Чуть-чуть считается
Чуть-чуть считается читать книгу онлайн
Повесть о ребятах, которые поняли, что пионер не может совершать поступков, противоречащих морали советского гражданин даже чуть-чуть.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Кривясь от боли, дед проглотил таблетку, лёг, зажмурил глаза и затих. Лицо его с морщинками у глаз было обращено к небу.
Ребята затихли тоже. Сидели рядком, обняв поцарапанные коленки, положив на колени подбородки. Внизу под обрывом покачивались корни сосен, сновали с криком ласточки да гулял вольный ветер.
Удобную полянку разыскал дед! С трёх сторон огорожена кустами да соснами, надёжно укрыта от любого взгляда. А впереди бесконечный простор. Кажется, взмахни руками – и полетишь над Волгой в золотые неведомые дали.
– Красотища! – сказал наконец дед, открыв глаза. – Век бы тут лежал. До скончания света. Вот это Русь! А? Как сама жизнь – просторная, могучая, вечная.
– Прошло? – спросил Витя, оборачиваясь к деду.
– Отпустило немного, теники-веники, вздохнул дед. – Сейчас ещё чуток полежу – и пойдём. И смех, и грех прямо.
Над Волгой горячо светило солнце и гулял лёгкий ветер.
Дед полежал ещё и поднялся.
Они с трудом пробрались обратно через кусты. И запетляли по кладбищу в прохладном зелёном сумраке, между старинными надгробьями и склепами. Если бы они вошли на кладбище с главного входа, дед сразу нашёл бы могилы отца с матерью. Но зайдя от Волги, сделать это в запутанном лабиринте тропок оказалось куда сложнее.
Глава четвёртая
НАМ С ВАМИ НЕ ПО ДОРОГЕ
– Здесь, – сказал дед. – Сюда, ребята.
Две могилы лежали за общей оградой. На одной могиле возвышалась покрашенная красной краской пирамида со звездой. На другой – цементный, с проглядывающей тут и там галькой, крест.
– Редко я к вам, мама с папой, заглядываю, – вздохнул дед, снимая фуражку. – И приехал вон когда, а всё никак. Всё дела.
Ребята с дедом присели на скамейку у решётки. У лиц тучами гудели комары. Знай успевай отмахиваться да хлопать по ногам и шее.
Молча посидели несколько минут. Поотгоняли комаров. Встали и побрели к выходу. И всё молча.
– А вот тут мои похоронены, – сказал по дороге Федя. – Моя прабабушка с прадедушкой.
За низкой деревянной оградой стояли два внушительных деревянных креста. На холмиках – трава и цветы. Вокруг свежий рыжеватый песок.
На левом кресте надпись: «Матрёна Васильевна Прохорова. 1896-1965». На правом – «Фёдор Фёдорович Прохоров. 1877-1950».
– И тоже Фёдор Фёдорович? – удивлённо шепнула Люба. – А дедушку твоего как звали?
Удивиться действительно было чему. Федя ведь тоже был Фёдором Фёдоровичем. И Федин отец. Теперь вот оказалось – и прадедушка.
– Дедушку тоже – Фёдором Фёдоровичем, – сказал Федя. – У нас, у Прохоровых, традиция такая: первого сына в семье завсегда непременно называют Фёдором. Вот так поэтому и получается.
– Выходит, твой папа – старший сын?
– Старший. И у него ещё четыре брата есть, младшие. Больше потом не было. Потому что дедушку, папиного папу, значит, призвали в армию – и его убило.
– А у этого Фёдора Фёдоровича сколько сыновей было? – заинтересовался дед, показав глазами на могилу.
– У этого – девять, – сказал Федя. – И ещё семь дочек.
Помолчали немного, пошли дальше, к выходу. Тихо пошли, без слов. О чём на кладбище говорить? Дед с палкой прихрамывал впереди, ребята плелись сзади. Среди могил не очень-то тянет к разговорам. И шуметь, наверное, на кладбище неприлично. Тем более – петь песни.
Песня донеслась до них из сумрачной глубины кустов. Негромкая, но лихая, с задорным гитарным перезвоном. Её пели несколько человек.
А на кладбище всё спокойненько
От общественности вдалеке…
Дорожка вела прямо, но дед резко свернул в сторону, на песню. Свернул и раздвинул кусты.
На выщербленных ступенях полуобвалившегося, похожего на садовую беседку склепа сидели двое взрослых парней, и вместе с ними – шестиклассник Вася Пчёлкин. Тут же стояла пустая, тёмного стекла бутылка из-под вина. Все трое, невзирая на обилие комаров, были в расстёгнутых и завязанных узлом на животе рубахах. У парня, что бренчал на гитаре, голова светилась недавней, гладенькой, под машинку, стрижкой. У другого, наоборот, волосы спускались до самых плеч.
– Встать! – командирским голосом приказал дед.
Песня оборвалась на полуслове, и все трое вскочили, будто их подбросило пружиной. От страха глаза у Васи Пчёлкина сделались большими, точно у филина.
Однако парни, не в пример Васе, испугались лишь в первое мгновение. Вскочив, они сразу застыдились своего секундного испуга и в отместку деду приняли подчёркнуто гордый и независимый вид.
– Вот она и общественность, от которой всё время бежишь подальше, – со вздохом процедил стриженый. – Нет, никуда от неё не убежишь, от общественности. Даже на погосте у милых предков нет от неё покоя.
– Общественность – она – у! – поднял палец тот, у которого волосы опускались до плеч. – Общественность – она зрит в оба. В подворотне не моги – общественность! В парке не моги – она же. В магазине – она же. К прадедам подались, и здесь она тут как тут.
Стриженый взял на гитаре аккорд и пропел:
– Ну прямо ту-ут как тут!
– Подлецы! – выдавил дед. – Да как же вы смеете кощунствовать здесь, над прахом своих предков? Да как же у вас язык-то поворачивается? Пойдёте со мной, я вам втолкую кое-что. Не здесь, в другом месте.
– Чо? – удивился волосатый. – А нам с вами, папаша, не по дороге. Вам -туды, нам – сюды.
– Какая у вас, к чертям, дорога?! – стукнул дед в землю палкой. – В подворотню у вас дорога! И с кем это вам, интересно, не по пути?
– Да сказано же, с вами, – уже не так нагло, но всё ещё с вызовом ответил стриженый.
– Эх вы, – вздохнул дед. – С народом вам не по пути, вот с кем. Потому вы и пошлые песенки на могилах поёте, измываясь над святая святых. Гадкими стишками балуетесь, а знать, верно, и не знаете, что сказал великий русский поэт Некрасов. Он сказал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Гражданином! Обязан! Понимаете? Вы хоть немного представляете, что такое гражданин? Что такое гражданственность?
– Да чего мы такого особенного сделали-то? – с обидой в голосе сказал волосатый.
– Гражданин – это тот, – сказал дед, – кто живёт судьбой своего народа, его вчерашним днем, сегодняшним и завтрашним. А обывателю, в отличие от гражданина, плевать на всё это – и на историю ему плевать, и на предков, и на беды своей страны, и на её радости. Обывателю абы извернуться, приловчиться, обмануть да побольше для себя выгадать. И сказ у него, как верно подметил один товарищ, предельно прост: ведь я чуть-чуть. Что от моего чуть-чуть сделается такому огромному государству? А… ладно! – махнул рукой дед на притихших парней.
Гитара медленно поднялась к стриженому на плечо. Парни повернулись и осторожно пошли прочь. Вася Пчёлкин боязливо тронулся за ними.
– А ты, шкет, погоди! – сказал ему дед. – Твоим великовозрастным дружкам я своё отношение высказал. Тебе – ещё нет. Как тебя звать?
– Вася Пчёлкин он, – сказала Люба. – Он первый хулиган у нас в школе. И драчун. Он нас пугает, что всех по очереди переловит и…
– Погоди, Люба, – остановил её дед, – я тебя ни о чём не спрашивал. – И приказал: – Подойди ко мне, Пчёлкин!
Команда застала Васю в тот момент, когда он поднимал правую ногу для очередного шага. Вася очень торопился, но шага так и не сделал. Вася Пчёлкин застыл, точно охотничья собака на стойке.
– Подойди сюда, Пчёлкин, – повторил дед.
И Пчёлкин опустил ногу и приблизился к деду. Парни в отдалении остановились тоже, хмуро прислушались.
– А ты какой дорогой идёшь, Пчёлкин? – спросил дед. – Ты гражданин или кто? Давно с этими поэтическими юношами дружбу водишь?
Уши у Васи торчали, как два лопуха. Луч солнца, пробившись сквозь зелень деревьев, бил Васе в затылок, и уши у него горели красным цветом.
– Вино с ними пил? – спросил дед.