Как поймать длиннозавра

Молчание. Я откинул дверцу и обнаружил, что Тася неподвижно сидит в кресле, уставившись в одну точку. Кольнул страх: а вдруг и она теперь скована внезапной остановкой времени? Но вот в мобиль залетел крупный комар и с победным писком спикировал Новгородцевой на щеку.

— Чего орешь? — ровным голосом произнесла Тася, прихлопнув кровососа.

— А ты не понимаешь? — съязвил я. — Это ведь все твоя работа.

— Моя?

— Не прикидывайся. Ты зачем время остановила?

— Чушь, — коротко отозвалась Новгородцева и снова отвернулась, чтобы уставиться в прежнюю точку.

Значит, не она. Значит…

Но я не успел по-настоящему испугаться. Я вспомнил комара. Ведь сюда только что влетел комар, и она его прихлопнула!

Едва уразумев это, я почувствовал на лице дождевые капли. Услышал скрип и шум древовидных сигиллярий — их раскачивал оживший ветер. Время снова начало свое бесконечное движение, и никто никогда еще так не радовался этому будничному обстоятельству, как я.

— Ф-фу! — с облегчением выдохнул Маковкин. — Кажется, пронесло. Не отправиться ли нам обратно, к длиннозавру? Или что там от него осталось…

При этих словах, трезво оценивающих положение вещей, Новгородцева скрипнула зубами и уткнула лицо в колени.

— Злись — не злись, теперь уже ничего не поделаешь, — попытался я ее подбодрить. — В любом деле бывают издержки. На этот раз нам просто не повезло. Теперь нужно хотя бы усыпить ящера-разбойника и попытаться спасти для науки как можно больше мышечных тканей и частей скелета длиннозавра. Может быть, генетики смогут на основе сохранившегося материала воссоздать новую особь…

И вот тут-то Новгородцева не выдержала.

— Самих вас усыпить! — закричала она. — Лет на сорок, пока не поумнеете. Кому нужна ваша новая особь, когда он был единственный! Хоть это-то вы понимаете? Он был единственным и неповторимым разумным чело… То-есть… И он погиб из-за вас… из-за нас! Да где вам понять…

— Не кипятись, — посоветовал я. — Сделанного не переделаешь. Надо хоть образцы мышечной ткани… Да не подпрыгивай ты! Неужели не понимаешь, что часть — это, конечно, хуже, чем целое, но лучше, чем совсем ничего. Вылезай. Пойдешь с нами.

— Конечно, куда я теперь денусь…

Тася прекратила истерику, вытерла слезы и выбралась из мобиля.

— Никогда не прощу, так и знайте, — все еще шмыгая носом, пообещала она. — Ни себе, ни вам.

…Нет, что бы там ни было, а расстраиваться и долго переживать я просто не мог. Ведь вокруг расстилался мезозойский лес! Горячий ветер, подувший с юга, вмиг высушил дождевую влагу. Пронзительно кричали рамфоринхи и птеранодоны, кружащиеся в небе. Дикая, неизведанная планета. Наша Земля за восемьдесят миллионов лет до появления первобытного хомо сапиенс.

Мы вышли на знакомое место и замерли.

Длиннозавр по-прежнему лежал на груде обломанных при падении стволов.

Но и тарбозавр все в той же балетной позе на одной лапе простирал свою желто-зеленую тушу над поляной, неподвижный, как монумент остановившемуся времени.

Это было невероятно. Настоящее чудо, совершенно не имеющее никакого теоретического объяснения.

— Невозможно, — прошептал Женька. — Ненаучно. Чур меня, чур!

— Э-э, ерунда. — Я не был намерен впадать в оцепенение. — Нечего страдать: «научно», «ненаучно». Все сложилось самым превосходным образом. И время для нас по-прежнему движется, и длиннозавр целехонек. Радоваться надо. И приниматься за дело.

(Сказать по правде, во мне шевельнулось подозрение: что-то уж слишком превосходно все складывается. Может, мы под колпаком у отряда разведчиков времени, и они сейчас смеются над нами, сидя где-нибудь в кустарнике? Но хорошо смеется тот, кто смеется последним. Ведь никто не посмеет оспаривать нашу заслугу: именно мы обнаружили уникальное разумное пресмыкающееся, именно мы его… как это?.. обездвижили… подготовили к транспортировке.)

— «Приниматься за дело»? Ну, уж нет! — Тася даже затрясла кулачками и ногой топнула. — Вы уже натворили дел!

— Да успокоишься ты когда-нибудь? Никакой трагедии, между прочим, не произошло. И не произойдет! Поверь моему опыту.

— Опыту? Ха-ха!

— А что? Кое-какие навыки действий в экстремальных условиях у нас с Маковкиным имеются, как ты знаешь.

— Я-то думала, вы чему-нибудь научились в космосе. Что надо сначала думать, а потом пальбу открывать.

— Будешь долго думать — самого подстрелят. Или вон… — я кивнул на тарбозавра, — сожрут. Так что не терзай свою измученную совесть. Если долго сомневаться, то можно вообще ничего не совершить.

— Это у нас девиз такой, — пояснил Маковкин.

— Понимаешь, Новгородцева… — Я решил действовать методом убеждения. — Я не мгу тебе это объяснить с научной точки зрения, но когда начинается приключение… Тебя просто подхватывает и несет поток событий. И все твои необдуманные решения и случайные поступки, как будто по волшебному мановению, в конце концов, оказываются единственно правильными и полезными. Это — как вдохновение. В отличие от обычной жизни у приключения своя логика, свои законы. Поэтому в самой опасной обстановке нужно выплывать на стремнину, а не барахтаться у бережка на мелководье. Поток вынесет! И потом, Новгородцева, это же ни с чем не сравнимое ощущение — действовать на пределе возможностей, за гранью благоразумия, в самом пекле опасности и знать, что от принятых тобой решений обстановка должна круто измениться… В особых обстоятельствах нельзя примериваться да рассусоливать. Смысл приключения — в действии! Не то, что у нас в школе, все с ног до головы в общественных поручениях, повсюду кипучая деятельность… А настоящую работу делают другие. Те, кто умеет рисковать.

— У тебя, погляжу, целая теория, — язвительно отреагировала Тася. — А вот как вы собираетесь транспортировать длиннозавра в наше время? Ведь мощности самодельного времеатрона для такой массы явно не хватит. Только не говорите, что будете пересылать его по частям, как слона в лифте на семнадцатый этаж. Я таких шуток не понимаю.

Пришлось вопросительно взглянуть на Маковкина. Нестандартные решения — это по его чести.

— Пожалуй, переброску действительно будем производить по частям… Стой, Тася, ты не поняла! Наш времеатрон вполне осилит пересылку длиннозавра на пять миллионов лет вперед. Затем мы его догоняем на нашем мобиле и снова засылаем вперед. И так, шаг за шагом, возвратимся вместе с добычей…

— Если ты еще хоть раз произнесешь это слово, — ядовито-ласково пообещала Новгородцева, — я выведу из строя наш времеатрон, долбану тебе по загривку и вызову патруль разведчиков времени. «Добыча»! Не угнетайте меня своей неандертальской лексикой.

— Как же его прикажешь называть? Все равно он не человек.

— Твой любимый Загарульна, между прочим, тоже не человек. Но только для челюстианских тунеядцев-вояк он был «добычей».

Я отключился от ворчания Новгородцевой и вместе с Маковкиным пошел устанавливать выносные колонки времеатрона. Мембранные присоски помогли прикрепить их к голове (сердце невольно содрогнулось, когда я коснулся мощного бронированного лба) и на конце хвоста длиннозавра. Колонки создавали барьер, отъединяющий пересылаемый объект от внешней среды. Потом мы поспешили к мобилю, потому что гигантский ящер уже начал подавать признаки жизни.

Сев в кресло, Маковкин положил руки на клавиатуру времеатрона.

— Итак, бросок на пять миллионов лет!

Раздалось легкое жужжанье.