Под грозой (сборник)

ганью и криком:

— Р... разойди-ись!

И хлестали нагайками тех, кто не успевал уйти»

быстро.

А собирались на улицах часто. Роем роились

по городу всякие слухи, их была тьма-тьмущая и

чаще всего срывалось с губ вещее слово:

— Большевики.

На больших, нарядных улицах, где жили сытые

и довольные, это слово произносилось с трепетом;

на окраинах, где ютилась рабочая беднота,—с ра-

достью, с надеждой на избавление.

Придут большевики,— а на окраинах верили,

что они придут,—и изменится к лучшему каторж-

ная жизнь и не будут роскошествовать одни и

голодать другие.

Андрейке не сиделось дома. Сапоги худые,

пальтишко драное, шапка сползает на уши и хо-

лодно под ветром, в мокроте. Но дома было

скучно, хотелось на улицу, хотелось смотреть, слу-

шать, калякать с товарищами о том, про что гудел,

как улей, весь город.

Андрейке тринадцатый год. Он ходил в школу,

но неисправно, в школе было холодно и не всегда

приходили учителя. После рождественских святок

дело совсем расклеилось, и Андрейка забросил

школу.

Большинство его товарищей тоже отстали от

школы. Какое уже там ученье, когда подводит жи-

воты от голодовки и одежонка худая—не выси-

дишь. Дома хоть польза какая-нибудь—то полено,

гляди, притащут, то воды принесут, то в очереди

постоят. А от школы ни пользы, ни удовольствия,

только потеря времени.

Но связь между собою ребята держали. Соби-

рались часто целою гурьбой, гоняли по улицам,

шлепая дырявыми сапогами по мокроте, бегали на

станцию смотреть на паровозы, лазили по обры-

вам, круто спускавшимся к Днепру.

С обрыва хорошо было скатываться по скольз-

кому, обледенелому снегу. Садились прямо на снег

и летели вниз с криком, свистом, улюлюканьем,

опрокидывая друг друга и загрузая в снежных на-

метах. А потом взбирались наверх, и это было

самое трудное: нужно было ползти, цепляясь за

каждый кустик, за каждую кочку. А тут, гляди,

нагонит товарищ, ухватит за ногу— и пошел опять

кувырком вниз, пока не плюхнется в рыхлый снег.

Навозившись вволю, отдыхали на обрыве.

За Днепром синели леса, расстилалась на де-

сятки верст серовато-белая даль, а за обрывом

гудел город и гул этот был протяжный, глухой и

ровный, словно кто водил смычком по басовой

струне.

— Вон оттуда большевики придут,—сказал Гав-

рик, указывая скрюченным пальцем на лес.

— Чего им идти? Они по чугунке приедут,—

возразил Андрейка.

— Как же они могут приехать, когда чугунка

в гайдамацких руках?

— Дело большое! Отобьют и кончено. Ты ду-

маешь, большевики шутки шутить будут? Они так

попрут, что только держись. Их, ведь, сила!

— И гайдамаков не мало.

— Да что гайдамаки? Они только тут, в го-

роде, храбрые,—вмешался Еремка, самый старший

из ребят.— А напусти на них большевиков, сразу

хвост подожмут.

— Ах, и будет бой,—захлебываясь, сказал

Андрейка.—Когда большевики подойдут, наши в

городе ударят и начнут чистить гайдамаков с двух

концов. За гайдамаков только буржуи стоят, а все

рабочие и солдаты за большевиков.

— А ты откуда знаешь?—спросил Гаврик.

— Чего знать? Кого хочешь спроси: кто из нас

за гайдамаков?

— Я,—выступил вперед Петрик, самый малень-

кий и самый бойкий из ребят.

Все вытаращились на него. Но у Петрика пры-

гали в глазах такие задорно-смеющиеся огоньки,

что все поняли, что это он в шутку, и засмеялись.

— А-а, так ты за гайдамаков? С откоса его,—

кинулись к нему ребята.

Ноги у Петрика быстрые. Он юркнул в сто-

рону. И вся ватага с гамом и криком понеслась

за ним.

5.

Поздно ночью— Щербаковы уже спали,—кто-то

забарабанил в дверь.

Первой проснулась бабушка.

— Стучат, Василий,— стала будить она сына.

А сама дрожала, предвидя, что-то недоброе.

Щербаков вскочил и стал зажигать лампу. Стук

продолжался, требовательный, резкий.

Андрейка казалось, что ломают двери и вот-вот

ворвутся в дом.

— Не пугайтесь,— сказал отец.—Это, верно,

с обыском.

И пошел открывать.

В комнату ввалились четверо. Были они в серых

шапках, с ружьями и револьверами.

— Документы,—крикнул один из них, повиди-

мому, старший.

Щербаков вынул из кармана книжку и подал

гайдамаку.

Тот долго рассматривал ее, силясь прочитать

написанное, и потом рявкнул:

— Как зовут?

— Василий Щербаков.

— Якой губернии?

— Смоленской.

— Га, кацап! А где работаешь?

— В железнодорожных мастерских.

Глаза у гайдамака округлились.

— 3 большевицького гнизда?

Щербаков сказал спокойно:

— Это ни откуда не видно.

— По твоей морде бачу. Знаемо, чим вы ды-

шите.

Легкая усмешка тронула у Щербакова усы и

он сказал:

— Дышим, как и все, воздухом.

— Молча-ть! —заревел гайдамака, наливаясь

кровью.

— Оружие есть?

— Нету.

— По шукать!

Подручные бросились шарить по всем углам.

Рылись на кровати, в одежде, перевернули все в

сундуке, искали в печке, под столом, под кро-

ватью, ощупали всех, даже маленькую Таню,—и

ничего не нашли.

Красные и злые, они остановились посреди ком-

наты, вытирая потные лица.

Старший смерил глазами Щербакова и сказал:

— Сам запамятуй и другим скажи; колы де що

чи як инче—пощады не буде. Смерть!

И ушли, стуча, как лошади, подкованными

сапогами, бросив настежь дверь.

— Гады, разбойники!—вырвалось у Щерба-

кова, когда ушли гайдамаки.— Скорей бы распра-

виться с этой сволочью. Терпения нет!..

6.

В ту ночь по всему району были обыски, мно-

гих рабочих арестовали. На улицах чаще гарцо-

вали конные раз'езды. На них смотрели с нена-

вистью, со страхом, и шептали вслед:

— Разбойники, каты!

Утром Андрейка вышел на улицу. Серый и ту-

манный был день. Перекликались глухо гудки на

вокзале, как будто что-то сжимало их медные

глотки. Шли, торопясь, куда-то люди, с сумрачно-

серыми лицами, затаив в себе обиду и гнев.

Андрейка вспомнил вчерашнюю ночь, свирепые

лица гайдамаков, их ругань и окрики. Так и хоте-

лось плюнуть в красную рожу, когда бесстыжие

руки ощупывали у матери живот. Если бы кто-

нибудь ударил отца, Андрейка бросился бы на

щиту.

Пускай бы его избили, изувечили—все равно.

Из-за угла выбежала маленькая с'ежившаяся

фигурка. Андрейка узнал товарища Володьку Се-

мибратова.

— Куда ты?—крикнул Андрейка.

— За хлебом.

— Дают?

— Не знаю.

У Володьки было скучное лицо. Стоял, сгор-

бившись, словно тяжело было плечам от рваной

шубенки.

— Брата Максима забрали,— сказал он.

— Когда?

— Этой ночью.

— За что?

— Листовку какую-то нашли в кармане. Так и

накинулись, как увидели, с ног сбили. Руки свя-

зали и повели.

Володька оглянулся и сказал тихо, с затаен-

ным блеском в глазах:

— Большевики уже за Днепром стоят, требуют

сдачи города.

— Ну и что же?

— Рада не хочет сдавать. Силой будут брать.

— Большой будет бой.

— У-у, страшенный.

Весь этот день клубились слухи о том, что боль-

шевики подошли к городу.

Андрейка побежал на обрыв. Ему представля-

лась несметная рать, стоящая по ту сторону

Днепра. Движутся обозы, скачет конница, стеной

идет пехота.

Но над Днепром висела сизая мгла, и по ту

сторону не видно было ничего. Только город

шумел глухо, тревожно, пряча в тумане свои очер-

тания.

Андрейка постоял, посмотрел и пошел домой,