Чуть-чуть считается

– Не, – качнул головой Вася. – Вино я только немного попробовал. Они сами всё выпили.

– Немного? – сказал дед. – Чуть-чуть, значит? Ну, это, Пчёлкин, другое дело. Чуть-чуть у нас в расчёт не принимается. На могилах чуть-чуть покривлялся, винца чуть-чуть выпил. Что тут особенного? Правда? Ты верующий?

– Зачем… верующий? – просопел Вася, поднимая глаза.

– Ну, в бога ты веришь?

– Ничего я не верю, – надулся Вася.

– А это? – ткнул дед в голую Васину грудь, на которой висел маленький крестик.

– Так это просто так, – хмыкнул Вася, запахивая рубашку. – Для красоты это.

– И красиво? – спросил дед. – Нравится?

– Так красиво же…

– А в фашистской Германии, – сказал дед, – многие для красоты вместо вот такого крестика свастику носили. Ты бы сейчас её надел? Просто так, для красоты.

– Что я, фашист какой-нибудь? – буркнул Вася.

– Может, и не фашист, – сказал дед, – но и не гражданин. Тебе ведь всё едино – что крест, что красная звезда, что пионерский галстук. Убеждений-то у тебя нет. Какой дорогой ты идёшь, не знаешь.

– Я больше не буду, дяденька, – неожиданно плаксивым голосом затянул Вася. – Честное слово, не буду. Отпустите меня. Люба наговаривает, что я такой. Она сама… Она знаете, что про меня завучу наврала… А я её даже ни разу за это и не ударил. Отпустите меня, пожалуйста, дяденька. Я больше никогда не буду. Она врёт, что я обещал их по одному переловить. Врёт она. Я пошутил. Я… Вот хотите, я ещё их теперь и защищать буду?

– Что про тебя, Пчёлкин, Люба сказала завучу? – спросил дед.

– Про резинку она сказала, – заторопился Вася. – Будто я жевательную резинку в школу принёс. А я вовсе в тот день и не приносил.

– Вот что, – выдохнул дед, – иди от меня подобру-поздорову, пионер Вася Пчёлкин. Но если я ещё когда увижу тебя с этими гитаристами или с крестом вместо пионерского галстука… не взыщи, Вася.

– А вы в школе про меня не скажете? Только чтобы и они, – кивнул Вася на ребят. – Пусть они тоже… Я ведь…

– Торговаться со мной собираешься! – приподнял палку дед. – А ну, марш отсюда! Живо!

Вокруг безмолвно стояли могилы. С крестами, со звёздами, вовсе без всего. И ребята неожиданно совсем по-иному увидели все эти могилы. И словно даже немножечко узнали что-то очень важное, может, самое важное, обо всех тех людях, которые лежали тут под землёй. Ведь большинство из них наверняка были гражданами. Большинство! Потому что иначе не было бы сегодня ни города на Волге со Старым театром, «пожаркой» и телевизионной мачтой на Вознесенье, не было бы вообще ничего. Не было бы и той замечательной страны, в которой родились Витя, Федя и Люба.

Наверное, те двое парней с гитарой тоже поняли это. Когда Вася Пчёлкин юркнул в кусты, они медленно повернулись и ушли. Они ушли молча, потихоньку, не задев гитарой ни одной ветки.

Глава пятая

НУ, КИЛЬКА, ПОГОДИ!

Чем ближе конец учебного года и желанный пятый класс, тем труднее досиживать последние уроки. Всего-навсего восемь деньков осталось до летних каникул. Восемь! А там гуляй себе целый день и делай, чего захочешь. Хоть вниз головой ходи, хоть вверх всеми своими тормашками!

В коридоре длинно запел звонок. Четвёртый «б» враз ожил, захлопал крышками парт. Кое-кто даже вскочил. Вот и ещё один денёк позади!

– Это ещё что такое? – сказала Светлана Сергеевна, – Ну-ка все на места! Неужели вы за четыре года так и не привыкли, что звонок даётся не для вас, а для учителя?

Нет, четвёртый «б», к сожалению, так к этому и не привык. Но всё же от строгих слов Светланы Сергеевны ребята притихли. И притихнув, с нетерпением поглядывали на учительницу.

– Беда мне с вами, – качнула головой Светлана Сергеевна. – Ох, беда!

Вишнёвые клипсы в ушах Светланы Сергеевны вспыхнули огоньками. Ребята собрали воедино всю свою волю и совсем притихли.

– Ладно уж, непоседы, – сдалась Светлана Сергеевна, – можно по домам.

– Ур-р-р-а-а! Бум! Трам! Бом!

У дверей вмиг образовалась пробка.

Девчонки визжат, мальчишки нажимают. Витя с разгону воткнулся правым плечом в пробку. Рядом с ним пробивал дорогу Любе Федя.

И тут сзади раздался голос Светланы Сергеевны:

– Витя Корнев, задержись, пожалуйста, на минутку. Мне нужно с тобой поговорить.

– Со мной? – убито спросил Витя, выбираясь из толкучки у двери. – А почему со мной? Чего я такого, Светлана Сергеевна, сделал? Все вон толкаются.

– Задержись, пожалуйста, – повторила Светлана Сергеевна.

Она сидела за учительским столом, поглядывала на пробку в дверях и проверяла тетради.

Пробка вылетела наконец в коридор. В образовавшийся проход торопливо хлынули девочки.

– Иди сюда поближе, Витя, – сказала Светлана Сергеевна, когда класс опустел.

Витя подошёл. Насупившись, буркнул:

– Я больше не буду толкаться.

– Не будешь? – удивилась Светлана Сергеевна. – Вот чудеса-то начнутся. Но я не об этом, Витя. Я тебя о дедушке хотела спросить. Как у Николая Григорьевича дела?

– О дедушке? Так… хорошо у дедушки дела. Прямо очень замечательно. В горисполкоме ему обещали, что скоро дадут квартиру.

Витя рассказал, как дедушка ходил в горисполком, как его там хорошо приняли и какой довольный дедушка вернулся домой.

– А как дедушка себя чувствует? Я, Витя, понимаешь, хотела пригласить его к нам в класс, чтобы дедушка рассказал, как воевал, про минно-торпедную авиацию. Согласится он, как ты думаешь, у нас выступить?

– Он вообще-то неважно себя чувствует, – сказал Витя. – Радикулит у него сильный. Вчера опять «скорая» приезжала, уколы делали. Но если его попросить, он придёт, он такой. Я его попрошу. Можно, я побегу, Светлана Сергеевна? А то там меня ребята ждут.

– Беги, беги, – улыбнулась Светлана Сергеевна.

В коридоре было пустынно и тихо. Ни души. Лишь со стен внимательно следили за Витей строгие портреты писателей и учёных. Витя промчался по коридору и свернул к лестнице. Он знал, что на улице его ждут Люба с Федей.

По ступенькам лестницы Витя набрал такой темп, что на площадке не смог завернуть. Вылетел к самому окну. А на подоконнике собственной персоной – Вася Пчёлкин. Сидит боком, свесив ногу.

– Привет, мелочь пузатая? Как ты думаешь, кого я тут поджидаю?

– Кого? – холодея, спросил Витя, сразу вспомнив обо всём, что произошло на кладбище.

– А ты, килька, не догадываешься?

– Если ты, Вася, про кладбище, – проговорил Витя, – то мы про тебя никому ни словечка не сказали. Честное пионерское, не сказали.

– Ещё не хватало, чтобы вы раззвонили про кладбище, – сказал Вася. – Да я вас всех тогда насмерть поубиваю. А пока я тебя легонечко, пока я тебе небольшой должок за прошлое отдам.

– Но ведь ты обещал дедушке, что не будешь нас трогать. Ты ему обещал, что даже будешь защищать нас!

– Ишь, в лоб тебя по затылку, прыткий какой. – сказал Вася. -Защищать! Я вот тебе сейчас вместо ног спички вставлю, а ты иди попробуй пожалуйся своему деду. Пожалуйся, пожалуйся. Я тебе тогда не только ноги повыдёргиваю.

– Ты врун! – закричал Витя. – Ты обманщик! Мы так и знали, что ты прямо врун и обманщик! Ты говоришь одно, а думаешь другое! Ты совсем и не гражданин вовсе!

– Тю! – удивился Вася. – Видели гражданина. Ты, что ли, гражданин? Почему же ты тогда мне не сказал, что вас с Прохоровым вызывали на эшафот? Любу вашу, оказывается, не вызывали, а вас вызывали. И вы Ивану Грозному наврали там на меня. Выходит, кто из нас не гражданин? – закончил Вася, спрыгивая с подоконника.

От первого удара, который последовал сразу за прыжком, Витя сумел увернуться. Васин кулак шёл с прицелом прямо в глаз. Витя сжался и присел. Кулак просвистел у него над головой.

Дело принимало худой оборот. На лестнице – никого. Ход вниз Вася перекрыл, не прорвёшься. Вверх бежать без толку, всюду тупики.

И тут Витя вспомнил про Светлану Сергеевну, которая осталась в классе. Лучше позорное бегство под защиту учительницы, чем унизительное избиение. Впрочем, Витя не очень рассуждал, что лучше. За него рассудили ноги. Они вихрем вознесли его вверх по лестнице.