Динка прощается с детством

м. И как это странно бывает: вот бегала, бегала Динка, больше месяца жила она без мамы, и смеялась, и скакала по лесам на своей Приме, полный короб у нее неотложных дел, - кажется, за целый день и не вспомнит о матери. Так и Мышка думала о сестре: вот ведь, уехала мама, а Динке и горя мало, даже не вспоминает. Ох, неправда, неправда! Многого не знают взрослые люди. Не знают, как пусто в доме, в саду и во всем мире, когда нет мамы... Можно и прыгать, и смеяться, а все равно чего-то не хватает... Пусть даже самый любимый-разлюбимый человек рядом, а если нет мамы - нет и уюта, нет настоящего тепла. А сейчас Динка приютилась около мамы и чувствует себя, как цыпленок, обогревшийся в теплых ладонях: спокойно и хорошо!

Но разве может быть человеку совсем хорошо? Для этого надо забыть о многом, а есть такое горе, что даже на одну минуту от него никуда не денешься...

- Что же с папой, мамочка? Чем он болен?

- Папу арестовали в Нерчинске... - тихо рассказывает Марина. - Это было осенью. Вели по этапу вместе с уголовниками. В одной из пересыльных тюрем к ним примкнула партия политических, папа встретился со многими самарцами, питерцами. Почти в каждой пересыльной тюрьме папа встречал товарищей. Дальше вели их по этапу вместе. Идти было очень тяжело: резкие ветры, дожди, на дорогах жидкая грязь. Папа был в летнем пальто, ботинки у него разлезлись. Да и все его товарищи шли в рваных ботинках, .в галошах, только некоторые были взяты зимой и потому одеты теплее. Папе дали чью-то рваную фуфайку. Он шел и все время думал о Косте...

Марина замолчала. Всем вспомнился заброшенный в сибирской глуши, умирающий от чахотки Костя.

- Всего не расскажешь. Там был один каторжник, пожилой уже. Вели его в кандалах. Ну, представляете себе? На дороге жидкая грязь, моросит дождь, ветер сбивает с ног... Ну, конечно, тащился, тащился этот старик и упал. Ведь еще и кормят арестантов впроголодь. - Марина провела рукой по лбу. - Страшно все это...

- А старик как же? - тихо спросила Динка.

Но Марина уже вспомнила что-то другое, лицо ее посветлело, складка у губ разгладилась.

- Старика посадили потом на телегу. Уголовники подняли крик, вмешались политические. Ну, кандалов со старика не сняли, конечно, но пришлось конвойным слезть с телеги и положить больных. Телега считается для арестантов, а едут в ней конвойные.

- Вот сволочи! - резко бросила Динка и покосилась на мать.

В семье Арсеньевых никто не произносил грубых, ругательных слов, и Динке строго-настрого было запрещено "тащить их в дом". Марина была уверена, что ругаются только "пьяные извозчики", но когда такая ругань срывается из уст девочки, то это невозможно слышать.

"Да и к чему такие слова? Русский язык настолько богат, что можно любые чувства выразить иначе и гораздо сильнее", - говорила обычно Марина, но Динка никогда не была согласна с ней.

"Сволочь есть сволочь, и нечего придумывать для нее других, нежных слов", - упрямо повторяла она.

Но сегодня Марина не сделала замечания