кошечку к уху и потрясла ее. В животе у кошки загремело, зазвенело.