Девочка из легенды

Это была та самая промокашка, с карикатурой.

Вот взять и оставить ее здесь! Интересно, что получится? Валентина Николаевна будет, наверно, злиться весь урок.

— Малинкина? — раздался рядом с ней удивленный возглас. Тоня испуганно вскинула голову. В дверях учительской стоял Петр Тимофеевич, классный руководитель седьмого «Г», и вопросительно смотрел на Тоню.

— Я… я… Меня Мария Александровна просила журнал отнести… Я… я… Вот положила его…

Петр Тимофеевич посмотрел на журнал и кивнул головой.

— Хорошо. Ступай.

Тоня пробкой вылетела из учительской.

А промокашка так и осталась в журнале. Как раз между теми двумя страницами, на которых вверху крупным почерком Валентины Николаевны выведено: «Немецкий язык».

Ну и пусть! Пускай Валентина Николаевна полюбуется на себя. Будет знать в следующий раз, как ни за что ни про что людям двойки ставить.

Дома Тоня с горестным видом протянула матери дневник.

Мама расстроилась:

— Двойка! По немецкому!

— Мамочка, самое честное-расчестное слово, что она ко мне придирается! Ведь на прошлом уроке вызывала, а сегодня взяла и опять вызвала! Это она нарочно, чтобы мне двойку поставить! — Тоня всхлипнула.

Мама погладила Тоню по голове.

— Ну что ты, доченька! Стоит ли плакать из-за этого! Ну, подумаешь — двойка! Исправишь. Первый раз, что ли.

Тоня снова всхлипнула:

— Я ей на следующем уроке так и скажу: «Вы ко мне придираетесь». Она ко всем придирается, а ко мне больше всех…

— Ну, если хочешь, я скажу папе — он пойдет в школу, поговорит с директором.

— Скажи. А то она меня скоро совсем съест… — прошептала Тоня сквозь слезы.

Поздно вечером, уже лежа в постели, Тоня слышала, как за стеной мать и отец о чем-то долго спорили. Отец то и дело повышал голос, и до Тони доносилось:

— Придирается?.. Уроки надо учить!..

Мама же говорила негромко, спокойно и неторопливо. Потом отец замолчал. Значит, мама все-таки победила!

Тоня перевернулась на другой бок и спокойно уснула.

На следующий день за несколько минут до звонка на последний урок кто-то сообщил новость: урока немецкого языка не будет — Валентина Николаевна не придет.

— Заболела! По домам, детки! Ура! — развеселился кто-то.

Клава Карпова бросилась к двери, плотно прихлопнула ее и, повернувшись к классу, авторитетно заявила:

— Всем оставаться на своих местах до моего возвращения, — и ушла выяснять обстоятельства.

Она вернулась минут через десять. Вошла и молча остановилась посреди класса.

Все поняли сразу: что-то случилось.

Клава несколько секунд беззвучно шевелила побелевшими губами, а когда, наконец, заговорила, то узнали, что несколько дней назад где-то на востоке страны, в горах, произошел снежный обвал, и начальник находившейся в это время в горах геологической партии Сергей Петрович Рязанцев — сын Валентины Николаевны — погиб…

— Погиб?!

…Из-под шкафа, стоящего у стены, бесшумным комочком выкатилась мышь и повела острой мордочкой по сторонам, удивляясь тишине. В другое время ее появление вызвало бы бурю восторга.

— Что ж, по домам, что ли, — нерешительно начал Кузнецов. — Ведь не придет.

На него зашикали.

Но Валентина Николаевна пришла.

Вошла она в класс как-то боком, прижав к груди классный журнал, позабыв снять в гардеробной шляпку с маленьким черным пером, сгорбленная, постаревшая.

Она молча кивнула головой бесшумно поднявшимся со своих мест ученикам, села за стол, торопливым движением раскрыла журнал и вызвала к доске Кувшинова.

Любой в классе согласился бы получить завтра по двойке на каждом уроке, лишь бы только сейчас Кувшинов ответил хорошо урок по немецкому языку. А Кувшинов, как обычно, начал спотыкаться на каждом шагу и плести чепуху. Ну, зачем она вызвала сегодня Кувшинова, который редко-редко получал по немецкому хорошую отметку! Вызвала бы отличника Фролова или Клаву Карпову.

В переводе, сделанном Кувшиновым, не было ни одной правильной фразы, а Валентина Николаевна не поправляла его. Она сидела, уставившись неподвижным взглядом в одну точку на раскрытую журнальную страницу и время от времени кивала головой: «Правильно. Правильно».

Кувшинов кончил отвечать и замолчал. В классе наступила тишина, страшно было даже пошевельнуться: а вдруг парта скрипнет. Внезапно кто-то громко ахнул. Все обернулись в сторону Малинкиной. Нашла время ахать! Уколола, наверно, пером палец.

Валентина Николаевна встрепенулась, провела рукой по лбу, потом медленно поднялась из-за стола и, оставив на столе портфель и раскрытый классный журнал, вышла из класса.

Несколько секунд все молчали, потом разом зашумели, заговорили. Кто-то вскочил и побежал вслед за Валентиной Николаевной. А Тоня неподвижным взглядом, не отрываясь, смотрела в одну точку, туда же, куда только что смотрела и Валентина Николаевна, — на раскрытую журнальную страницу, где лежала маленькая розовая промокашка.

Она плохо помнила, что было потом. Кажется, весь класс столпился у стола, и все рассматривали промокашку. Кто-то громко возмущался. Кого-то назвали подлецом. Тоня незаметно выскользнула из класса, в гардеробной дрожащими руками натянула на себя пальто и ушла.

По дороге домой она твердо решила ни в чем не сознаваться! Никто ничего не видел, ни у кого никаких доказательств нет.

Утром Тоня, выйдя из дома с портфелем в руках, остановилась у калитки, подумала и направилась в противоположную от школы сторону. Лучше сегодня в школу не идти. Может быть, за сегодняшний день эта история с карикатурой забудется, и все обойдется.

Она взяла в кассе кинотеатра билет на детский сеанс и прошла в зрительный зал. Показывали какую-то веселую сказку. Ребятишки, заполнившие зал, глядя на смешных мультипликационных зайцев и глазастых белочек с пушистыми хвостами, громко смеялись. А Тоне совсем не было смешно.

А вдруг узнают? Вдруг не обойдется? Что тогда будет? Если бы у Валентины Николаевны не случилось такого несчастья, то Тоне нечего было бы опасаться. Может быть, ребята, узнав о карикатуре, вместе с Тоней посмеялись бы, и Тоня ходила бы героиней. А теперь?.. Теперь они ее со света сживут. А может быть, возьмут и из пионеров исключат.

Придя на следующий день в школу, она узнала, что, оказывается, к Валентине Николаевне ходила целая делегация от класса — просила извинения.

В классе даже на переменах стояла тишина. О случившемся никто не вспоминал — все словно сговорились.

Неужели обошлось?

Дома Тоня расцеловала мать в обе щеки, включила радиоприемник на полную мощность, так, что задребезжали стекла, и два раза перекувыркнулась на диване. Хорошо жить на свете!

Уже под вечер, выучив уроки, она увидела лежащую на тумбочке книгу из школьной библиотеки. Ведь ее нужно было сдать еще вчера! Просрочила! Библиотека закрывалась в шесть часов, и Тоня, захватив книгу, побежала в школу.

Библиотека оказалась закрытой. На двери была приколота кнопкой записка: «Приду через полчаса. Библиотекарь».

Ну вот! Жди теперь! Тоня села на стул возле библиотечной двери и с недовольным видом огляделась по сторонам. У окна, рядом с Тоней, сидела молодая женщина в коричневом пальто с ребенком на коленях. Она была очень молоденькая, совсем как десятиклассница. У нее было худенькое осунувшееся лицо с большими серыми глазами. Ребенок — маленький толстый мальчик лет двух — сидел, прислонившись к плечу матери, и время от времени принимался хныкать. Тогда мать прижимала его голову к своей груди и начинала тихонько раскачиваться из стороны в сторону. Заметив на себе взгляд Тони, она тихо спросила:

— Девочка, ты не знаешь, когда кончает заниматься вторая смена?

— Вот сейчас звонок с пятого урока будет, — с готовностью ответила Тоня и тут же подумала: «Наверно, мать какого-нибудь первоклашки. На родительское собрание пришла».

Прозвенел звонок. Через несколько минут, когда уже утих шум в коридорах и опустела раздевалка, Тоня увидела Валентину Николаевну. Валентина Николаевна, опираясь на палочку, медленно спускалась вниз по лестнице. На последней ступеньке она остановилась.