Время нас подождёт (СИ)

Он «съел» моего ферзя, виновато вздохнул и добавил:

— И если знаешь, зачем ты это делаешь.

Ёлка мерцала свечками, в комнате тренькала гитара — это играл Юра. А я и не знал, что он умеет играть на гитаре! Звонко так перебирал струнами, негромко напевал. Одну песню я запомнил сразу, и мелодию, и слова…

«…Они говорят: им нельзя рисковать,

Потому что у них есть дом,

В доме горит свет.

И я не знаю точно, кто из нас прав:

Меня ждет на улице дождь,

Их ждет дома обед…» [4]

Будто про меня была эта песня… Про меня того, бездомного и про меня теперешнего с домом. И теперь меня ждал дома тёплый обед, и Наташа, и бабушка, и даже появились друзья, и тогда, когда у меня всего этого не было — я не боялся всё это потерять. А теперь — тоже не хочу рисковать.

Только вот… Юрка не побоялся рисковать. Разве у него тогда не было дома?

Не, ну мама-то его точно была! Почему он стал рисковать собой, чтоб заступиться за другого человека?

Я решил спросить у него обо всём, во время нашей дороги домой.

Да, несмотря на все мои размышления, в шахматы Славку я всё же обыграл. Но он не обиделся.

Глава 20.

«Я думаю, что по совести…»

Утром мы с Денисом поехали в аэроклуб. Погода была нелётная, белые тучи повисли над городом, и кружилась на улице снежная метель. Но я упросил его просто съездить и посмотреть самолёты.

Самолётов, оказалось не много, а всего двое. Аэроклуб, куда мы приехали на нашей машине, располагался за городом и состоял из нескольких одноэтажных домиков и большого поля со взлётной полосой. Туда-сюда ходили молодые ребята, чуть старше Славки, в домиках горел свет, а самолёт возвышался над серым асфальтом громадной белокрылой стрекозой, которая гудела приглушённым басом мотора. Старинная птица с маленькой кабинкой наверху…

— Он что, собирается лететь? — спросил я у Дениса.

— Нет, мотор греют. Скоро закончат, и мы посмотрим…

Потом я оказался в кабине.

Здесь было много разных циферблатов со стрелками, рычаги, штурвал. Вид на взлётную полосу открывался такой, что мне сразу захотелось разогнаться и полететь… Я представил, как быстро замелькает внизу серый асфальт, как сольются сугробы в сплошную белую пелену, как неожиданно оторвётся от земли самолёт, оставляя внизу крошечные домики… Интересно, а каково это — лететь, когда снизу и сверху все одинаково белое? И, наверное, здорово, когда пролетишь эти облака и окажешься под ярким солнцем.

— Денис, а небо там, наверху, какого цвета — голубого или чёрного?

— Оно разное, Мишка. Если на небольшой высоте — то синее, а чем выше поднимаешься, тем темнее оно становится. Но не чёрное, нет.

— Жалко, что сейчас не полетаешь…

— Жалко, но не стоит… Миш, приезжай весной — обязательно покатаешься!

Честно сказать — я был и так ужасно доволен тем, что увидел…

На прощание, когда мы, пообедав, собрались уезжать, Надя вынесла из комнаты, где стояла ёлка, большую коробку и протянула её мне:

— Миша, с наступающим тебя Новым Годом! И Рождеством! Здоровья тебе, и всего-всего… — она вдруг засмущалась, сунула мне коробку и посмотрела на Славку с Денисом. — Почему сами не подарили?!

Славка удивлённо поднял светлые брови:

— У тебя это лучше получается!

— Что это? — не понял я.

— Вертолёт, — сказал Славка. — Летающий.

— Это… — я наконец увидел картинку на коробке, пульт, и от неожиданности чуть его не уронил, — ой… это радиоуправляемый, что ли?

— Ага, он самый! — отозвалась Надя. — Только ты осторожнее сначала, это вообще… Чудо техники. Лучше на открытом пространстве тренироваться или там, где нет бьющихся предметов.

— Ох, кот обрадуется! — засмеялся Юра. — Летающая мышь!

— Попробуй на нем пельмешки возить, — заулыбался Славка. — Тогда он его очень даже полюбит!

— Спасибо… — прошептал я, понимая и всё ещё не веря, что это мне… Ох, бедный Володька, он же такой хотел. Хотя… может, ему родители подарят?..

Когда мы ехали обратно, я мысленно всё ещё был там — на заснеженных белых улочках, на горках, в самолёте, играл со Славкой в шахматы и полвечера шептался…

О чём мы шептались? Да ни о чём.

И — обо всём сразу.

Славка рассказывал мне про зиму в своём городке: оказывается, он живёт не здесь, а далеко на Севере, где зимой на улице минус тридцать — это нормально, а сугробы бывают выше пояса. Весна там приходит в середине апреля, а зима начинается в октябре… И если снег идёт — то на улице теплая погода, а если солнечно — знай, мороз. Они катаются на лыжах, и Славка тренируется в биатлоне — это, как я понял, такой спорт, когда преодолеваешь трассу на скорость, плюс стрельба из винтовок по мишеням. А летом их группу несколько раз отправляли по путёвке на море…

— Правда там гоняют ещё так… Семь потов сойдёт, пока пробежка утром, вдоль моря…

Вдоль моря! Везёт человеку!

Оказалось, что у него есть старший брат, Антон, и учится он в Москве. А не приехал — потому что экзамен поставили на тридцать первое.

А когда разговор зашёл про ювенальную юстицию, про то, как хотят принять законы, по которым опека может забрать детей даже за то, что их шлёпнули или зарплата у родителей маленькая, и что они стараются помогать таким семьям, — я понял одну простую вещь. Чем были схожи друзья Кирилла из «Колыбельной для брата» и герои Жюль Верна.

Они не могли пройти мимо чужой беды.

Я рассказал Славке мою жизнь. Сам не знаю почему, я даже Юре не рассказывал, ни своему другу Кольке, а незнакомому мальчишке — почему-то сразу открылся. Рассказал ему про детский дом, про свои скитания по этим заведениям, про Гвоздя с Перцем, про полицию, куда нас водили из-за них, точнее — из-за их воровства… А он молчал, слушал и смотрел так, словно хотел помочь мне и не знал как. Сказал:

— Хорошо, что это все кончилось…

— Да, — выдохнул я. — Теперь они вряд ли меня будут искать, район-то другой.

— Тебе нравится жить у Юры?

— Ага. Возвращаться не хочется.

— Это понятно…

— Я даже не хочу, чтоб он уезжал.

— Он вернётся. А там будет лето — попроси, чтоб он взял тебя с собой.

— Идея! Думаешь, можно?

— А почему нет?

В общем, полночи проболтали мы с ним, и теперь я уютно позёвывал в хорошо прогретой машине. Мотор ровно гудел, и мне казалось, то он поёт какую-то новогоднюю задумчивую песню; хлопья залепляли стекло, и дворники без остановки двигались туда-сюда. Я смотрел в мокрое запотевшее окошко, и всё вспоминал вчерашних ребят, и как же мне хотелось снова оказаться в той весёлой компании и не уезжать из этого города! И в то же время хорошо было оттого, что мы возвращаемся домой.

Внезапно вспомнил и вчерашний разговор на снежной аллейке и — загрустил. Вернулась ко мне вчерашняя тревога, захотелось обо всём расспросить Юру, а с чего начать я не знал. Помолчал, собираясь с духом, и, поглядывая на Юру, нерешительно спросил:

— Юр… А ты когда за того человека ночью заступался, то боялся?

— Какого человека, Миш?

— Ну, когда в тебя стреляли потом.

— Боялся не успеть, — хмуро сказал Юра. — А кто тебе всё это рассказал?

— Да никто мне ничего не рассказывал, я сам услышал. Славка с Ильёй вчера говорили, вот я и услышал… Юр, а ты потом как, говорил в полиции про этого бандита?

— Не успел… — Юра глянул на меня в зеркало пристально и чуть виновато, — Сперва не хотел рассказывать, а потом его уже нашли без меня.

— А он где сейчас? — спросил я и почувствовал, как у меня почему-то замирает сердце.

— Был в тюрьме, сейчас не знаю.

— А ты его не боишься?

— Нет.

Дальше начался настоящий буран: снег пошёл совсем стеной, на дороге была каша. Я заметил, что Юре нелегко стало вести машину — наш «жигулёнок» плохо слушался, и временами мотор начинал взрёвывать, как бык в чистом поле, а Юра начинал хмуриться. Вернее, он не хмурился, а чуть напрягал брови и сжимал губы, так что их краешки становились прямыми. Я молчал, решив ему не мешать, и только когда дорога стала немного свободнее, а буран поутих — задал вопрос, который волновал меня не меньше всех остальных.