Многоэтажная планета

Так болтала она, пересыпая речь то словечками, свойственными Тихой, то научными терминами.

— Мне хотелось, — продолжала она, — принести сюда огненное зеркало, но оно увяло! Ужасно жалко. Подождите, знаете, что я узнала? Внимание, внимание! Треугольник никогда не может стать твердым, а четырехугольник раскрывается сам собой! Ни один запах не задержится в нем, он пуст и слеп даже для трех глаз!

— Все понятно, — с комической сокрушенностью молвил Сергей Сергеевич. — «Маляр, подержись за кисточку, пока я переставляю стремянку!»

Матильда нахмурилась, вникая в его слова, но отвлеклась собственными новостями

— Да, и к тому же, когда вы входите в круг… вот так и вот так, то все сразу становится ясным и ничего не видно!

Аня огляделась — у всех лица были напряженные, настороженные. Но глаза Матильды смотрели ясно, бесхитростно

Едва Матильда ступила на корабль, анализаторы подняли тревогу. За Матильдой тянулся шлейф нейтринного облака.

Это было невероятно. Нейтрино всепроникающе, всепреодолевающе и вдруг — отражается от Матильды!

— Может, она действительно была в стволе, и теперь это ее самоизлучение? — сказала Заряна.

Проследили, пронаблюдали. Луч приходил из глубин Флюидуса. «Очистить» Матильду не удалось. Решили оставить ее на корабле вместе с ее удивительным шлейфом. Узнав, что у нее шлейф, как у королевы, только такой, что ни одной королеве и не снился, Матильда очень обрадовалась и гордилась им необычайно. Опасались, конечно, не повредит ли этот «королевский» шлейф самой Матильде. Но оказалось — и это тоже было поразительно — направленный луч нейтрино касается ее очень осторожно.

После тщательных многодневных наблюдений обнаружили и вовсе уж невероятное: луч описывает каждое движение Матильды, непрерывно ее контурирует; больше того, все люди вместе с кораблем находятся в пульсирующем поле — поле «описывает», «снимает» их непрерывно!

— Ну вот — это же разум! — твердила восторженно Аня. — Помните, бабушка говорила: «корневые» жители, а мы поправляли ее: «коренные»! А «корневые» — это, наверное, правильней!

Как всегда, когда она вспоминала о бабушке, все задумчиво и рассеянно оглядывались на Матильду, как бы оценивая ее сходство с Бабоныкой. Но на этот раз, пожалуй, движение, было чисто машинальным. Все были поглощены мыслями, предположениями, гипотезами.

— Что ж, не исключено, — говорил Михеич, — что в глубине Флюидуса есть разум, есть разумные, и они из глубины видят нас и знают о нас больше, чем мы могли предполагать.

— Живущие в глубине, в темноте, — говорил раздумчиво Маазик, — конечно же, должны видеть в других спектрах, нежели мы.

— Вот они и «смотрят»! — вскакивала Аня.

— А запахи? — вопрошал осторожно Козмиди.

— Одно другого не исключает, — замечала Заряна. — Ведь и для человека много значит не только зрение, но и слух, и осязание…

Срочно готовили передачу на Землю. Но Аня вышла на свою «связь» с Фимой раньше. На этот раз она даже не задумывалась, игра это или нет.

— Фимочка, ты был прав, — говорила она, предварительно запершись в своей каюте. — Все загадки здесь связаны между собой.

— Ну, естественно, — улыбался, судя по голосу, Фима. — Ведь Флюидус-то один и един.

Но когда Аня рассказала ему о последних новостях, уже и он не улыбался.

— Помнишь, как мы поражались тому, что дефилиппусам тут явно нечем питаться. А когда оказалось, что Матильда ничего не ест, мы и не думали, никак не связывали это с тем, что знали о дефилиппусах. И вот обнаружилось, что она питается, как некоторые бактерии на Земле, как растение…

— Ну же, ну, Аня, ты на верном пути, еще шаг…

— Не зря их выращивает растение, да?

— Ты же сама видела: зачаток дефилиппуса в бочонке вырастает из самого ствола!

— Маазик считает, что это — как лишайник, в котором неразличимо срослись гриб и водоросль.

— А что, если ствол и дефилиппус — это одно и то же? Ведь дефилиппус питается, как растение!

— Ты хочешь сказать, Фима, что это всего-навсего разные стадии одного и того же организма?

— А почему бы и нет? На Земле растения и животные разделились миллиарды лет тому назад. Здесь же, возможно, разделения не произошло.

— Вот почему животные здесь охраняют растения, как самих себя!.. Фима, а дефилиппусы имеют какое-нибудь отношение к тем, «корневым», разумным существам?

— А почему бы нет?

— Но ведь дефилиппусы неразумны! — Младенец тоже неразумен!

— А разумные появляются только на последней стадии флюидусовского метаморфоза, да?

— Это не исключено. Представь, что жизнь на Флюидусе существует в одном-единственном виде, но стадий метаморфоза у этого единственного вида гораздо больше, чем у земных насекомых.

— Почему?

— Подумай, какие сложные условия на Флюидусе! Вы ведь там в период весны и лета. Но пройдет еще какое-то время, и на Флюидусе наступит зима, по сравнению с которой климат Антарктики — райские субтропики. Чтобы сохраниться в таких условиях жизнь должна быть куда как гибче, у нее должно быть больше стадий метаморфоза.

— Флюидусовский метаморфоз — как я сама до этого не додумалась! Но почему иногда дефилиппус находится в оплывках, иногда — в бочонках?

— Из оплывка пока что появилась одна лишь Матильда. Вот послушай, как я представляю все это. Первая стадия жизни на Флюидусе — стволы, пронизывающие все горизонты, все уровни планеты. Затем из этих стволов прорастают плоды-бочонки, плоды-яички, плоды-зародыши дефилиппусов. Флюидусовской весной дефилиппусы вылупляются и свободно передвигаются в атмосфере, подзаряжаются светоэнергией и обмениваются гормонами.

— Точно, Фимочка! Потом дефилиппусы уходят в оплывки, где окукливаются и вызревают. А потом… потом наступает флюидусовская зима, и вызревшая в оплывках уже разумная жизнь уходит в глубь, к «корням»!

— Конечно, нам эта глубинная жизнь кажется слепой, изолированной, чуть ли не тюремной. Но их зрение, освоившее другие части спектра излучения, постигает, возможно, больше, чем можем мы представить. Вселенная, возможно, гораздо ближе им, чем нам, видящим только в свете…

Несколько раз порывалась Аня высказать Михеичу или Заряне мысль, пришедшую в голову не то ей, не то Фиме, но так и не решилась. Каково же было ее удивление, когда в передаче для землян Михеич вдруг сказал:

— Мы почти не сомневаемся, что встретились на Флюидусе со сложным, сверхсложным метаморфозом живых форм. Очень похоже, что в глубинах Флюидуса, пока еще недостижимых для нас, есть и разум. Допускаю, что и случай с Матильдой Васильевной не так уж случаен. Не исключено, что это начало разговора, а там и сотрудничества с нами… Одно можно сказать совершенно точно. Мы видели на Флюидусе много невероятного. Но самое интересное еще впереди.

Так оно и было. Но близилась долгая, космически жестокая зима, приближалось и время отлета.

Не без любопытства Аня ждала «листопада». «Листопада» не оказалось. Листья растворились в стволах, листья втянулись в стволы — можно было это назвать как угодно. Сначала поблекли, истончились, укоротились, потом и вовсе исчезли, не опадая, вместе с черенками.

Теперь все это куда как больше походило на некий фантастический индустриальный пейзаж, чем на гигантский лес, гигантские джунгли.

Зима? Осень? Да. Но это была не Земля. Это был Флюидус. С его воздуховодой. С его животными-растениями. И изменения его шли не горизонтально, как на твердой Земле, а вниз и вверх, вниз и вверх.

Сама текучая, жидкая атмосфера Флюидуса опускалась вниз, отходила, как море в час отлива. Зато физические поля, как бы ширились и крепли.

Экспедиция готовилась к отлету, к возвращению на Землю, с тем чтобы к будущей, такой еще далекой флюидусовской весне вернуться сюда в новом составе для продолжения работ.

И все-таки маленький форпост решено было оставить. Выбор пал на Сергея Сергеевича, Маазика и, конечно, Матильду. Живая, такая настоящая, такая человечески земная, она, однако, могла погибнуть, оторванная от Флюидуса.