Динка прощается с детством

яна, Марьяна! Где Ефим? - испуганно спрашивали ее Леня, Динка и Мышка.

С трудом удалось им добиться от плачущей Марьяны рассказа о том, как сам пан, не дождавшись Ефима, заехал за ним на своей линейке и, посадив его "позади себя", помчался с ним на село, к Маринкиной матери.

- Так и сказал ему пан... "Я, сказал, верю, Ефим, что ты честный человек, но я хочу знать правду. Повтори все, что знаешь, при Маринкиной матери". Ну, и увез с собой моего Ефима. Ой, матынько моя, что ж то будет с нами! Хоть cкaжeт правду Маринкина матка, хоть не скажет, а отомстит Ефиму Павло... - снова запричитала Марьяна.

- Не бойся, Марьяна! Если пан узнает правду, самому Павло не поздоровится! - успокаивал ее Леня.

- Еще как не поздоровится! Может, сам пан пристрелит его как собаку! кричала Динка.

- Ну, пристрелит не пристрелит, только уж не даст ему воли! Да и Ефим не маленький... - озабоченно говорила Мышка, с тревогой глядя на сестру.

"Ох, Динка, Динка, заварила ты кашу. Хоть бы скорей мама приехала! Нельзя было связываться с этими гадами", - думала Мышка, невольно припоминая убийство Якова и неизвестного студента, поехавшего на Ирпень искать правды.

- Не бойтесь ничего! Пусть только пан узнает правду Правда сама себя защищает! - твердо заявила Динка.

Ефим вернулся не скоро. В волнениях, уговорах и слезах Марьяны прошло много времени, долгий летний вечер уже переходил в ночь, когда по дороге промчалась линейка пана и круто осадив около хутора, высадила Ефима.

- Ой божечка! Идет! Идет мой Ефим!.. - бросилась навстречу Марьяна и, повиснув на шее мужа, заголосила.

- Ну, годи, годи! Живой я... От же пугана ворона. Заспокойся, ясочка моя! Ходим до наших, бо маю, что рассказаты.

С крыльца нетерпеливо тянулись к Ефиму Мышка, Леня и Динка.

- А ну ходим у комнаты... Зажигай, Леня, лампу, - важно сказал Ефим, пропуская всех в комнату и прикрывая за собой дверь.

Леня поспешно зажег лампу. Все молча смотрели на Ефима, а он не спеша крутил козью ножку, сыпал на пол махорку готовя какое-то значительное сообщение. Потом, прикурив от лампы и зaтянувшиcь дымком, обвел всех взглядом.

- Пропал теперь Павло! Всю правду, як на духу, сказала Маринкина маты. И як прибигла до нее дочка, як рассказала про Павлуху... И сама про себя стара сказала... "И я, каже, к смерти дитину свою толкнула: неровня, кажу, тоби пан, может, и правда, что он женится..." - не спеша рассказывал Ефим.

- А что пан? Что пан? - трепеща от волнения, спрашивала Динка.

Ефим махнул рукой.

- Ну, пан аж почернел весь. Вышел со мной и молчит, только лошадь гонит, а сам как та грозовая туча... Остановил лошадь, попрощался со мной за руку и... гайда! Дале, до экономии! Пропал Павло; я так себе думаю, что отольются ему Маринкины слезы. Ще и добре отольются! - довольно крякнул Ефим.

- Так ему и надо! Так и надо! - кричала Динка.

- Значит, все правильно, - начал Леня, но Марьяна не дала ему сказать и сердито напала на Ефима:

- А что мне Павло? Нехай его